Bible Commentaries
Евреям 7

стих 1

Ибо Мелхиседек. До сих пор апостол побуждал иудеев увещеваниями внимательно обдумать, что значит сравнение Христа с Мелхиседеком. В конце предыдущей главы, дабы после отступления вернуться к основной теме, он снова цитирует место из Псалма. Значит, теперь апостол подробно излагает то, что раньше затронул лишь вскользь. Он по отдельности перечисляет то, что надо усмотреть в Мелхиседеке, и в чем тот уподобляется Христу. Далее, не удивительно, что апостол столь тщательно на этом останавливается. Действительно, весьма не обычно в области, исполненной столькими суевериями и извращениями, найти человека, соблюдавшего истинный божественный культ. С одной стороны его страна граничила с Содомом и Гоморрой, с другой – с хананеями. Посему со всех сторон Мелхиседека окружали нечестивые люди. Кроме того, весь мир настолько склонен к нечестию, что едва можно поверить в то, что Бога правильно почитали где-то вне семьи Авраама. Ведь даже отец и дед его, у которых должно было процветать наивысшее благочестие, еще прежде уклонились в идолопоклонство.

Итак, весьма достопамятное событие: еще сохранился царь, не только служивший истинной религии, но и сам исполнявший роль священника. Действительно, в том, кто являлся прообразом Сына Божия, всему надлежало быть ярким. То же, что Христос оттенялся именно в этом прообразе, явствует из псалма. Ведь Давид вовсе не по дерзости написал: Ты – Священник вовек по чину Мелхиседека. Скорее в этих словах Церкви доверяется какое-то возвышенное таинство.
Теперь рассмотри отдельные качества, в которых апостол сравнивает Христа с Мелхиседеком. Первая схожесть заключается в имени. Ведь не лишено тайны прозвище «царь праведности». Хотя эта честь и присваивалась царям, правящим умеренно и справедливо, истинно сей титул подходит одному лишь Христу, не только правящему справедливо, подобно прочим, но и сообщающему нам праведность Божию, частично, поскольку мы считаемся праведными по благодатному примирению, а частично – поскольку обновляемся Его Духом для благочестивой и святой жизни. Значит, имя «царь праведности» основано на том следствии, что Христос влагает праведность во всех Своих людей. Отсюда следует, что вне Его Царства в людях царствует один лишь грех. Посему Захария (2:10), словно торжественным указом Божиим вводя Христа в обладание Его Царством, украшает Его следующим восхвалением: радуйся, дщерь Сиона, вот Царь твой праведный идет к тебе. Он хочет сказать, что праведность, иначе у нас отсутствующая, даруется нам через пришествие Христово.
Во-вторых, подобие, отмеченное апостолом, заключается в воцарении мира. И этот мир есть плод упомянутой ранее праведности. Отсюда следует: там, куда доходит Христово Царство, должен царить мир, как сказано у Исаии во второй и девятой главах, и других похожих местах. Впрочем, поскольку мир у евреев означает также благополучие и счастье, его можно понять и в этом смысле. Но мне больше нравится подразумевать здесь внутренний мир, дающий совести покой и уверенность перед Богом. И нельзя достаточно оценить преимущества этого блага, если, с другой стороны, не размыслить над тем, сколь несчастны люди, мучимые постоянным беспокойством. В их же числе непременно должны находиться и мы, доколе, примирившись через Христа, не успокоим свою совесть перед Богом.

стих 3

Без отца. Я предпочитаю переводить так, нежели «с неизвестным отцом». Ибо апостол хотел сказать нечто большее, чем то, что род Мелхиседека темен и неизвестен. И меня не смущает возражение, что в таком случае образ не будет соответствовать истине, поскольку Христос имеет Отца на небесах, а мать на земле. Ведь апостол тут же объясняет нам свою мысль, добавляя «без рода». Значит, он изымает Мелхиседека из общего закона порождения. Этим он хочет указать на его вечность, на то, что не стоит искать среди людей его недавнее начало. Нет сомнения, что Мелхиседек родился от каких-то родителей. Но здесь апостол говорит о нем не как о частном лице, но скорее облекает в лицо Иисуса Христа. Посему и не позволяет усматривать в нем что-либо, кроме того, чему учит Писание. Ведь в рассмотрении всего, относящегося ко Христу, надо придерживаться благочестивого правила: разуметь что-либо только из Слова Божия.

