Bible Commentaries
Евреям 10

стих 1

Закон, имея тень. Апостол заимствует подобие от изобразительного искусства. Ведь тень понимается здесь иначе, нежели в Colossians 2:17, где апостол называет таким образом древние обряды, поскольку последние не имели внутри себя подлинной сути изображаемых вещей. Теперь же он уподобляет их грубым наброскам, как бы оттеняющим живое изображение. Ибо художники, прежде чем нанести кистью живые краски, обычно углем набрасывают то, что намереваются изобразить. Это начальное изображение по-гречески зовется σκιαγραφία, а по латыни можно сказать: оттенение. Подобно тому, как έικών для греков – это ярко выраженный образ. Откуда изображения, живо представляющие либо человека, либо животное или пейзаж, даже у латинян зовутся иконами. Итак, между законом и Евангелием апостол проводит следующее различие: в законе лишь набросками и грубыми линиями было оттенено то, что сегодня изображается ярко и живыми красками. Так он еще раз подтверждает сказанное прежде: закон не бездеятелен, и обряды его не напрасны. Хотя там и не было образа небесных вещей, не было (как говорится) последнего решающего взмаха кисти живописца, для отцов это, пусть и слабое, изображение приносило немалую пользу, несмотря на то, что наше положение много лучше по сравнению с ними. И следует отметить: им, хоть и менее отчетливо, показывались те же самые вещи, которые явлены сегодня и нам. Итак, и для нас, и для них один и тот же Христос, одна и та же праведность, освящение и спасение. Различие кроется только в способе изображения.

Будущие блага, думаю, означают здесь блага вечные. Признаю, что будущее царство Христово, ныне явное для нас, некогда было возвещено. Но слова апостола гласят: мы имеем живой образ будущих благ. Итак, он подразумевает нечто духовное, полное наслаждение которым отложено до воскресения и будущего века. Хотя я снова признаю: эти блага стали открываться с самого начала Христова Царства. Однако сейчас речь идет о том, что блага являются будущими не только относительно ветхого завета, но ожидаются также и нами.

Каждый год постоянно приносимыми. Прежде всего, речь идет о ежегодной жертве, о которой упоминается в Leviticus 17:0. Хотя видовое название употребляется здесь для обозначения рода. Апостол рассуждает так: там, где больше нет осознания греха, также нет употребления жертве. Однако во времена закона те же самые жертвы повторялись регулярно. Значит, ни Богу не приносилось удовлетворение, ни вина не снималась, ни совесть не обретала мира. Иначе цель жертвоприношения была бы достигнута. Далее надо тщательно отметить, что апостол называет теми же самыми жертвы, у которых было похожее основание. Ведь жертвы оценивались скорее по установлению Божию, чем по различию приносимых животных.

Уже одного этого вполне достаточно для опровержения тонкой уловки папистов, с помощью которой, как им кажется, они гениально избегают абсурдность учения о жертвоприношении мессы. Ибо когда им возражают, что повторение жертвы напрасно, если вечна сила единократного Христова приношения, оно тут же говорят, что жертва, совершаемая на мессе, не другая, а та же самая. Таков их ответ. Но что говорит апостол? Он отрицает, что жертва, приносимая повторно, даже если является той же самой, действенна или пригодна для умилостивления. Так что пусть паписты тысячу раз возгласят, что та же самая, а не другая жертва однажды была принесена Христом на кресте и ежедневно совершается сегодня, я всегда буду настаивать, ссылаясь на апостола, на следующем: если приношение Христово способно умилостивить Бога, то не только положен конец другим жертвам, но и ее саму никак не подобает повторять. Отсюда явствует: приношение Христа во время мессы является святотатством.

стих 3

Каждогодно напоминается. Поскольку Евангелие – это посольство нашего примирения с Богом, мы и сегодня должны ежедневно помнить о своих грехах. Однако здесь апостол хочет сказать иное: грехи выставляются напоказ, чтобы снять за них вину посредством имеющейся налицо жертвы. Итак, он имеет в виду не какую угодно память, но несущую с собой такое исповедание вины перед Богом, чтобы для уврачевания ее была необходимость в жертве. Такова папистская жертва мессы. Ибо паписты воображают, будто там нам прилагается благодать Христовой смерти для изглаживания грехов. Если же апостол обоснованно заключает о немощи жертв закона из того, что они повторялись ежегодно для достижения прощения, на том же самом основании следует заключить: жертва смерти Христовой была немощной, если ежедневно надо совершать нечто для приложения нам ее силы. Итак, какими бы выдумками паписты ни приукрашивали свою мессу, они никогда не смогут избежать обвинения в ужасной хуле на Иисуса Христа.

стих 4

Ибо невозможно. Апостол подтверждает предыдущее положение тем же самым доводом, который приводил раньше: кровь животных не очищает людские души. Иудеи имели в ней символ и залог истинного очищения, но в другом отношении. А именно: постольку, поскольку кровь тельца обозначала кровь Христову. Здесь же апостол рассуждает о том, чего стоит кровь животных сама по себе. Посему он заслуженно отказывает ей в силе очищения. Здесь также присутствует скрытый антитезис. Апостол как бы говорит: не удивительно, что древние жертвы оказались немощными и их надлежало приносить постоянно. Ведь в них не было ничего, кроме крови животных, не проникающей до человеческой души. Но совсем другая сила у Христовой крови. Итак, не подобает измерять совершенное Христом приношение силой предыдущих жертв.

стих 5

Посему, входя в мир.. Это вхождение Христа в мир было Его появлением во плоти. Поскольку Он облекся в человеческую природу, дабы предстать искупителем мира и явиться людям, говорится, что тогда Он и пришел в мир, как и в другом месте, сказано о Его схождении с небес. Однако Псалом тридцать девятый, который цитирует апостол, кажется, насильно притянут им ко Христу. Ведь Его лицу никак не подобает сказанное: беззакония мои охватили меня. Разве что в том смысле, что Христос добровольно принял на Себя пороки членов Собственного Тела. Несомненно, что все сказанное непосредственно подходит личности Давида. Однако, поскольку было отмечено, что Давид есть образ Христа, нет ничего глупого, если на Христа переносится то, что о себе проповедует Давид. Особенно там, где, как и в этом месте, упоминается об упразднении жертвоприношений закона. Хотя не все соглашаются с тем, что слова несут именно такой смысл. Думают, что здесь жертвы не отвергаются напрочь, но опровергается суеверное царящее в народе мнение. Ибо народ помещал в жертвах весь божественный культ. Если же это так, данное свидетельство мало значит для настоящей темы. Посему полезно тщательнее рассмотреть этот отрывок, чтобы понять, уместно ли апостол его процитировал.

