Bible Commentaries
Евреям 11

стих 1

Вера же есть. Тот, кто придумал начать с этого стиха одиннадцатую главу, самым дурным образом разорвал контекст речи. Ибо цель апостола состояла в том, чтобы доказать сказанное ранее, а именно: верующим весьма необходимо терпение. Он уже процитировал свидетельство Аввакума, сказавшего, что праведный будет жить своей верою. Теперь же доказывает остальное: веру нельзя отрывать от терпения больше, чем от самой себя. Посему порядок его речи таков: мы никогда не достигнем спасения, не будучи наделены терпением. Ибо пророк утверждает, что праведный будет жить верой. Но вера призывает нас к весьма отдаленным вещам, коими мы еще не владеем. Значит, она с необходимостью содержит в себе терпение. В этом силлогизме меньшая посылка такова: вера есть убежденность, и т.д. Отсюда явствует, сколь сильно заблуждаются те, кто думает, будто здесь помещено точное определение веры. Ведь апостол рассуждает не обо всей природе веры, но выбирает ту ее часть, которая соответствует его замыслу. А именно: то, что вера всегда соединена с терпением.

Теперь обдумаем отдельные слова. Убежденность апостол относит к вещам, на которые надеются. Мы же знаем, что надеемся не на то, что у нас под рукой, а на то, что еще сокрыто, или же на то, обладание чем перенесено на другое время. Апостол учит здесь тому же, чему и Павел в Послании к Римлянам, 8:24. Ибо сказав: то, на что надеются, не видят, – он тут же выводит: но ожидают в терпении. Здесь апостол учит, что Богу верят не в том, что уже есть, но в том, ожидание чего еще продолжается. И данный вид антилогии не лишен преимуществ. Вера, – говорит апостол, – это убежденность, то есть опора и обладание, на котором мы прочно стоим. Но обладание какими вещами? Отсутствующими, которые не только не лежат у нас под ногами, но и сильно превосходят способности нашей природы.

Такое же содержание и у второй части, где апостол зовет веру обличением, то есть доказательством невидимых вещей. Ибо доказательство заставляет вещи стать видимыми и обычно относится лишь к тому, что доступно нашим чувствам. Посему с виду эти два качества противоречат друг другу, но наилучшим образом согласуются, когда речь заходит о вере. Ибо Дух Божий показывает нам сокрытые вещи, из которых ни одна не может быть воспринята нашими чувствами. Нам обещается вечная жизнь, но обещается смертным. Нам говорят о блаженном воскресении, но между тем мы окружены тлением. Нас провозглашают праведными, однако же в нас живет грех. Мы слышим о том, что блаженны, но между тем тяготимся разными скорбями. Нам обещается обилие всех благ, но мы сильно алчем и жаждем. Бог восклицает, что сразу придет на помощь, но, кажется, глух к нашим молениям. Что же будет с нами, если мы не обопремся на надежду, а разум наш сквозь мрак не вознесется над миром, двигаясь путем, озаряемым Словом и Духом Божиим? Посему вера заслуженно зовется убежденностью в вещах, которые еще невидны ясно, а помещены в надежде. То же, что Августин вместо «доказательство» несколько раз перевел «соединение» (coniunctionstrong), меня вполне устраивает. Ибо он верно выразил смысл апостола. Но я предпочитаю переводить «доказательство» или «очевидность», поскольку это менее натянуто.

стих 2

В ней свидетельствованы. Апостол развивает этот довод вплоть до конца главы: отцы обрели спасение и стали угодными Богу не иначе как через веру. У иудеев была определенная причина почтительного отношения к отцам, но превратное восхищение отцами настолько удерживало их, что сильно мешало всецело отдаться водительству Христову. Неважно, происходило ли это от самомнения или суеверия, или от того и другого. Ведь, слыша, что семя Авраама благословенно и свято, они, надмеваясь этой похвалою, больше смотрели на людей, нежели на Бога. Затем сюда же добавлялась извращенная ревность, поскольку они не думали о том, что более всего достойно подражания в отцах. Так и выходило, что они полностью основывались на обрядах закона, будто в них состояла вся религия и совершенная святость. И апостол отвергает это заблуждение, уча тому главному, что было в отцах, дабы потомки поняли, как нужно правильно им подражать. Итак, будем помнить про этот главный пункт, вокруг которого вращается вся проповедь апостола. Все отцы, угодившие Богу от начала мира, соединились с Ним не иначе как верою. Дабы иудеи знали, что только вера соединяет их с отцами в священном единстве. Но как только они отходят от веры, отрекаются от Церкви, то больше уже не являются законными детьми Авраама, становясь вырожденцами и незаконнорожденными.