Так вот, поскольку Дух Святой, представляя Мелхиседека выдающимся царем своего времени, умалчивает о его происхождении и никак не говорит потом о его же смерти, разве не равносильно это указанию на вечность? То же, что только оттенялось в Мелхиседеке, воистину исполнились в лице Иисуса Христа. Значит, нам подобает довольствоваться серединой: поскольку Писание рисует нам Мелхиседека так, словно он никогда не рождался и не умирал, то и у Христа нет никакого начала или конца.
Впрочем, отсюда мы также узнаем, сколь необходимы почтительность и трезвость в рассмотрении духовных божественных тайн. Ведь апостол не только сам добровольно отказывается знать то, о чем нигде не сказано в Писании, но и хочет того же самого от нас. Действительно, не подобает необдуманно заявлять что-либо о Христе, исходя из нашего разума.
Однако Мелхиседек рассматривается здесь не в личном качестве, но постольку, поскольку является священным прообразом Христа. И не случайным, не в силу неведения должно считаться опущенным упоминание о родстве или смерти Мелхиседека. Скорее Дух сделал это умышленно, дабы поднять его над уровнем обычного человека. Посему не кажется вероятным мнение тех, кто думает, будто Мелхиседек – это Сим, сын Ноя. Ведь если придти к какому-то известному и определенному человеку, не будет больше схожести между Христом и Мелхиседеком.

Уподобляясь. А именно: настолько, насколько требовала суть уподобления. Ибо всегда надо удерживать аналогию между символом и самой вещью. Достойны смеха те, кто на деле уподобляет Мелхиседека Христу, воображая, будто первый упал с неба. Достаточно и того, что в нем наблюдаются черты Иисуса Христа. Подобно тому, как можно видеть на картине образ живого человека, и все же знать, что он сильно от нее отличается. Не представляется нужным опровергать безумие тех, кто бредит, что тогда в лице Мелхиседека явился или Сам Христос, или Дух Святой, или Ангел. Разве что кто-нибудь сочтет достойным здравомыслящего человека спорить с Постеллом и подобными ему безумцами. Ибо этот проходимец с не меньшей наглостью выдает себя за Мелхиседека, чем некогда эти больные души (о которых упоминает Иероним) воображали последнего Христом.

стих 4

Видите. Четвертый пункт сравнения Христа с Мелхиседеком состоит в том, что Авраам дал последнему десятину. Далее, хотя десятина установлена по разным причинам, апостол имеет здесь в виду ту, которая отвечает рассматриваемому случаю. Одной из причин, по которым Левитам давались десятины, было то, что и они являлись сынами Авраама, семени которого обещалась земля. Значит, по праву наследования, им полагалась часть этой земли. Поскольку же у них не было конкретных территорий, в качестве компенсации им отдавалась десятина. Второй причиной было то, что, занимаясь божественным культом и общественным церковным служением, левиты имели право на содержание из общих народных пожертвований. Значит, другие израильтяне должны были давать им десятины в качестве справедливого вознаграждения за службу.

Однако все эти причины не относятся к настоящей теме. Посему апостол их пропускает. На ум теперь должна придти только одна: левиты принимали десятины, поскольку народ приносил их Богу как некий священный налог. Отсюда явствует: Бог, неким образом поставив левитов на Свое место, выказал им весьма немалую честь. Значит, первый раб Божий и пророк Авраам, принеся десятину Мелхиседеку, священнику Божию, исповедовал тем самым, что последний превосходит его по чести. Если же перед Мелхиседеком Сам Патриарх Авраам считается обычным человеком, его достоинство должно было быть и редким, и чрезвычайно великим. Эпитет «патриарх» употреблен здесь для усиления смысла. Ибо, в первую очередь почетно уже то, что Авраама Церковь Божия именует своим отцом. Итак, доказательство состоит в следующем: Авраам, превосходящий всех прочих, был все же ниже Мелхиседека. Значит, Мелхиседек обладает наивысшей честью и превосходит всех левитов. Доказательство большей посылки. То, что Авраам был должен Богу, он отдал в руки Мелхиседека. Посему, отдав десятину, он тем самым признал свое нижестоящее положение

стих 5

И сии. Этот перевод лучше другого варианта: тем, что были из числа сынов. Ибо апостол не приводит здесь причины, словно священники потому присваивали десятины, что были из сынов Левия, но сравнивает все их племя с Мелхиседеком, говоря так: Бог, дав право левитам взимать с народа десятины, поставил их выше прочих израильтян, хотя все они родились от одного и того же отца. Но Авраам, будучи отцом всех, дал десятину иноземному священнику. Значит, этому священнику подчинены все потомки Авраама. И право левитов в отношении прочих братьев было частичным, Мелхиседек же без всякого исключения выставляется так, что подчиняет себе всех.