У пророков повсеместно встречаются положения о том, что жертвы не нравятся Богу, что Он их не требует, что жертвы ничего не стоят, и даже отвратительны в глазах Бога. Но там говорится не о пороке жертв, происходящем от их природы, а о привходящем недостатке. Ведь лицемеры в иных случаях, ожесточенные в своем нечестии, хотели бы умилостивить Бога жертвами. Посему их надлежало таким образом обличить. Значит, пророки отвергают жертвы не постольку, поскольку они установлены Богом, но постольку, поскольку опорочены и обмирщены преступными людьми из-за их нечистой совести. Здесь же речь идет о другом. Здесь Бог осуждает не жертвы, принесенные в лицемерии или как-то неправильно из-за людской порочности и злобы, но отрицает, что жертвы требуются от благочестивых и искренних почитателей Бога. Ибо о себе говорит тот, кто прежде сам приносил эти жертвы с чистым сердцем. Однако же, по его словам, они не угодны Богу. Если же кто возразит, что жертвы понимаются здесь не сами по себе, не в собственном достоинстве, но как относящиеся к другой цели, я снова повторю: в данном случае неуместно вести об этом речь. Ибо людей призывают к духовному культу тогда, когда они приписывают внешним обрядам больше положенного. И Святой Дух говорит, что обряды – ничто в глазах Бога, если они превозносятся сверх меры по людскому заблуждению.
Несомненно, что Давид, будучи подчинен закону, не должен был пренебрегать обычаем жертвоприношения. Признаю, что он должен был почитать Бога внутренним сердечным чувством. Но ему не подобало упускать и заповеданные Богом действия. Значит, и Давид, и другие были связаны общей заповедью приносить жертвы. Так мы заключаем, что Давид, сказав о нежелании Богом жертвы, превзошел собственную эпоху. Даже во времена Давида отчасти правильным было, что Бог не смотрит на жертвоприношения. Но поскольку все еще находились под детоводительством закона, Давид не мог правильно почитать Бога, не соблюдая предписанную им форму поклонения. Значит, необходимо было наступить Христову Царству, дабы фраза: Бог не хочет, – стала истинной полностью.

Подобное место имеется и в Пс.15:10: не дашь святому твоему увидеть тление. Ведь если Бог до какой-то степени и избавил Давида от тления, полностью сказанное исполнилось только в Иисусе Христе. Весьма многозначительно, что Давид, исповедуя, что исполнит волю Господа, не отводит никакого места жертвоприношениям. Отсюда мы заключаем: жертвы находятся вне того послушания, которое надо выказывать Богу. А это истинно только при отмене закона. Я не отрицаю, что Давид, как в этом месте, так и в Psalms 50:18, умаляет внешние жертвы так, чтобы предпочесть им главное. Однако нет сомнения, что в обоих случаях он взирает на Царство Христово. Посему апостол по праву выводит, что в этом псалме говорящим представляется Сам Христос. Ведь среди божественных заповедей не последнее место занимали жертвы, которые Бог столь сурово требовал во времена закона.

Тело уготовал Мне. Слова Давида звучат иначе: продырявил мне ухо. Некоторые думают, что это выражение заимствовано от древнего законнического обряда. Ведь если кто-то, презрев юбилейное отпущение рабов на свободу, хотел навеки остаться в рабстве, ему продырявливали шилом ухо. Они видят в сказанном следующий смысл: Господи, я – Твой раб навеки Тебе преданный. Однако я понимаю сказанное по-другому: в смысле сделать человека обучаемым и послушным. Ибо мы глухи, доколе Бог не отворит нам слух, то есть, не устранит присущее нам упорство. Хотя здесь присутствует скрытый антитезис между грубым народом (для которого жертвы были лишь зрелищем без всякой силы) и Давидом, которому Бог тонко указывал на духовное и законное употребление жертв. Апостол же говорит, следуя греческому переводу: уготовал Мне тело. Ибо апостолы не были настолько щепетильны в цитировании и следили лишь за тем, чтобы не злоупотребить Писанием для своей пользы. Всегда надо обращать внимание, для какой цели они приносят в жертву точность цитат. В отношении общего смысла апостолы прилежно остерегаются исказить содержание Писания, но в отношении слов и всего прочего, не служащего их настоящему намерению, они дают себе больше свободы.

стих 7

В начале книги. Еврейское слово в собственном смысле обозначает свиток. Мы знаем, что в древности книги сворачивали, придавая им цилиндрическую форму. Далее, вовсе не глупо понимать под книгою закон, предписывающий всем детям Божиим правило святой жизни. Хотя на мой взгляд больше подходит другое объяснение: Давид говорит, что находится среди тех, кто выказывает повиновение Богу. Закон приказывает всем нам слушаться Бога. И Давид хочет сказать, что входит в число тех, кто призван быть Ему послушным. Затем он свидетельствует о повиновении этому призванию, говоря: я восхотел, – что в особенности подходит личности Христа. Ведь как бы ни воздыхали святые по праведности Божией, один лишь Христос способен правильно исполнить божественную волю. Но данный отрывок должен побуждать к послушанию и всех нас. Ибо Христос для того является примером совершенного послушания, чтобы все принадлежащие Ему люди усиленно стремились Ему же подражать. Дабы соответствовали они призванию Божию, и вся их жизнь удостоверяла возглас: вот, иду. Сюда же относится и последующая фраза: в книге написано, чтобы мы исполняли волю Божию. Подобно тому, как в другом месте сказано: цель нашего избрания в том, чтобы быть перед Ним святыми и непорочными (Colossians 1:22).

стих 9

Отменяет первое. Вот – почему и зачем цитируется это место. А именно, чтобы мы знали: полная и надежная праведность в Царстве Христовом не нуждается в законнических жертвах. Ведь воля Божия в отношении правила совершенства установлена после их упразднения. Отсюда следует: от Христова священства надобно удалить животные жертвоприношения, поскольку у него нет с ними ничего общего. Ибо причина отвержения жертв была не в их привходящем пороке. Действительно, речь здесь обращается не к лицемерам. И Давид упрекает не в суеверии и порочном культе, но отрицает, что от благочестиво и правильно воспитанного человека требуются обычные жертвы, утверждая, что он и помимо них совершенно послушен Богу.

стих 10

По сей-то воле. Приспособив свидетельство Давида к собственной цели, апостол, пользуясь случаем, переиначивает на свой лад определенные слова, причем, больше ради украшения, чем истолкования. Давид, не столько в своем лице, сколько от имени Христа, исповедует, что готов исполнить божественную волю. Это относится ко всем членам тела Христова, ибо Павел, высказал общее учение, говоря (1 Thessalonians 4:3): такова воля Христова – освящение ваше, дабы каждый воздерживался от нечистоты. Но поскольку во Христе имелся более яркий по сравнению с прочими пример послушания, ибо Он пошел на крестную смерть, и именно по этой причине облекся в образ раба, апостол и говорит, что Христос, принеся Себя, исполнил заповедь Отца и таким образом освятил нас всех. Добавляя же: принесением тела, – апостол намекает на ту часть псалма, где, по крайней мере, в греческом тексте сказано: тело уготовал Мне. Таким образом, он хочет сказать, что Христос в Самом Себе нашел то, чем мог бы угодить Богу, и совершенно не нуждался во внешних вспомоществованиях. Ведь если бы левитский священник тоже имел бы уготованное тело, жертвы животных оказались бы излишними. Христос же один достаточен и Сам по Себе пригоден к предъявлению всего, что только требует Бог.

стих 11

И всякий священник. Вывод, сделанный из всего рассуждения: священству Христову чужд обычай ежедневного приношения. Посему после Его пришествия утратили полномочия левитские священники, причина поставления которых заключалась в ежедневных приношениях. Такова природа взаимно исключающих друг друга вещей: при поставлении одного уничтожается другое. До сих пор апостол усердно старался утвердить священство Христово, значит, древнему священству, которое не соответствует новому, остается лишь исчезнуть. Ибо все святые обрели полное освящение в единственном приношении Христовом. Хотя слово τετελείωκε, переведенное мною «освятил», можно перевести и «усовершил». Но мне больше нравится первый перевод, поскольку сейчас речь идет о жертве. Говоря же: тех, кто освящается, – апостол имеет в виду всех детей Божиих и увещевает, что напрасно просить благодать освящения откуда-то еще. Но чтобы люди не воображали, будто Христос сидит на небесах праздным, апостол снова повторяет: Он сидит одесную Отца. Этим выражением (как видно из другого места) означаются власть и могущество. Посему не надо бояться, что Тот, кто живет для того, чтобы силой Своей наполнить небо и землю, позволит Своей смерти утратить действенность и оставаться бесплодной. Затем апостол поучает из слов псалма, сколь долго должно длится это состояние. А именно: доколе Христос не повергнет всех Своих врагов. Значит, если вера наша ищет Христа одесную Бога, и спокойно уповает на это Его восседание, мы в конец концов обретем плод Его победы, когда в единстве с нашим Главой, ниспровергнув врагов, сатану, грех, смерть и весь мир, восторжествуем, совлекшись плотского тления.