стих 3

Верою познаём. Наилучшее доказательство предыдущей мысли. Ибо мы ничем не отличаемся от животных, если не верим в то, что мир сотворен Богом. Зачем еще люди наделены разумом и пониманием, если не для того, чтобы признать Своего Создателя. Однако одной лишь верой разумеем мы, что мир сотворен Богом. Значит, нет ничего удивительного, если вера выделялась в отцах перед другими добродетелями.

Но здесь можно спросить, почему апостол говорит о понимании верою того, что знают и неверующие. Ведь нечестивых вид неба и земли также вынуждает признать какого-то Создателя. Но Павел выводит отсюда всеобщую вину неблагодарности. Ибо, познав Бога, люди не воздали Ему должной чести (Romans 1:21). Действительно, религия не настолько процветала бы всегда и среди всех народов, если бы умы людей не занимала мысль о том, что Бог является Творцом этого мира. Посему кажется, что такое познание, помещаемое апостолом в вере, на самом деле находится вне нее.

Отвечаю: среди язычников всегда бытовало определенное мнение о том, что мир сотворен Богом. Однако мнение это было нетвердым. Ибо как только они воображали себе какого-нибудь Бога, как тут же ослабевали в своих умствованиях, скорее представляя себе тень неопределенного божества, нежели истинного Бога. Кроме того, поскольку мнение это, парящее в их разуме, было весьма непрочным, оно сильно отличалось от ясного понимания. Добавь к этому, что в управлении миром они видели царство случая, ничего не зная о провидении Божием, единственном мировом правителе. Итак, людские умы слепы от сияющего во всех творениях природного света, доколе просвещенные Духом Божиим не начинают понимать того, что иначе никак бы не постигли. Посему апостол, самым что ни на есть истинным образом, приписывает такое понимание вере. Ибо верующие не только поверхностно соглашаются с тем, что Бог – Управитель мира, но и убеждены в этом в своих душах так, словно видят Его Самого. Затем, они видят Его силу, но не ту, которая лишь на мгновение явила себя в сотворении мира, а ту, которая вечно выказывает себя в его сохранении. Они имеют понятие не только о Его могуществе, но также о благости, премудрости и справедливости, и из этого побуждаются к поклонению, любви и почитанию Бога.

Так что из невидимого. По поводу этой фразы все переводчики, на мой взгляд, сильно обманулись. Заблуждение их в том, что предлог έκ они отделяют от причастия φαινομένων. И переводят так: чтобы из невидимого произошло видимое. Однако такие слова едва ли несут в себе какой-нибудь смысл, а если несут, то, по крайней мере, весьма поверхностный. Кроме того, такого перевода не терпит контекст апостольской речи. Ибо апостолу следовало бы сказать έκ μη φαινομένων, однако он выражается иначе. Посему, если кто захочет перевести дословно, то должен изложить сказанное только так: чтобы из невидимых стать видимостью, – то есть лицезрением, так чтобы предлог έκ соединялся с причастием. Далее, эти слова содержат в себе превосходное учение: в этом мире мы лицезреем наияснейший божественный образ. Таким образом, здесь наш апостол учит тому же, чему и Павел в Послании к Римлянам, 1:20, говоря, что невидимое Божие явствует от сотворения мира, когда лицезреется в делах. Ибо Бог во всем мироустройстве выказал ясное свидетельство Своей вечной премудрости, благости и силы. И, будучи невидимым Сам по Себе, неким образом явился перед нами в Своих делах. Посему этот мир изящно называется зеркалом божества. Не потому, что люди, рассматривая мир, с полной прозрачностью видят в нем Бога, а потому, что нечестивым Бог является так, что неведение их лишается всяких извинений. Верующие же, которым Бог дал проницательность в отношении всех тварей, лицезреют в них как бы искорки Его славы. Действительно, мир создан для той цели, чтобы стать театром божественного величия.