Некоторые думают, будто апостол говорил о десятой части десятины, которую левиты платили верховным священникам. Но нет никаких причин ограничивать так обобщающую фразу. Значит, вероятнее то толкование, которое дал я.

стих 6

Благословил. Пятый пункт, отмеченный апостолом при сравнении Мелхиседека со Христом. Здесь он ссылается на один из общепризнанных принципов: больший благословляет меньшего. И добавляет, что Мелхиседек благословил Авраама. Отсюда следует, что Авраам занимает более низкое положение. Но ради усиления смысла, апостол снова особым образом его восхваляет. Ведь чем превосходнее Авраам, тем выше поднимается достоинство самого Мелхиседека. Для этой цели апостол говорит, что Авраам имел обетования, означая этим, что первый автор освящения тот, с кем Бог заключил завет вечной жизни. Ибо не обычная честь: быть избранным Богом из многих, получив от Него право усыновления и свидетельство Его любви. Однако все это не мешает Аврааму со всем своим превосходством покориться священству Мелхиседека. Итак, отсюда можно видеть, сколь велик был тот, кому Авраам уступил в обоих вещах: и в том, что позволил ему благословить себя, и в том, что принес ему десятины как наместнику Бога.

стих 7

Меньший. Во-первых, следует знать, что в этом месте слово «благословить» означает торжественную молитву, посредством которой тот, кто наделен каким-то великим общественным достоинством, препоручает Богу частных людей, вверенных его попечению. Имеется и другой вид благословения, когда люди взаимно молятся друг за друга, что свойственно всем благочестивым. Но то благословение, о котором упоминает апостол, есть символ более могущественной власти. Так Исаак благословил своего сына Иакова, и сам Иаков благословил своих внуков Ефрема и Манассию. Ибо тогда не было взаимности, и сын не воздал отцу тем же, но для законного благословения требовался больший авторитет. Это можно лучше видеть из шестой главы Чисел (ст.23), где, когда священникам давалась заповедь благословлять народ, тут же присовокуплялось обетование: благословенны все, кого они благословят. Священническое благословение обладало тем преимуществом, что исходило не столько от человека, сколько от Бога. Как священник, принося жертвы, занимал место Христа, так же и, благословляя народ, он был не чем иным, как посланником и глашатаем верховного Бога. В этом же смысле надо понимать сказанное Лукой (24:50): Христос, подняв руки, благословил апостолов. Обряд же поднятия рук без сомнения был заимствован от священников, чтобы засвидетельствовать: Христос есть Тот, через Кого нас благословляет Бог Отец. Об этом благословении упоминает и Псалом 115:8, а также 117:1.

Теперь приспособим сказанное к теме, рассматриваемой апостолом. Священническое благословение, будучи божественным делом, является и свидетельством большей чести, Значит Мелхиседек, благословив Авраама, присвоил себе более возвышенное положение. И сделал это не по дерзости, а по праву священника. Следовательно, он возвышается над Авраамом. Однако Авраам есть тот, с кем Бог соизволил заключить завет спасения. Значит, превосходя всех прочих, Авраам уступает одному лишь Мелхиседеку.

стих 8

Имеющий о себе свидетельство, что он живет. Молчание о смерти (как я говорил прежде) апостол принимает как свидетельство жизни. Это не имело бы силы в отношении других, но заслуженно относится к Мелхиседеку постольку, поскольку он есть образ Христа. Коль скоро здесь идет речь о духовном царстве и священничестве Христа, для человеческих выдумок больше не оставляется места. И не подобает знать что-либо, кроме того, о чем мы читаем в Писании. Не делай отсюда заключения, будто человек, встретившийся Аврааму, жив до сих пор, как о том по-детски болтают некоторые. Ведь сказанное относится к иному лицу, от имени которого действовал Мелхиседек, а именно – к лицу Сына Божия.

Впрочем, этими словами апостол настаивает на том, что достоинство Мелхиседекова священства вечно, а левитское – временно. Он рассуждает следующим образом: те, кому закон присвоил десятины – смертные люди. А это говорит о том, что право священства некогда так же упразднится, как конечна и жизнь самих священников. О смерти же Мелхиседека Писание не упоминает вовсе, рассказывая лишь о том, как ему отдавалась десятина. Таким образом, оно не ограничивает право его священства каким-либо временным интервалом, но скорее указывает на его вечную продолжительность. А это добавлено для того, чтобы не показалось, будто последующий закон (согласно обычаю) в чем-то ущемил предыдущий. Иначе можно было бы возразить: то право, коим некогда обладал Мелхиседек, уже упразднено, поскольку Бог, дав через Моисея закон, перенес это право на левитов. Апостол же упреждает это возражение, говоря, что левитам десятины давались временно, поскольку те и сами жили не вечно, а Мелхиседек до конца удерживает однажды данное Богом право, будучи бессмертен сам.