стих 15

Свидетельствует Дух. Апостол не без причины, не излишне повторно приводит свидетельство Иеремии. Прежде он цитировал его для другой цели. Он хотел показать, что ветхий завет подлежал упразднению, поскольку был обещан новый, причем для исправления немощи прежнего. Теперь же цель его иная. Апостол настаивает на следующей фразе:беззаконий их не воспомяну. Из нее он выводит, что после упразднения грехов нет больше употребления жертвам. Вывод этот может показаться малообоснованным. Ведь некогда в законе и пророках имелись бесчисленные обетования об отпущении грехов. Однако церковь не переставала приносить за них жертвы. Посему отпущение грехов не исключает жертвоприношения. Однако если тщательно обдумать отдельные положения, то можно заключить, что отцы во времена закона имели те же обетования об отпущении грехов, которые имеем сегодня и мы. Уповая на них, они призывали Бога и хвалились полученным от Него отпущением. Однако пророк, словно нечто новое и неслыханное, обещает, что при новом завете Бог больше не будет вспоминать о грехах. Отсюда заключаем: тогда грехи отпускались иначе, нежели теперь. И разница эта содержится не в слове, не в вере, а в самой цене отпущения. Значит теперь Бог не вспоминает грехи именно потому, что однажды все они были изглажены. Иначе напрасно говорил бы пророк о том, что благодеяние нового завета состоит в забвении Богом всех грехов.

Далее, когда мы подошли к концу всего рассуждения о священстве Христовом, следует коротко уведомить читателей о том, что сказанное не больше упраздняет жертвоприношения закона, чем опровергает папистское измышление о жертвоприношении мессы. Паписты утверждают, что их месса – это жертва, отпускающая грехи мертвых и живых. Но апостол отрицает, что с момента исполнения пророчества Иеремии остается место для жертвы. Паписты увертываются и говорят, что месса не другая, а та же самая жертва, которую принес Христос. Но апостол, напротив, настаивает на том, что то же самое не следует повторять многократно. Он возвещает не только то, что жертва Христова одна, но и то, что совершилась она единократно. Добавь к этому, что апостол часто отстаивает за одним Христом священническую честь, заявляя, что никто кроме Христа не пригоден к приношению Его же Самого. Паписты прибегают и к другой уловке, называя жертву мессы άναίματον. Однако апостол без исключения утверждает, что для принесения жертвы нужна смерть. Паписты снова увертываются, возражая, что месса – это приложение единственной жертвы, совершенной Христом. Но апостол, напротив, учит: смерть Христова потому упразднила жертвы закона, что ими совершалось воспоминание грехов. Отсюда явствует: тот род приложения, который воображают себе паписты, теперь прекратился и не имеет места.

Наконец, паписты, к каким бы уловкам ни прибегали, никогда не смогут устранить ту ясность, с которой настоящее рассуждение апостола показывает, какими богохульствами кишит их месса. Во-первых, по свидетельству апостола: один лишь Христос пригоден к принесению Самого Себя. На мессе же Он приносится руками других. Во-вторых, апостол говорит не только о единственной жертве, но и о жертве, единожды совершенной, которую не подобает повторять. На мессе же, как бы ни болтали паписты о том же самом приношении, все же, по их собственному признанию, жертва совершается ежедневно. Апостол не признает никакой жертвы без крови и смерти, паписты же напрасно твердят, что жертва, приносимая ими, бескровна. Апостол, ведя речь о выпрашивании отпущения грехов, велит нам прибегать к единой жертве, совершенной на кресте Христом, отличая нас от отцов тем, что обряд постоянного жертвоприношения упразднился с пришествием Христа. Паписты же, дабы смерть Христова стала для нас недейственной, требуют ежедневного ее приложения через жертву мессы, ничем не отличая христиан от иудеев кроме внешнего символа.

стих 19

Итак, братия, имея. Апостол подводит эпилог или итог предыдущего учения, к которому своевременно добавляет весомое увещевание и суровую угрозу тем, кто отвергает благодать Христову. Итог таков: все обряды, открывавшие во времена закона доступ в святилище Божие, во Христе обрели твердую истину. Так что тем, кто имеет Христа, излишне и бесполезно их использование. И чтобы лучше это пояснить, апостол аллегорически описывает доступ во святилище, который открыл нам Иисус Христос. Небо он сравнивает с ветхим святилищем, а то, что духовно исполнилось во Христе, излагает иносказательным образом. Аллегории порой скорее затемняют, нежели проясняют означаемую вещь. Однако то, что апостол переносит на Христа образы ветхого закона, доставляет нам немало удобства и ясности. Он делает это, чтобы мы признали: сейчас воистину исполнено то, что оттенялось в законе. И как почти в каждом слове апостола содержится особый смысл, так и мы будем помнить про антитезис: истина, наблюдаемая во Христе, упраздняет ветхие образы. Во-первых, апостол говорит, что мы имеем упование входить во святилище. Это право никогда не давалось отцам во времена закона. Ибо вход во святилище воспрещался всем кроме священника, носившего на плечах имена двенадцати колен и на груди столько же камней для их памятования. Теперь же ситуация совсем иная. Не только символически, но и на самом деле благодеяние Христово открыло нам вход на небеса. Ибо Христос сделал нас царственным священством.

Апостол говорит: посредством крови Иисуса, поскольку для торжественного входа первосвященника дверь святилища открывалась только после окропления кровью. Но затем апостол указывает на различие между этой кровью и кровью животных. Ведь кровь животных, тут же загнивая, не могла долго удерживать свою силу. Кровь же Христова не портится никаким гниением, но всегда чиста и действенна для нас вплоть до конца света. Ничего удивительного в том, что закланные жертвы, будучи мертвыми, не обладают способностью животворить. Но Христос, воскресший из мертвых для нашего оживотворения, изливает в нас Собственную жизнь. Таково вечное освящение нашего пути. Оно в том, что кровь Христова всегда неким образом каплет перед лицом Отца, орошая небо и землю.

стих 20

Через завесу. Как завеса закрывала тайны святилища, и однако же открывала туда вход, так и божество, скрывающееся во плоти Христовой, приводит нас на небеса. И Бога найдет лишь тот, для кого человек Христос станет путем и дверью. Так мы познаем, что не следует ни оценивать славу Христову по внешнему виду плоти, ни презирать его плоть, коль скоро она скрывает, подобно завесе, величие Божие. Ведь та же самая плоть приводит нас к наслаждению всеми божественными благами.

стих 21

И имея великого Священника. Апостол призывает читателей вспомнить все, что он прежде говорил об отмене ветхого священства. Ведь Христос может быть священником только тогда, когда прежние священники подадут в отставку, поскольку Его чин совсем иной. Итак, он хочет сказать, что все, отмененное Христом во время Его пришествия, подлежит оставлению. Поэтому он ставит Христа во главе всего дома Божия, дабы всякий, желающий вступить в Церковь, покорился Христу, избрав Его, и никого другого, своим вождем и начальником.