стих 4

Верою Авель. После сего апостол станет рассуждать о том, что какими бы великими ни были дела святых, каким бы превосходством они ни отличались, все это заимствовано от их веры. Отсюда выводится то, о чем он сказал ранее: отцы одной лишь верой угодили Богу. Далее, веру он украшает здесь двойной похвалою. Из-за послушания, поскольку она принимается за что-то только по предписанию Слова Божия. И потом, из-за того, что, опираясь на обетования Божии, вера придает цену и достоинство делам только по божественной благодати. Таким образом, всякий раз как в этой главе произносится слово «вера», будем помнить: апостол стремится к тому, чтобы правилом для иудеев стало лишь Слово Божие, чтобы полагались они лишь на его обетования.

Прежде всего он говорит, что жертва Авеля стала лучшей только по той причине, что была освящена верою. Действительно, тук животных пахнет не столь приятно, чтобы умилостивить Бога собственным благоуханием. И Писание прямо говорит о том, почему Богу стала угодной его жертва. Слова Моисея таковы: призрел Бог на Авеля и на приношение его. Из этого можно заключить, что жертва Авеля понравилась Богу потому, что сам он обрел перед Ним милость. Но откуда же эта милость, если не оттого, что сердце Авеля очистила вера?

Получил свидетельство. Апостол подтверждает сказанное: от нас не исходят дела, угождающие Богу, доколе мы сами не будем приняты в Его благодать. Или же (говоря короче): праведные дела принадлежат лишь праведному человеку. Ибо апостол рассуждает так: Бог засвидетельствовал приношение Авеля. Следовательно, он обретает похвалу праведности перед Богом. Весьма полезный урок, который следует отметить тем тщательнее, что мы усваиваем его довольно трудно. Ибо как только в каком-либо деле заметен некоторый блеск, нас сразу же охватывает восхищение, и мы не думаем о том, что Бог может справедливо его отвергнуть. Но Бог, взирающий лишь на внутреннюю чистоту сердца, не забавляется внешними прикрасами. Итак, осознаем, что до нашего оправдания перед Богом от нас не будет исходить ни одного доброго дела.

И по смерти. Вере Авеля апостол приписывает также и то, что Бог и при жизни его и после смерти засвидетельствовал о нем Свое попечение. Ибо, говоря, что Авель вопиет и после смерти, апостол имеет в виду слова Моисея о том, что нечестивое убиение Авеля подвигло Бога на мщение. Итак, говорится ли о вопле самого Авеля или его крови, и то, и другое сказано в образном смысле. Далее, забота Бога о мертвом Авеле свидетельствовала об особой к нему любви. Откуда явствует, что Авель находится среди святых Божиих, смерть которых для Него драгоценна.

стих 5

Верою Енох. Из древних отцов апостол выбирает немногих представителей с целью перейти затем к Аврааму и его потомству. Он учит, что по благодеянию веры Енох удостоился переселения. Во-первых, надо понять причину, по которой Бог забрал его с земли таким необычным способом. Это было ярким свидетельством того, сколь дорог Енох Богу. В те времена повсюду царили нечестие и всяческая порча. Если бы Енох умер обычным человеческим способом, никому не пришло бы на ум, что провидение Божие сохранило его через это, не позволив подвергнуться осквернению. Но когда Еноха восхищают еще живым, с небес ясно видна десница Божия, как бы вырывающая его из бушующего пламени. Поэтому честь, которой удостоил Бог Еноха, действительно, весьма необычна. И апостол утверждает, что Енох достиг этого верою. Моисей сообщает, что он был праведником и ходил перед Богом. Но поскольку праведность начинается с веры, ей заслуженно приписывается выказанная Еноху божественная любовь.