стих 9

Сам Левий ... дал десятину. Апостол идет дальше, говоря, что и сам Левий, будучи в то время еще в чреслах Авраама, не был избавлен от такого же повиновения. Ведь Авраам, отдавая десятину, покорил себя и свое потомство священству Мелхиседека. Но здесь, с другой стороны, можно возразить, что и Иуда, из семени которого родился Христос, заплатил по такой же причине десятину. Однако эта трудность легко разрешается, если обдумать два положения, которые у христиан не должны вызывать споров. Ибо Христос считается не просто одним из сынов Авраама, но по особой привилегии изымается из общего порядка. Именно об этом говорит и Он Сам (Matthew 22:42): если Христос – Сын Давида, то как же Давид зовет Его своим Господом? Итак, мы видим: необоснованно переносить довод с Левия на Христа.

Затем, поскольку Мелхиседек служил образом Христа, никак не согласно с разумом противопоставлять одного из них другому. Ибо следует придерживаться общеизвестного: соподчиненное друг другу не противоречит. Посему образ, который ниже самой истины, не следует и нельзя противопоставлять истине. Ведь противоборство здесь идет между равными.
Этими пятью положениями апостол и ограничивает сравнение Христа с Мелхиседеком, чем опровергается измышление тех, кто ищет главное уподобление в принесении хлеба и вина. Мы видим, как апостол точно и тщательно взвешивает здесь отдельные обстоятельства. Имя человека, престол царства, вечность жизни, право на десятину, благословение. Но все это, безусловно, менее важно, чем само приношение. Будем ли мы говорить о забывчивости Духа Божия, о том, что, остановившись на менее важном, Он упустил главное, больше всего относящееся к делу?
Тем более удивляюсь я тому, что столько древних учителей Церкви придерживались данного мнения и настаивали на приношении хлеба и вина. Они говорили так. Христос есть Священник по чину Мелхиседека, однако Мелхиседек принес хлеб и вино. Значит, жертвоприношение хлеба и вина подобает священству Христову. Впоследствии апостол будет тщательно рассуждать о древних жертвоприношениях, но ни слова не скажет об этой новой жертве хлеба и вина. Итак, откуда это пришло на ум церковным писателям? Несомненно, что одно заблуждение влечет за собой другое. Когда они без какой-либо заповеди Христовой вообразили в Его Вечере жертву и осквернили эту вечерю, добавив к ней жертвоприношение, то затем для подкрепления своего заблуждения попытались отовсюду понабрать разные доводы. Им понравилось приношение хлеба и вина, и они бездумно за него ухватились. Кто согласится с тем, что эти люди были проницательнее Духа Божия? Однако если мы примем их учение, то Дух Божий надо осудить в небрежении, в том, что Он не обратил внимания на такую важную вещь. Особенно, учитывая, что данный вопрос Он рассматривал отрыто и прямо.
Отсюда я вывожу: древние придумали себе жертву, о которой никогда не знал Моисей. Ибо он пишет не о том, что Мелхиседек принес хлеб и вино Богу, но скорее о том, что преподнес их Аврааму и его спутникам. Его слова таковы: вышел ему навстречу Мелхиседек, царь Салима, и принес хлеб и вино. И он же был священником Бога Всевышнего и благословил его. Первая часть этого рассказа говорит царском достоинстве Мелхиседека. Ведь он накормил людей, уставших от сражений и долгого пути. Благословение же относится к его священническому служению. Значит, если приношение и содержало в себе какую-то тайну, оно исполняется во Христе лишь в том смысле, что Он питает нас, алчущих и изможденных. Впрочем, здесь дважды смешны паписты, сперва отрицающие присутствие на мессе хлеба и вина, а потом болтающие об их жертвоприношении.

стих 11

Если бы совершенство. Из этого же свидетельства апостол выводит, что с приходом Христа упразднился ветхий завет. До сих пор он рассуждал о служении священника. Но, поскольку Бог установил священство ради освящения закона, то с упразднением первого должен уйти и последний. Дабы лучше это уяснить, надо придерживаться аксиомы: никакой завет между Богом и людьми не законен и не тверд, если его не подкрепляет священство. Посему апостол говорит, что закон был возложен на древний народ под властью левитско-го священства. Этим он хочет сказать, что означенное священство не только царствовало во времена закона, но и было установлено ради его утверждения. Апостол рассуждает так: если церковь получила бы совершенное устроение под властью сословия Аарона, зачем надо было переходить к другому порядку? Ведь в совершенном не должно ничего меняться. Итак, отсюда следует, что устроение закона не было совершенным. Ибо предстояло возникнуть новому порядку, о котором говорит Давид.