стих 22

Да приступаем с искренним сердцем. Поскольку в священстве Христовом, по словам апостола, нет ничего кроме духовного и небесного, то что мы приносим Христу с нашей стороны должно, по его мнению, этому соответствовать. Некогда иудеи очищали себя разными окроплениями, дабы подготовиться к почитанию Бога. Не удивительно, что обряды очищения были плотскими. Ведь сам культ Божий, облаченный в тени, еще отдавал неким образом плотью. Смертный священник избирался из грешников для временного совершения священнодействий. Он украшался драгоценными, но мирскими одеяниями, дабы предстать перед Богом. Он подходил к ковчегу завета лишь затем, чтобы освятить вход. В жертву он приносил бессловесное животное, взятое из обычного стада.

Во Христе же все много возвышеннее. Сам Он не только чист и невинен, но и поставляется священником небесным речением, как источник всякой святости и праведности, причем не на краткое время смертной жизни, но навечно. Ради удостоверения Его поставления прилагается клятва. Он выходит вперед в наивысшей степени украшенный всеми дарами Святого Духа. Кровью Своей Он умилостивляет Бога, примиряя Его с людьми. Он восходит выше небес, дабы являться за нас Посредником перед Богом. Посему и мы в свою очередь должны приносить Ему только подобающее. Ведь между священником и народом следует быть взаимному согласию. Посему да прекратятся внешние омовения плоти со всей этой кучей обрядов. Ведь апостол противопоставляет этим внешним образам искреннее сердце, убежденность веры и очищение от всех пороков. Отсюда мы выводим, сколь сильно мы должны быть подготовлены к тому, чтобы наслаждаться Христовыми благодеяниями. Ибо ко Христу приходят только с целомудренным и правдивым сердцем, твердой верой и чистой совестью.
Далее, искреннее или правдивое сердце противопоставляется притворному и двуличному. В слове πληροφορίας апостол обрисовывает природу веры, одновременно увещевая нас: благодать Христову могут принять лишь те, кто преподносит Ему твердую и несомненную убежденность. Очищением сердца от злой совести апостол называет или то состояние, когда, получив прощение грехов, мы считаемся чистыми перед Богом, или же то, когда сердце, очищенное от всех дурных чувствований, больше не колет нас жалом плоти. Я охотно принимаю оба толкования.

То же, что следует о теле, омытом чистой водою, многие относят к крещению. Но мне кажется более вероятным, что апостол намекает здесь на обряды ветхого закона. Таким образом, под словом «вода» он разумеет Дух Божий, согласно отрывку из Иезекииля (36:25): излию на вас воды чистые, и т.д. Итог таков: мы становимся причастниками Христу, если приходим к Нему, освященные телом и душою. Таково освящение, состоящее не в видимой помпе обрядов, но твердой вере, чистой совести, чистоте тела и души, исходящей и усовершающейся в Духе Божием. Так и Павел во 2 Corinthians 7:1 увещевает верующих очиститься от всякой скверны плоти и духа, поскольку они усыновлены Богом.

стих 23

Будем держаться исповедания упования. Поскольку здесь апостол увещевает иудеев к стойкости, он скорее говорит о надежде, нежели о вере. Ведь надежда как рождается от веры, так же до последнего лелеет ее и поддерживает. Кроме того, апостол требует исповедания, поскольку истинна лишь та вера, которая показывает себя перед людьми. Кажется, что апостол косвенно попрекает притворство тех, кто ради угождения своему народу чрезмерно щепетильно соблюдал законнические обряды. Итак, он приказывает им не только веровать сердцем, но и на деле показывать и исповедывать, насколько ценен для них Христос.

Следует тщательно отметить указанную им причину: Бог, обещавший это, верен. Отсюда мы, прежде всего, познаем, что вера наша опирается на фундамент божественной верности. Далее, истина эта содержится в обетовании. Ведь, чтобы мы верили, должно предшествовать Божие слово. Причем не любое слово пригодно для порождения веры. Вера успокаивается лишь в обетовании. Значит, из данного отрывка можно вывести взаимосвязь между верой человека и божественным обетованием: если не пообещает Бог, никто не сможет во что-либо уверовать.

стих 24

Будем внимательны друг ко другу. Не сомневаюсь в том, что апостол особо адресует увещевание иудеям. Известно, сколь сильным было превозношение этого народа. Поскольку иудеи были потомками Авраама, они хвалились, что одни, исключая всех прочих, усыновлены Господом в завет вечной жизни. Надмеваясь такой прерогативой и презирая все народы по сравнению с собой, они хотели одни числиться в божественном собрании. Больше того, они надменно отстаивали за собой название церкви. Так что апостолам надлежало приложить немало усилий для исправления подобной гордыни. На мой взгляд, именно этим и занят сейчас автор послания, дабы иудеи не относились болезненно к соединению с язычниками, и к тому, что образуют с ними одно церковное тело.

Во-первых, апостол говорит: будем взаимно смотреть друг за другом. Ибо Бог собирал тогда Церковь из иудеев и язычников, между которыми всегда имелось большое разногласие. Так что подобное сообщество являлось как бы соединением воды и огня. Посему иудеи и противились, что думали, будто им недостойно уравниваться с язычниками. И апостол этому подстегивавшему иудеев мотиву ложного рвения противополагает другой, а именно: мотив любви. Ведь используемое им слово παροξυσμος означает жаркий спор. Значит, дабы иудеи, воспламененные завистью, не кидались в бой, апостол увещевает их к благочестивой ревности. А именно: к тому, чтобы они взаимно побуждали друг друга к любви.

Такое толкование подтверждается следующей за тем фразой: не будем оставлять собрания. Следует отметить строение греческого слова. Ведь έπί означает добавление. Поэтому έπισυναγωγή значит то же, что и собрание, увеличенное новыми добавлениями. Тогда после разрушение преграды Бог присоединял к числу детей Своих тех, кто ранее был чужд церкви. Таким образом, язычники представляли собой новый и необычный церковный прирост. Именно это иудеи и считали для себя оскорбительным. Так что многие из них уходили из Церкви, думая, что подобное смешение с язычниками дает им справедливый для этого предлог. Поэтому их нелегко было привести назад, заставив отказаться от собственных мнимых прав. Далее, иудеи думали, будто право усыновления особо и исключительно принадлежит им. Так что апостол увещевает их, чтобы равенство с язычниками не подвигло их покинуть Церковь. И дабы увещевания его не показались напрасными, упоминает, что этот порок свойствен весьма многим.