Утонченные же вопросы, коими обычно мучают себя любопытные, вполне уместно опустить. Сначала они спрашивают, что произошло с двумя людьми: Енохом и Илией. Затем, чтобы не показаться вопрошающими напрасно, воображают, будто их сохраняют до последнего времени существования Церкви, дабы тогда неожиданно показать миру. Для этой цели цитируется Апокалипсис Иоанна. Но оставим пустую философию легковесным умам, неспособным стоять на твердой почве. Нам достаточно и того, что восхищение этих людей будет каким-то необычным видом смерти. И не будем сомневаться, что они совлекутся смертного и тленного тела, дабы вместе с другими членами тела Христова обновиться к блаженному бессмертию.

стих 6

А без веры. Это положение относится ко всем примерам, которые апостол перечисляет в этой главе. Но поскольку здесь присутствует некоторая неясность, полезно глубже разобраться в его смысле. И никто не будет для нас лучшим толкователем, чем сам говорящий. Посему тут же добавленное им доказательство должно служить нам в качестве пояснения. Вот причина, по которой без веры никто не угождает Богу: потому что к Богу когда-либо приходит только тот, кто верует, что Бог есть и воздает всем Его ищущим. Если же путь к Богу открывается одной верою, отсюда следует, что без нее мы все для Бога ненавистны.

Во-первых, апостол показывает отсюда, каким образом вера обретает для нас милость. А именно: она учит нас тому, как правильно почитать Бога. Затем, поскольку вера удостоверяет для нас волю Божию, дабы мы не казались себе напрасно Его ищущими. Эти два положения не следует пробегать быстро. Первое: мы должны верить, что Бог есть. И второе: мы должны убедиться в том, что не напрасно Его ищем.
Кажется, что апостол, требуя от нас веры в бытие Божие, не говорит ничего великого. Однако если обратить более пристальное внимание, можно найти здесь богатое и возвышенное учение. Хотя то, что Бог существует, без споров принимают едва ли не все, если Господь не удержит нас в твердом познании Себя, неожиданно станут возникать разные сомнения, лишающие нас ощущения божества. Действительно, разум человека весьма склонен к суете и легко забывает Бога. Хотя апостол хочет не только того, чтобы люди твердо верили в существовании какого-то Бога. Он говорит именно об истинном Боге. И тебе не достаточно принять какого-либо Бога, если ты не умеешь различить в Нем Бога истинного. Ибо какая польза воображать себе идола, на которого ты перенесешь божественную славу? Итак, мы видим, что именно хочет здесь сказать апостол. Он отрицает, что у нас имеется доступ к Богу, если в наших душах не укоренилось убеждение, что именно Он и есть Бог, дабы нас не влекли в разные стороны ветры всевозможных мнений.
Отсюда явствует: люди напрасно утруждают себя в почитании Бога, если не придерживаются правильного пути. И не только суетны, но и порочны все виды религии, которые не несут в себе твердое познание Бога. Ибо доступ к божеству закрыт для всех, не умеющих отличить Его от идолов. Наконец, религия не является таковой, если в ней не царит истина. Но если в наших сердцах утвердилось истинное познание Бога, мы неизбежно будем почитать Его и бояться. Ибо Бог не познается правильно без Своего величия. Отсюда и происходит усердие в почитании Бога, отсюда и бывает так, что к Нему, как к некоторой цели, направляется вся наша жизнь.
Второе положение таково: мы должны быть убеждены, что ищем Бога не напрасно. А это убеждение соединяет в себе надежду на спасение и на вечную жизнь. Ибо к поиску Бога в душе готов только тот, кто, получив ощущение божественной благости, надеется обрести от нее спасение. Ведь мы бежим от Бога и презираем Его там, где нет никакой спасительной надежды. Будем же помнить, что речь идет о вере, а не о простом мнении. Ибо нечестивые, даже если иногда чувствуют нечто похожее, не приближаются от этого к Богу. Потому что не обладают твердой и незыблемой верой. Такова вторая часть веры, через которую мы обретаем благодать перед Богом. А именно: когда твердо верим в то, что у Бога припасено для нас спасение.
Но многие клеветнически искажают эту фразу, выводя отсюда заслуги дел и упование на эти заслуги. Они рассуждают так: если верою мы угождаем Богу потому, что веруем в Него как в Воздаятеля, то, значит, вера взирает на заслуги дел. Самый лучший способ опровержения этого заблуждения – подумать о том, каким образом мы ищем Бога. Ведь если кто блуждает вне правильного пути, о нем нельзя думать как об ищущем Бога. Далее, Писание указывает на способ искания Бога, состоящий в том, чтобы человек, сокрушившись в самом себе, осознав повинность вечной смерти, и отчаявшись в своих силах, прибегнул ко Христу как единственному спасительному прибежищу. Действительно, мы нигде не найдем, чтобы Богу надо было приносить заслуги каких-либо дел, которые помогли бы нам обрести у Него благодать. Значит, тот, кто именно так определяет способ искания Бога, будет избавлен от любых трудностей, поскольку воздаяние относится здесь не к достоинству или ценности дел, но к вере.
Таким образом, падает холодное толкование софистов: мы угождаем Богу верою, поскольку, обретая заслугу, намереваемся Ему угодить. Апостол внушает нам гораздо более возвышенную мысль. А именно: совесть должна твердо знать, что поиски Бога не будут для нее напрасны. И эта уверенность сильно превосходит наши силы, особенно, если каждый обращается к самому себе. Ибо положение: Бог воздает ищущим Его, надо понимать не абстрактно. Каждый должен использовать это учение для себя и приспособить к себе его плод, дабы мы знали: Бог опекает нас, так сильно заботится о нашем спасении, что никогда нас не покинет, слышит наши молитвы, и будет постоянно нас избавлять. И поскольку ничто из перечисленного не доступно для нас без Христа, наша вера с необходимостью должна всегда на Него взирать и к Нему одному прилепляться.
Из этих двух положений можно заключить, как и почему человеку невозможно угодить Богу без веры. Ведь все мы заслуженно для Него ненавистны, будучи проклятыми по природе. И врачевство от этого не в нашей власти. Посему необходимо, чтобы Бог предварил нас Своей благодатью. И это происходит тогда, когда мы познаем, что именно Он есть Бог, когда никакое суеверие не уводит нас к иному божеству, и когда мы обещаем себе от Него надежное спасение.
Если же кто желает более полного рассмотрения довода, то начать надобно с того, что мы напрасно стараемся что-либо сделать, если не взираем на Бога. Ибо служить Его славе – единственная цель праведной жизни. А это произойдет лишь в том случае, если вначале придет познание Бога. Но познание – только половина веры и мало полезно, если к нему не добавляется упование. Значит, вера лишь тогда становится совершенной, обретая для нас Божию благодать, когда мы твердо уверены, что не напрасно Его ищем, обещая себе от Него непременное спасение. Далее, никто, кроме ослепленных гордыней и извращенной любовью к себе, не станет уповать, что Бог воздаст ему за заслуги. Значит, упование, о котором мы говорим, опирается не на дела, не на собственное достоинство человека, а лишь на благодать Божию. Поскольку же благодать Божия обретается в одном Христе, только на Него и должна взирать наша вера.