С ним сопряжен закон народа. Эта вставка помещена здесь для того, чтобы мы знали: священство привязано к закону. Апостол хочет доказать, что в законе Моисея не заключалась конечная цель, к которой следовало стремиться. Он делает это, ссылаясь на отмену священства, следующим образом: если бы у древнего священства имелась сила, достаточная для прочного утверждения закона, Бог никогда бы не заменил его на новый и другой закон. Теперь, поскольку кто-то мог бы усомниться, следует ли из прекращения священства отмена закона, он говорит, что закон не только был дан при данном священстве, но и утверждался этим священством.

стих 12

С переменою священства. Поскольку положение священства и закона одно и то же, Христос поставляется не только священником, но и законодателем. Таким образом, к Нему переходят права не только Аарона, но и Моисея. Итог следующий: служение Моисея было таким же временным, как и Аарона. Посему и то, и другое следовало отменить с приходом Христа, так как одно не могло существовать без другого. Под законом мы разумеем то, что в собственном смысле относится к Моисею. Ибо закон содержит и правило доброй жизни, и благодатный завет жизни. В законе повсеместно встречаются многие замечательные положения, наставляющие нас как в вере, так и в страхе Божием. Никакое из них не было отменено Христом, упразднена была лишь часть, связанная с древним священством. Ибо именно в этом пункте Христос сравнивается с Моисеем. Посему речь идет не о том, что имеется между ними общего, но лишь о том, в чем они друг от друга отличаются. И Христу и Моисею присуще предлагать нам милосердие Божие, предписывать правило благочестивой и святой жизни, преподавать истинный божественный культ, увещевать к вере, терпению, исполнению всех обязанностей благочестия. Отличие Моисея от Христа в том, что, пока не воссияло Евангелие, закон содержал народ за завесой, что, пока не явилась истина, предлагал Христа в тенях и образах, что, приспосабливаясь к восприятию народа, не шел дальше младенческого воспитания.

Итак, будем помнить: законом называется часть служения, свойственная именно Моисею, а не Христу. И она, будучи подчинена древнему священству, упразднилась сразу же с его отменой. Христос же, поставля-ясь в священники, наделяется также властью законодателя, дабы стать служителем и толкователем нового завета. Хотя в несобственном смысле законом можно назвать и само Евангелие. Данное словоупотребление не только не содержит в себе ничего глупого, но и вследствие антитезиса придает речи убедительность, как и в седьмой главе Послания к Римлянам.
Далее, весьма бесстыдна наглость папы, вставившего в свои Декреталии главу о том, что он наделен той же властью, которая некогда принадлежала Аарону, поскольку закон вместе со священством был передан под его власть. Посмотрим же, что именно говорит апостол. Он утверждает, что обряды прекратились с того момента, как Христос выступил с поручением обнародовать новый завет. Отсюда нельзя заключить, будто нечто перешло к служителям Христовым. Ведь Моисею и Аарону противопоставляется лишь Сам Христос. Итак, под каким же предлогом Антихрист присваивает себе какие-то права? Не буду подробно опровергать здесь столь грубое бесстыдство. Однако читателям было полезно указать на эту святотатственную дерзость, дабы они поняли: сколь смешон учительский авторитет нашего доброго раба рабов Божиих, как отвратительно он увечит Писания, дабы хоть каким-нибудь образом оправдать собственную тиранию.

стих 13

О Котором говорится сие. Поскольку апостол обращался к тем, кто признавал Иисуса Христа сыном Марии, он доказывает окончание древнего священства, ссылаясь на то, что этот новый заступивший священник происходит из колена, отличного от Левиина. Ведь по закону именно в этом колене в силу особой привилегии должно пребывать священническое достоинство. Далее, апостол говорит об очевидности происхождения Христа из колена Иудина, поскольку тогда это было широко известным. Однако уверенность, главным образом, основана здесь на обетовании. Значит, признавая, что данный человек есть Христос, евреи с необходимостью должны были признать Его Сыном Давида. Ибо обетованный Мессия не мог происходить из другого рода.