Теперь мы видим намерение апостола, и то, какая необходимость подтолкнула его на это увещевание. Но отсюда нам следует вывести общее учение. Ибо в роде человеческом повсеместно встречается болезнь, состоящая в том, что кто-то превозносится над другими. И те, которые кажутся себе в чем-то превосходящими других, особенно болезненно переносят уравнивание с низшими. Затем почти во всех имеется такая неуживчивость, что если бы было позволено, каждый для себя охотно создал бы собственную церковь, поскольку трудно приспосабливаться к нравам других. Богатые завидуют друг другу. Из ста богатых едва ли найдется один, кто захотел бы быть или называться братом нищих. Если бы нас не привлекали схожесть нравов и другие выгоды и удобства, нам было бы весьма трудно хранить между собой постоянно согласие. Посему нам всем более чем необходимо это увещевание, дабы мы, больше побуждаясь к любви, нежели к зависти, не отделялись от тех, кого соединил с нами Бог, но с братским благоволением обнимали всех, имеющих общую с нами веру. Действительно, нам тем усерднее надо стремиться к единству, чем яростнее пытается сатана любым способом оторвать или увести нас от Церкви. И единство сохранится тогда, когда никто не будет угождать себе сверх положенного, но все мы будем иметь одно намерение: поощрять друг друга к любви и ревновать друг друга только к добрым делам. Ибо презрение к братьям, ворчливость, зависть, неумеренная самооценка и прочие дурные привычки несомненно свидетельствуют о том, что среди нас охладела или совсем исчезла любовь.
Говоря же: не будем оставлять собрания, апостол добавляет: но будем увещевать. Этим он хочет сказать, что все благочестивые должны любыми возможными способами стараться привести церковь к единству. Ведь Господь призывает нас с тем условием, чтобы затем каждый из нас старался привести других, вернуть заблуждающихся на правильный путь, протягивать руку падшим, приобретать чужих. Если же мы должны столько трудиться ради тех, кто еще чужд стада Христова, то сколь большее усердие требуется проявлять при увещевании братьев, которых Бог уже соединил с церковью?

стих 25

Как есть у некоторых. Отсюда явствует: первое начало всякой схизмы состоит в том, что гордые люди больше дозволенного угождают себе, презирая остальных. Но, слыша, что уже в апостольские времена существовали превратные люди, отделившиеся от Церкви, мы меньше должны тревожиться и смущаться, видя примеры таких же отпадений, наблюдаемые и сегодня. Весьма тяжкий соблазн, когда люди, ранее выказывавшие признаки благочестия, исповедовавшие одинаковую с нами веру, отходят от живого Бога. Но поскольку в этом случае не происходит ничего нового, нам следует меньше об этом тревожиться. Далее, апостол вставил эту фразу, чтобы показать, что говорит не без причины, но хочет уврачевать уже свирепствующую болезнь.

Тем более. Некоторые думают, что это место соответствует фразе Павла (Romans 13:11): настал час пробудиться от сна. Ибо ныне ближе к нам спасение, нежели когда мы уверовали. Я же считаю, что здесь скорее упоминается последнее пришествие Иисуса Христа, ожидание которого должно максимально побудить нас и к размышлениям о святости нашей жизни, и к пылкому стремлению по собиранию воедино церкви. Ибо зачем еще придет Христос, если не для того, чтобы собрать воедино нас всех из того рассеяния, в котором ныне мы находимся? Посему, чем ближе Его приход, тем больше надо трудиться для того, чтобы находящиеся в рассеянии сошлись и объединились, так чтобы было одно стадо и один Пастырь.

Если же кто спросит, как же апостол говорит, что люди, жившие еще задолго до второго пришествия Христова, видели приближение и даже наступление этого дня, отвечаю: с самого начала Царства Христова Церковь была устроена так, что верующие должны были видеть во Христе как бы скоро грядущего Судию. И они не обманывались ложным представлением, будучи готовы встретить Христа в любой момент своей жизни. Ибо со времени провозглашения Евангелия положение Церкви было таким, что все то время собственно и истинно называлось последним. Посему те, кто умер уже много лет назад, жили в эти новейшие дни не меньше, чем живем в них мы. Лукавые и насмешливые люди высмеивают в этом отношении нашу простоту. Для них басня все, во что мы верим касательно воскресения плоти и последнего суда. Но, дабы они не ослабили нашу веру своими насмешками, Дух Святой, напротив, увещевает нас, во-первых, о том, что тысяча лет пред Богом как один день, так что всякий раз как мы думаем о вечности Царства Небесного, никакое время не должно казаться нам слишком долгим. А во-вторых, о том, что с того времени, как Христос, усовершив дело нашего спасения, взошел на небеса, нам подобает пребывать в постоянном ожидании Его второго пришествия, считая как бы последним каждый день нашей жизни.

стих 26

Ибо если ... произвольно. Апостол показывает, сколь суровое божественное мщение ожидает тех, кто отходит от благодати Христовой. Ведь лишенные единственного спасения, они уже как бы пожраны вечной погибелью. Новат со своей сектой некогда вооружался этим свидетельством, чтобы лишить надежды на прощение всех без исключения павших после крещения. И те, кто не мог опровергнуть его клевету, предпочитали отказывать в доверии данному посланию, нежели соглашаться с подобным абсурдом. Однако правильное толкование этого места, пусть и не подкрепленное иным свидетельством, достаточно само по себе для опровержения бесстыдства Новата.

Согрешающими апостол называет не тех, кто грешит любым родом проступков, но тех, кто полностью отчуждает себя от Христовой Церкви. Ибо он рассуждает здесь не о том или ином роде грехов, а особо обличает тех, кто добровольно уходит из церковного сообщества. Далее, имеется большое различие между частными падениями и полным отпадением, из-за которого мы полностью отходим от благодати Христовой. Поскольку это может произойти лишь с тем, кто уже был просвещен, апостол говорит о людях, добровольно грешащих после познания истины, имея в виду тех, кто сознательно и охотно отверг уже принятую благодать. Теперь мы видим, сколь отличается это учение от заблуждения Новата.
То же, что апостол имеет в виду одних отступников, явствует из контекста. Ибо он ведет речь о том, чтобы люди, единожды войдя в церковь, больше не покидали ее, как есть обычай у некоторых. Теперь он возвещает, что для таких уже не остается никакой жертвы, ибо они грешат добровольно после познания истины. Однако Христос ежедневно предлагает Себя грешникам, согрешающим каким-либо определенным видом грехов. Так что для изглаживания их проступков не следует искать другую жертву. Значит, апостол отрицает, что отрекающимся от смерти Христовой остается какая-либо жертва. И это происходит вследствие не какого угодно проступка, а лишь при полном отвержении веры.
И хотя подобная суровость Божия устрашающа и проповедуется для того, чтобы внушить страх, ее никак нельзя назвать жестокостью. Ибо смерть Христова – единственное средство, избавляющее нас от вечной смерти. И разве те, кто, по мере собственных сил, упраздняет ее силу, не достойны того, чтобы им осталось одно лишь отчаяние? Пребывающих во Христе Бог ежедневно приглашает к примирению. Они ежедневно орошаются Христовой кровью, и грехи их ежедневно изглаживаются вечной Христовой жертвой. Если же вне Христа спасения найти нельзя, не будем удивляться тому, что добровольно Его покинувшие лишаются всякой надежды. Именно на это указывает наречие έτι, означающее «более». Ведь жертва Христова действенна для благочестивых до самой их смерти, даже если они время от времени грешат. Больше того, она потому и сохраняет всегда свою силу, что они не могут оставаться без греха, доколе живут во плоти. Поэтому апостол имеет в виду только тех, кто, нечестиво отрекшись от Христа, лишает себя благодеяния Его смерти.

Фраза же «после познания истины» вставлена, чтобы подчеркнуть неблагодарность. Ведь те, кто по сознательной злобе гасит в своем сердце вожженный Богом свет, не имеют перед Ним никаких предлогов для извинения. Посему, чтобы не понести заслуженной кары презрителей благодати, научимся не только почтительно и с готовностью принимать ее, нам предложенную, но и постоянно пребывать в ее познании.