стих 15

И это яснее видно. Апостол еще одним доводом доказывает упразднение закона. Прежде он рассуждал, исходя из личности священника, теперь же исходит из природы священства и причины его установления. Древнее священство, – говорит апостол, – было установлено для внешних обрядов, в священстве же Христовом одна лишь духовность. Отсюда первое показывается зыбким и преходящим, а второе – вечным. Плотская заповедь понимается здесь как внешние обряды. Мы знаем, как поставлялись в священники Аарон и его сыновья. То, что во Христе исполнилось тайной силою Небесного Духа, там оттенялось елеем, различными одеяниями, окроплением кровью и другими внешними церемониями. Данный способ установления священства соответствовал его природе. Отсюда следует, что и само священство было подвержено переменам. Хотя, как мы увидим позднее, священство это одновременно было и плотским и духовным, апостол рассматривает здесь лишь то, чем Аарон отличался от Христа. Значит, каким бы духовным ни был смысл теней, сами тени, состоя из стихий мира сего, заслуженно зовутся земными.

стих 16

По силе. Поскольку Христос есть вечный священник, Его надлежало отличить от Аарона самим обрядом поставления. Именно так и произошло. Ибо посвятил Его не смертный человек Моисей, а Святой Дух. Причем не елеем, не кровью козлов, не внешней красотой одеяний, а небесною силой, которую апостол противопоставляет здесь немощным стихиям. Итак, мы видим, как демонстрировалась во Христе вечность Его священства.

стих 17

Ты священник вовек. Апостол настаивает здесь на одном означающем вечность слове, подтверждая сказанное фразой «непрестающая жизнь». Итак, он показывает, что Христос отличается от всего рода левитов, поскольку поставлен священником навечно. Но на это можно возразить (как и делают иудеи), что слово לעולם не всегда означает вечность. Скорее оно говорит о длительности одного века или определенном продолжительном времени. Сюда же относится и то, что Моисей, говоря о древних жертвах, часто пользуется выражением: и будет это установлением вечным. Отвечаю: всякий раз как упоминаются законнические жертвы, век ограничивается временем закона. И в этом нет ничего нелепого. Ибо с приходом Христа произошло некое обновление мира. Значит, всякий раз как Моисей говорит о длительности собственного служения, эта длительность не может простираться дальше времени Христа. Хотя одновременно следует отметить: древним жертвам приписана вечность не столько из-за самих внешних обрядов, сколько из-за их таинственного значения. В настоящем же нам достаточно и того довода, что у Моисея и его служения был свой век, конец которому положило Царство Христово, обновляющее мир. Теперь же, когда возникает Христос, и Ему поручается вечное священство, мы не найдем конца Его веку, не найдем, что оно должно длиться определенный промежуток времени. Значит, это слово означает здесь именно вечность. Ведь значение לעולם всегда надо устанавливать из контекста.

стих 18

Отменение же. Поскольку довод апостола заключался в том, что закон прекращается вместе со священством, он излагает причину, по которой закон надо было отменить. А именно: закон был немощен и бесполезен. Апостол говорит так относительно обрядов, не имевших в себе ничего твердого, и в самих себе ничего для спасения не значивших. То же, что с ними было связано обетование благодати, что Моисей везде свидетельствует об умилостивлении Бога жертвами, об отпущении грехов, не относилось в собственном смысле к самим жертвам и было для них привходящим. И как на Христа указывали тогда все образы, так же от Него они заимствовали свою силу и действенность.

Больше того, сами по себе они ничего не могли и не делали, и вся сила их зависела от одного лишь Христа. Однако поскольку иудеи превратно противопоставляли их Христу, апостол, приспосабливаясь к мнению последних, и сам проводит между ними различение. Но как только обряды отделяются от Христа, в них не остается ничего, кроме немощи, о которой идет речь.
Наконец, в древних обрядах не обнаруживается никакой пользы, доколе люди не приходят ко Христу. Они так удостоверяли иудеев в благодати Божией, что одновременно неким образом держали их в сомнениях. Итак, будем помнить: закон зовется бесполезным тогда, когда не содержит в себе Христа. И то, что апостол зовет закон «прежней заповедью», также подтверждает его учение. Ибо весьма употребительно и известно выражение: прежние законы отменяются новыми. Закон был обнародован задолго до Давида. Он уже был в царство Давида, когда тот изрек пророчество о поставлении новых священников. Значит, имеется новый закон, упраздняющий прежний.

стих 19

Ничего не довел до совершенства. Поскольку апостол говорил о законе несколько суровее, чем нужно, теперь он смягчает свою жесткость и как бы поправляется. Он допускает какую-то пользу закона, пользу, состоящую в том, что закон показал нам путь, ведущий к спасению. Сам же закон был такого сорта, что далеко отстоял от совершенства. Ибо апостол аргументирует так: закон только положил начало. Значит затем должно последовать нечто более совершенное. Ибо детям Божиим не подобало все время пребывать в младенческих начатках. Под приведением (Подведением (ибо это, на мой взгляд, означает на греческом сочетание epeisagoogee)) же апостол разумеет некое приготовление во времена закона. Так детям преподаются элементарные знания, пролагающие путь более возвышенному учению. Однако (Это уже в изд. 1551 г.), поскольку предлог έπί означает следствие, когда одно последует другому, я решил перевести: но добавился. Ведь, на мой взгляд, апостол имеет в виду два приведения. Первое – в образе Мелхиседека, второе – через последующий закон.

Далее, под законом апостол разумеет левитское священство, добавленное к священству Мелхиседека. Под лучшей надеждой понимается состояние верующих в Царстве Христовом. Но также подразумеваются и отцы, которые, не довольствуясь своим текущим положением, воздыхали по чему-то большему. Отсюда фраза: многие цари и пророки желали видеть, что вы видите (Luke 10:24). Значит, закон в качестве детоводителя вел их за руку, устремляя к будущей надежде.

Посредством которой мы приближаемся. Здесь присутствует скрытое противопоставление между нами и отцами. Ибо мы превосходим их в том, что с нами Бог общается близко, а им являл Себя неясно и в меньшей степени. Имеется и намек на форму скинии или храма. Ведь народ стоял тогда вдалеке, в преддверии, и никому, кроме священников, не подобало подходить к святилищу ближе. Причем, во внутреннее святилище входил только первосвященник. Теперь же, по устранении скинии, Бог допускает нас к близкому общению, ранее запрещенному отцам. Значит, те, кто до сих пор удерживает или восстанавливает тени закона, не только затемняют Христову славу, но и лишает нас великого блага. Он полагает преграду между нами и Богом, свободу приближаться к Которому дало Евангелие. Так всякий, приверженный закону, сознательно и добровольно лишает себя божественной близости.

стих 20

Не без клятвы. Другой довод, почему закон сильно уступает Евангелию. Бог предпочел священство Христово священству Аарона, соизволив поклясться в честь первого. Ведь древних священников Он поставлял без какой-либо клятвы. О Христе же сказано: клялся Господь, что без сомнения сделано ради Его прославления. Мы видим, для какой цели апостол снова цитирует псалом. А именно, чтобы мы знали: по клятве Божией священству Христову присваивается большее достоинство, чем всем прочим. Далее, надо помнить о следующем положении: священник поставляется, чтобы быть поручителем завета. Посему апостол заключает, что завет, заключенный с нами Богом через Христа, много превосходнее древнего завета, поручителем которого был Моисей.

стих 23

Притом тех. Прежде апостол уже приводил это сравнение. Но поскольку тема эта достойна более пристального внимания, он снова к ней возвращается, хотя и с другой целью. Прежде он делал вывод, что древнее священство должно было когда-нибудь закончиться, потому что его осуществляли смертные люди. Теперь же показывает, почему Христос остается священником вовеки, и делает это с помощью довода, основанного на различии. Древних священников было много потому, что священство их прекращалось со смертью. Но нет такой смерти, которая помешала бы Христу исполнять Свои обязанности. Значит, Христос один, и поставлен Он навеки. Таким образом, разные причины производят разные следствия.

стих 25

Посему и может. Таков плод вечного священства – наше спасение. Однако этот плод, как и подобает, мы должны обрести верою. Там, где есть гибель или перемена, напрасным будет искать спасения. Посему приверженные древнему священству никогда не достигнут спасения. Говоря же о приходящих к Богу, апостол имеет в виду верующих, которые одни получают обретенное Христом спасение. Между тем он указывает и на то, что именно должна видеть в Посреднике вера. Высшее благо человека в том, чтобы соединиться с Богом, у Которого источник жизни и всяческих благ. Однако всем мешает придти к Богу собственное неверие. Значит, присущая Посреднику обязанность – помочь нам и протянуть руку, дабы возвести на небеса.

Апостол постоянно намекает на тени ветхого закона. Ибо, хотя первосвященник носил на плечах имена двенадцати колен, а на груди – их символы, он один входил во святилище, оставляя народ в преддверии. Теперь же, обладая через веру Посредником Христом, мы проникаем до самых небес, поскольку нет больше мешающей завесы, и Бог является нам открыто, милостиво приглашая к близкому доступу.