стих 27

Но некое страшное ожидание. Апостол имеет в виду мучение злой совести, ощущаемое нечестивыми, которые не только не вкушают никакой благодати, но и, однажды ее вкусив, знают, что по собственной вине навеки от нее отлучены. Такие с необходимостью не только ощущают уколы и укусы совести, но и ужасно мучаются, терзаясь ее обличениями. Потому они и ропщут на Бога, что не могут выносить Его сурового суда. Они пробуют все, чтобы лишить себя ощущения гнева Божия. Но напрасно. Ибо, на краткое время сделав им поблажку, Бог тут же вновь призывает их на Свое судилище и мучает теми видами страданий, которых они больше всего страшатся.

Апостол говорит о ярости огня, означая этой фразой яростный напор или (на мой взгляд) пылающее жжение. В слове «огонь» содержится общеупотребительная метафора. Подобно тому, как теперь нечестивых жжет страх перед будущим гневом Божиим, так же их будет опалять и присутствие этого гнева. Мне известно, что софисты утонченно философствуют по поводу этого огня. Но мне нет дела до их измышлений. Ибо ясно: Писание, соединяя огонь с червем (Сир.7:19), пользуется тем же самым способом выражения. Однако никто не сомневается в том, что метафорически червем называется жестокое терзание совести, мучащее нечестивых.

Готового пожрать противников. Огонь будет пожирать так, чтобы губить, но не истреблять, поскольку будет неугасимым. Так апостол научает нас: в числе врагов Христовых числятся все отказавшиеся сохранить данное им место среди верующих. Потому что нет среднего состояния. И те, кто покинул Церковь, неминуемо приходят к сатане.

стих 28

Если отвергшийся. Доказательство от меньшего к большему. Ведь если смертное преступление – нарушение Моисеева закона, то сколь более тяжкое наказание заслуживает отвержение Евангелия, сопровождающееся столь ужасным святотатством? Это рассуждение в наибольшей степени пригодно к вразумлению иудеев. Столь суровая угроза отступникам от закона не могла показаться им ни новой, ни чрезмерно жесткой. Значит, они должны признать справедливым сколь угодно суровое мщение, коим Бог ограждает сегодня честь своего Евангелия. Впрочем, здесь подтверждается сказанное мною прежде: апостол ведет речь не о частных грехах, а о полном отречении от Христа. Ибо закон карал смертью не любых грешников, а отступников, тех, кто полностью отошел от религии. Апостол имеет в виду приговор, содержащийся во Deuteronomy 17:2: если кто нарушит завет Бога твоего, выведи его за ворота и побей камнями. Хотя закон этот происходил от Бога, и Моисей не был его автором, но лишь служителем, апостол называет его законом Моисея, поскольку он был передан через последнего. И делает это, чтобы еще больше подчеркнуть достоинство Евангелия, преданного через Сына Божия.

При двух или трех. К настоящей теме не имеет отношения особенность Моисеева общественного устройства, состоящая в том, что для обвинения нужны были два или три свидетеля. Однако отсюда мы еще тверже заключаем, какое именно преступление имел в виду апостол. Если бы это не было добавлено, открылась бы дверь для многочисленных ложных предположений. Теперь же не подлежит спору, что речь идет об отступничестве. Между тем, следует отметить справедливость, соблюдаемую почти всеми гражданскими властями, чтобы никто не осуждался без свидетельства хотя бы двух человек.

стих 29

Кто попирает Сына Божия. Отступники от закона и отступники от Евангелия схожи в том, что и те, и другие должны погибнуть без всякого милосердия. Однако вид этой погибели различен. Ибо презрителям Христовым апостол грозит не только телесной смертью, но и вечным осуждением. Посему он говорит, что последних ожидает худшая казнь. Он изображает отрекшегося от христианства тремя фразами: отступник попирает Сына Божия, профанирует Его кровь иоскорбляет Духа благодати. Попирать же – более тяжкое преступление, чем отвергать. И достоинство Христово много превышает достоинство Моисея. Добавь к этому, что апостол противопоставляет не просто Евангелие закону, но Христа и Святого Духа – Моисею.

Кровь завета. Апостол подчеркивает неблагодарность отступников, сравнивая два вида благодеяний. Весьма преступно профанировать кровь Христову, средство нашего освящения. Но это делают те, кто отходит от веры. Ведь вера наша взирает не на голое учение, но на кровь, узаконившую наше спасение. Посему апостол называет ее кровью завета. Ибо обетования становятся действительными для нас лишь тогда, когда добавляется этот залог. Говоря же о нашем освящении, апостол имеет в виду способ подтверждения завета. Ведь пролитая кровь не принесла бы никакой пользы, если бы не оросила нас через Святой Дух. Отсюда проистекает и прощение грехов, и святость. Одновременно апостол намекает на древний обряд окропления, неспособный произвести истинное освящение, но являющийся его образом или тенью.

Духа благодати. Апостол называет Дух Духом благодати, исходя из Его воздействия, в силу которого мы принимаем предложенную нам во Христе благодать. Ведь именно Дух просвещает наш разум верою, запечатлевает усыновление Божие в наших сердцах, возрождает нас к новой жизни, прививает нас к телу Христову, дабы Он жил в нас, и мы жили в Нем. Посему заслуженно зовется Духом благодати тот Дух, через Которого Христос становится нашим со всеми Своими благами. Значит, оскорблять Того, от Кого мы получаем столькие и столь великие благодеяния, – весьма преступное нечестие. Отсюда вывод: Духа Святого оскорбляют все те, кто сознательно делает напрасной полученную от Него благодать. Так что ничего удивительного в том, что Бог столь сурово карает подобное святотатство. Ничего удивительного, если Он выказывает Себя неумолимым к тем, кто попирает ногами Посредника Христа, единственного Просителя за нас перед Богом. Ничего удивительного, если Бог закрывает путь спасения перед теми, кто отталкивает Духа Святого, единственного вождя на этом пути.

стих 30

Мы знаем Того, Кто сказал. Оба отрывка взяты из Втор.23:35. Поскольку Моисей обещает там, что Бог отомстит за нанесенные народу оскорбления, кажется, что апостол неуместно приспосабливает отрывок к своей теме. Ведь о чем ведет апостол речь? О том, что нечестие насмехающихся над Богом не останется безнаказанным. Но Павел (Romans 12:19), следуя подлинному смыслу данного отрывка, использует его, однако, для другой цели. Ведь, желая поощрить нас к терпению, он велит нам предоставлять месть Богу, поскольку это – Его прерогатива. Причем, доказывает сказанное свидетельством Моисея. Однако ничто не мешает отнести эти частные положения к общему учению. Хотя замысел Моисея и состоял в утешении верующих, поскольку в этом случае Бог выступал бы в качестве мстителя за их обиды, все же из слов его также можно заключить: наказывать нечестивых – служение, присущее именно Богу. И этим свидетельством не злоупотребит тот, кто докажет из него, что презрение к Богу не останется безнаказанным, поскольку Он – праведный судья, утверждающий за Собой служение мстителя. Хотя апостол мог бы рассуждать здесь от большего к меньшему следующим образом: Бог говорит, что не потерпит безнаказанно вредить своему народу, провозглашая, что непременно за него отомстит. Но если Бог не оставляет неотмщенными обиды, нанесенные людям, разве Он не станет мстить за обиды, нанесенные Ему Самому. Разве Бог столь мало заботится о Собственной славе, что притворится незамечающим, когда ее станут поносить? Но проще и менее натянуто такое толкование: апостол показывает только то, что над Богом невозможно безнаказанно насмехаться, ибо отплачивать нечестивым по заслугам присуще именно Ему.