Всегда жив, чтобы ходатайствовать. Сколь же велик, и о какой любви свидетельствует этот залог! Христос живет не для Себя, а для нас. Он принят в блаженное бессмертие, дабы править на небесах. И все это апостол называет совершившимся ради нас. Значит, и жизнь, и царство, и слава Христовы предназначены к нашему спасению, как к своей цели. И у Христа нет ничего, что нельзя было бы приспособить к нашей пользе. Ведь Он дан нам Отцом с тем условием, чтобы все Его стало нашим. Одновременно, указывая на следствие, апостол учит, что Христос исполняет священническое служение. Ибо именно священнику присуще ходатайствовать за народ, обретая для него милость у Бога. И Христос делает это всегда, потому что именно для этой цели и воскрес из мертвых. Значит, Он по праву отстаивает за Собой имя священника, усердно исполняя его обязанности.

стих 26

Таков и должен. Апостол рассуждает, основываясь на сопутствующих качествах. Эти качества или особенности необходимо требуются от священника: быть праведным, невинным и чистым от всякого пятна. Но подобная честь подобает одному Христу. Значит, у законнических священников не было того, что требуется для истинного исполнения их служения. Отсюда следует: у левитского священства не было совершенства, оно было законным не само по себе, но лишь постольку, поскольку прислуживало Христу.

Действительно, внешнее одеяние первосвященника как раз демонстрировало этот изъян. Ибо зачем дорогие и яркие наряды, коими Бог приказал украсить Аарона при исполнении служения? Для того, чтобы они служили символами святости и более, чем человеческих, добродетелей. Потому и использовались эти образы, что не было самой вещи. Итак, ясно, что один лишь Христос является пригодным священником.
Фраза же «отделенный от грешников» охватывает все остальное. Ведь у Аарона была некая святость, невинность и чистота, но лишь в небольшой степени, потому что его сквернили многие недостатки. Христос же, изъятый из числа обычных людей, один свободен от греха. Посему в Нем одном обнаруживается истинная святость и невинность. Ибо Христос не потому зовется отделенным от нас, что изгоняет нас из своего сообщества, но потому что по сравнению с нами имеет преимущество быть свободным от любой нечистоты. Отсюда мы выводим: все молитвы, не подкрепленные ходатайством Христовым, отвергаются.
Но можно спросить: отделены ли от грешников также и ангелы? Если да, то что мешает им быть священниками и нашими посредниками перед Богом? Ответ прост: никто не является законным священником, кроме как по заповеди Божией. Бог никогда не наделял ангелов такой честью. Значит, если бы ангелы без призвания впутались в эти дела, то совершили бы святотатство. Затем, как мы сразу же увидим в начале следующей главы, Посреднику между Богом и людьми надлежало быть человеком. Хотя вполне достаточно и последнего условия, приведенного апостолом: соединить нас с Богом может лишь тот, кто сам достигает Бога. А это не дано даже ангелам, поскольку они не зовутся вознесенными превыше всех небес. Посему одному Христу прилежит примирение нас с Богом. Ведь именно Он взошел превыше всех небес. Далее, выражение это значит то же, как если бы было сказано: Христос помещен над всеми тварными чинами, так что превосходит даже самих ангелов.

стих 27

Который не имеет нужды. Апостол продолжает сопоставлять Христа с левитским священством. При этом он отмечает два главных недостатка древнего священства, из которых следует его несовершенство. Сначала он кратко излагает суть дела, а потом пространнее останавливается на отдельных деталях. Особенно на теме ежедневных жертвоприношений, ибо именно по поводу него шли ожесточенные споры. Коротко затрону каждую из обозначенных тем.

Первый недостаток ветхого священства состоял в том, что первосвященник приносил жертву также и за свои грехи. Но как может угодить Богу тот, кто сам Его прогневил? Значит, эти священники не были пригодны к умилостивлению за грехи. Второй недостаток в том, что священники приносили ежедневно разные жертвы. Отсюда следует: умилостивления не было вовсе, ибо грех остается там, где повторяется очищение.
Положение же Христа совсем иное. И Сам Он не нуждается в жертве, не будучи осквернен каким-либо грехом, и жертва Его обладала таким качеством, что единственного принесения ее достаточно до конца света, ибо Христос принес Самого Себя.

стих 28

Ибо закон. Из человеческих пороков апостол выводит немощь ветхого священства. Он как бы говорит: поскольку закон не поставил истинных священников, сей недостаток надо исправить чем-то извне. И он исправляется клятвою Божией. Ибо Христос поставляется священником не из числа обычных людей, но как Сын Божий, не подверженный никакому пороку, украшенный и наделенный высшим совершенством. Апостол снова говорит о том, что клятва была позднее закона, имея в виду, что Бог, не довольствуясь законни-ческим священством, восхотел установить нечто лучшее. Ибо в божественных установлениях последующее переводит предыдущее в лучшее состояние, или же упраздняет то, что должно было существовать лишь временно.