Будет судить народ Свой. Здесь возникает та же самая или даже большая трудность. Ведь кажется, что смысл Моисея никак не отвечает настоящему намерению апостола. Кажется, что апостол цитирует это место так, будто «судить» значит у Моисея «наказывать». Однако, поскольку Моисей ради истолкования тут же добавляет: ради святых Своих будет милосердным, – отсюда явствует: слово «судить» означает здесь осуществлять обязанности правителя, что в еврейском языке встречается весьма часто. Кажется, что этот смысл мало подходит замыслу апостола. Однако тот, кто все тщательно взвесит, признает, что данное место приведено вполне уместно и подходяще. Ибо Бог не может управлять Своей Церковью, одновременно ее не очищая и не приводя в порядок то, что подвергается в ней расстройству. Посему правление Его заслуженно внушает страх лицемерам, которым предстоит ответить за присвоение себе места среди благочестивых и вероломное злоупотребление священным божественным именем. Ответить тогда, когда Сам Отец семейства возьмет под опеку сооружение Собственного дома. В этом смысле говорится, что Бог восстает судить Свой народ, когда истинно отделяет благочестивых от лицемеров (Psalms 49:1). И в Psalms 124:3, где пророк, говоря об истреблении лицемеров (дабы те из-за терпения к ним Бога больше не дерзали хвалиться принадлежностью к Церкви), возвещает мир Израилю после того, как этот суд завершится.

Итак, апостол вполне уместно говорит, что Бог предводительствует Своей Церковью, не упуская ничего, что способствует законному правлению над ней, дабы все научились находиться под Его властью и помнили, что дадут отчет своему судье. Отсюда он выводит: страшно впасть в руки Бога живого, – поскольку смертный человек, даже самый разгневанный, не может свирепствовать после смерти, а сила Божия не ограничена столь узкими рамками. Кроме того, мы часто избегаем суда людей, но не сможем избежать суда Божия. Посему всякий, думающий о том, что имеет дело с Богом, с необходимостью (если он не совершенно глуп) будет трепетать и бояться. Больше того, предвкушение Бога неизбежно поглотит всего человека, так что с ним не сравнятся никакие страдания и мучения. Наконец, всякий раз как наша плоть доставляет нам наслаждение, и мы каким-либо образом потакаем себе в грехах, нам должно быть достаточно и того увещевания, что страшно впасть в руки живого Бога, гнев Которого сопровождается столькими жуткими карами вечной смерти.

Но кажется, что сказанному противоречит фраза Давида, говорящего, что лучше впасть в руки Божии, чем в руки человеческие (2 Samuel 24:14). Ответ на этот вопрос довольно прост, если вспомнить о том, что Давид избирал в судьи не людей, а Бога, уповая на Его божественное милосердие. Хотя Давид и знал, что Бог по праву на него сердится, но все же надеялся на Его умилостивить Его. Ведь, будучи простертым в самом себе, Давид, тем не менее, поддерживался обетованием милости. Значит, если Давид думал, что может умолить Бога, нет ничего удивительного в том, что он боялся Его гнева меньше, чем гнева людей. Здесь же апостол возвещает гнев Божий страшным для отверженных, которые, лишенные надежды на получение прощения, ожидают одну лишь крайнюю суровость, ибо ранее закрыли себе доступ к божественной благодати. Мы знаем, что Бог изображается по-разному в зависимости от тех людей, к которым обращается речь. Именно это имеет в виду Давид, Пс. 17:27: с милостивым Ты будешь милостив, а со злым – суровым.

стих 32

Вспомните. Дабы воодушевить читателей и внушить окрыленность в делании, апостол приводит на память выказанные ими ранее образцы благочестия. Ибо стыдно, хорошо начав, ослабеть посредине, но еще постыднее повернуть вспять, уже пройдя значительную часть пути. Полезно вспомнить о ранее выдержанной брани, если мы верно и мужественно провели ее под руководством Христа. Не для того, чтобы найти повод для расслабленности, словно мы уже отслужили, но для того, чтобы лучше подготовиться к прохождению остающегося пути. Ибо Христос взял нас к Себе не для того, чтобы по истечении нескольких лет мы, словно отслужившие солдаты, попросили увольнения, но для того, чтобы мы до самого конца отрабатывали собственное жалование.

Далее, апостол усиливает поощрение, говоря, что евреи уже выказали выдающиеся подвиги в то время, когда были новичками. Тем более стыдно, если теперь после долгого обучения они все-таки покинут войско. Ведь причастие «просвещены» относится к тому времени, когда они впервые стали называть себя христианами. Апостол как бы говорит: как только вы приняли Христову веру, вам сразу же пришлось вступить в жестокую и трудную брань; теперь же сам опыт должен укреплять вас, внушая окрыленность. Но одновременно апостол учит, что уверовали они не своими силами, а по благодеянию Божию. Ибо просвещаются те, кто ранее находился в потемках, не имел глаз и не узрел бы, если бы извне не воссиял свет. Значит, всякое воспоминание о том, что мы сделали или выстрадали за Христа, должно служить нам стимулом к дальнейшему преуспеванию.

стих 33

То сами среди поношений. Мы видим, кого понукает апостол. А именно: тех, чья вера была испытана в особых жизненных ситуациях. Однако же он не перестает увещевать их к еще большим делам. Посему никто не должен обманывать себя превратной лестью, словно он уже достиг цели и больше не нуждается в стимулах. Апостол говорит, что евреи были преданы скорбям и поношениям, будто их вывели на театральную сцену. Отсюда заключаем, что выдержанные ими гонения были весьма значительны. Но следует тщательно отметить вторую фразу, где апостол говорит, что евреи соучаствовали благочестивым в гонениях. Поскольку дело Христово, за которое сражаются благочестивые, обще для них всех, все, что терпит один из них, остальные должны переносить как бы на самих себя. Таким образом и надо всегда действовать, если мы не желаем отделиться от Иисуса Христа.

стих 34

Приняли с радостью. Нет сомнения, что евреи, подверженные слабостям, как и все люди, испытали скорбь от потери собственного имущества. Однако грусть их была такова, что не мешала упоминаемой апостолом радости. Поскольку нищета считается одним из видов несчастья, расхищение имущества само по себе причинило им страдание. Но, поскольку они взирали ввысь, то черпали из этого повод для радости, смягчавшей вышеупомянутую скорбь. Ибо именно так лицезрение небесного воздаяния должно отвлекать наши чувства от мира сего. Я говорю лишь о том, что испытывают все благочестивые. Действительно, мы радостно принимаем то, что по нашему убеждению пойдет нам на благо. Но именно это и думают все дети Божии о сражениях, которые принимают ради Христовой славы. Посему в них, обуреваемых невзгодами, плотские чувства никогда не преобладают настолько, чтобы мешать возноситься умом к небесам и духовной радости.

Именно на это указывает, приведенная апостолом причина: зная, что у вас на небесах имущество лучшее и пребывающее. Итак, евреи в радости переносили расхищение своих благ. И не потому, что расставались с ними охотно, но потому, что, взирая в душе на воздаяние, легко забывали о страдании, внушаемом ощущением настоящего зла. Действительно, везде, где имеется вкушение небесных благ, мир со всеми своими соблазнами приятен не настолько, чтобы чувство нищеты и позора повергало душу в пучину скорби. Значит, если мы хотим терпеливо сносить ради Христа все злоключения, то давайте же привыкнем к частым размышлениям о том блаженстве, по сравнению с которым все блага мира кажутся отбросами. Не стоит пропускать и слова апостола о знании. Ибо без твердого убеждения в том, что обещанное Богом наследие относится именно к тебе, все прочее знание станет весьма холодным.

стих 35

Итак не оставляйте. Апостол указывает на то, что в наибольшей степени должно поощрить нас к стойкости. А именно: нам следует сохранить упование. Ведь, отбросив его, мы сами лишим себя предложенной награды. Отсюда явствует, что упование – фундамент для святого и благочестивого жития. То же, что апостол пользуется словом «воздаяние» ни в чем не уменьшает незаслуженность обещанного спасения. Ибо верные знают, что их труд в Господе не будет напрасным, но знают так, что уповают на одно божественное милосердие. Однако по этому вопросу было много сказано в другом месте. А именно: каким образом понятие награды не противоречит незаслуженному вменению праведности.

стих 36

Терпение нужно вам. Терпение апостол называет необходимым не только потому, что оно должно продолжаться до самого конца, но и потому, что у сатаны имеется множество способов внушить нам тревогу. Посему, если мы не наделены чудесным терпением, то тысячу раз сломаемся прежде, чем пройдем даже половину пути. Наследие вечной жизни для нас уже несомненно, но поскольку жизнь эта подобна ристалищу, следует непрестанно стремиться к достижению цели. На самом же пути встречается множество препятствий и трудностей, которые не только задерживают нас, но и полностью прекратили бы наше продвижение вперед, если бы в душе не имелось великого мужества к продолжению брани. И сатана в качестве проверки насылает на нас всякого рода скорби. Наконец, христиане никогда не сделают и двух шагов без крайнего измождения, если не будут укрепляться терпением. Посему единственная причина, по которой мы стойко продолжаем путь, состоит в том, что иначе мы не будем послушны Богу, и никогда не получим обещанного наследия, метонимически называемого здесь «обетованием».

стих 37

Ибо еще немного. Дабы терпение не стало для нас тягостным, апостол говорит, что ждать осталось недолго. Далее, поникшие души больше всего способна воодушевить надежда на быстрый и близкий исход дела. Подобно тому, как император говорит солдатам о скором окончании войны, лишь бы они еще немного потерпели. Так и апостол, чтобы наши души не поддались расслаблению, учит о скором пришествии Господа, Который избавит нас от всех зол. И чтобы утешение это вызывало большее доверие и пользовалось большим авторитетом, апостол приводит свидетельство из Аввакума, 2:4. Однако поскольку, следуя греческому переводу, он несколько отходит от слов пророка, то я сначала кратко изложу то, что действительно говорит пророк, а затем сравню с тем, что цитирует здесь апостол.

Аввакуму, рассуждавшему об ужасном поражении своего народа и напуганному собственным видением, ничего не оставалось как выйти из мира и подняться на обзорную башню. Башней же нашей является Слово Божие, с помощью которого мы восходим до самого неба. И во время нахождения на башне пророку приказали написать другое пророчество, внушающее благочестивым надежду на спасение. Однако, поскольку люди по природе слишком торопливы и в желаниях своих спешат настолько, что, как бы Бог ни спешил исполнить обещанное, всегда считают Его медлящим, пророк говорит, что обещанное последует без промедления. Хотя тут же добавляет: если же промедлит, то подожди его. Этим он хочет сказать, что обещанное Богом приходит не столь быстро и кажется нам наступающим поздно, согласно пословице: для желания даже быстрота превращается в медлительность. Затем следует: вот, тот, кто укрепляет сам себя, не будет стойкой в нем душа его, а праведный верою жив будет. Коими словами пророк возвещает: нечестивые, какой бы защитой ни пользовались и как бы ни уповали, не устоят, поскольку прочность жизни заключается в одной лишь вере. Итак, пусть неверующие укрепляются, как хотят, во всем мире они найдут лишь тление и с необходимостью должны поколебаться. Но благочестивых никогда не разочарует их вера, опирающаяся на Бога. Таков смысл сказанного пророком.
Так вот, апостол сказанное Аввакумом об обетовании переносит на Самого Бога. Но поскольку Бог, исполняя Свои обетования, неким образом показывает Самого Себя, относительно сути различия довольно мало. Господь приходит к нам всякий раз, когда простирает руку помощи. И апостол, следуя пророку, говорит, что это вскоре исполнится. Ибо Бог не станет откладывать помощь долее необходимого. Да и продлевая время ожидания, Он не кормит нас пустыми надеждами, как это делают люди, но знает подходящий момент, в который больше не потерпит промедления и непременно придет на выручку. Апостол говорит, что Грядущий придет и не замедлит. И предложение это состоит из двух частей. В первой нас учат, что Бог будет с нами, как и обещал, а во второй – что сделает это своевременно, не позднее нужного момента.

стих 38

Праведный верою. Апостол хочет сказать, что терпение рождается от веры. И это правильно. Ибо мы никогда не сможем выдержать выпадающие нам сражения, если нас не подкрепит вера. И наоборот, Иоанн (1 John 5:4) называет веру нашей истинною победою, побеждающей мир. С помощью веры мы устремляемся ввысь, с помощью веры мы одолеваем все трудности настоящей жизни, все несчастья и невзгоды. Вера – наша мирная стоянка посреди бурь и опасностей. Значит, апостол хотел сказать следующее: все, считающиеся перед Богом праведными, живут не иначе как верою. Впрочем, во фразе «будет жить» будущее время означает нескончаемость жизни. Остальное пусть читатели найдут в Послании к Римлянам, 1:17 и к Галатам, 3:11, где цитируется то же самое место.

А кто поколеблется. Вместо сказанного у пророка עפלה, то есть: где будет возношение и самоукрепление, не пребудет в том душа человека. Греки же перевели так, как здесь цитирует апостол. Отчасти это согласуется с мыслью пророка, а отчасти – нет. Ведь заблуждение ничем или лишь малым отличается от возношения, надмевающего нечестивых. Упорство же их в восстании против Бога происходит по причине того, что, опьяняясь извращенным самоупованием, нечестивые изымают себя из под Его власти, обещая себе спокойную и безмятежную жизнь. Итак, они зовутся заблуждающимися, поскольку противопоставляют Богу ложную защиту, с помощью которой отгоняют от себя всякий Его страх. Посему этим словом не меньше выражается сила веры, чем образ мысли нечестивых. Ибо нечестие горделиво потому, что, не воздавая нужную честь Богу, присваивает ее человеку. Из этой беспечности, необузданности и презрения и происходит так, что, доколе нечестивым хорошо, они готовы попирать ногами облака. Если же вере более всего противоположно заблуждение, то природа ее в том, чтобы обманувшего себя человека привести в повиновение Богу.

Фраза же: не благоволит душа Моя, или (как звучит более полный перевод): не будет довольна им душа Моя, – означает то же, как если бы апостол высказал это, исходя из своего смысла. Ибо в намерение его не входило точно цитировать слова пророка, но лишь отметить данное место, приглашая читателей к более пристальному рассмотрению.

стих 39

Мы же не из колеблющихся. Апостол свободно пользуется греческим переводом, наилучшим образом отвечающим вышеизложенному учению. Также и здесь он весьма изящно приспосабливает его к своему замыслу. Прежде он учил евреев не становиться чуждыми вере и благодати Христовой через оставление Церкви. Теперь же учит, что они призваны никогда не поддаваться самообману. Он снова противопоставляет веру и заблуждение, как и обретение души – ее погибели. Отметим, что данное положение относится также и к нам. Ибо мы, которых Бог однажды удостоил света Своего Евангелия, поскольку призваны ко спасению, цель призвания своего должны видеть в том, чтобы все более и более преуспевать в послушании Богу, стараясь все больше к Нему приблизиться. Таково истинное обретение нашей души, ибо, поступая так, мы избегаем вечной погибели.