стих 7

Верою Ной. Удивительный пример добродетели: когда весь мир, надеясь на безнаказанность, спокойно и беззаботно предавался наслаждениям, один лишь Ной взирал на будущее, уже довольно долго откладывавшееся, мщение Божие; сто двадцать лет несчастно измождался при построении ковчега; устоял, не сломавшись, перед столькими насмешками нечестивых, не усомнился в своем спасении при погибели всего мира, более того, доверил свою жизнь могиле, то есть, сделанному им же ковчегу. Я коротко передаю суть дела. Конкретные же обстоятельства каждый может обдумать сам.

И похвалу за такую редкую добродетель апостол отдает вере. До сих пор он рассуждал о вере отцов, живших во время первой мировой эпохи. Когда же Ной со своей семьей спасся от потопа, произошло как бы второе рождение вселенной. Отсюда заключаем: во все века люди угождали Богу не иначе как чрез веру, и не делали чего-либо достойного похвалы, кроме как чрез веру.
Теперь мы видим, что именно предлагает апостол отметить в Ное. Во-первых, что он убоялся, будучи наставлен в будущих еще не явных вещах, во-вторых, что построил ковчег, в-третьих, что постройкой этой осудил весь мир, в-четвертых, что наследовал праведность по вере. Из всего перечисленного первое в наибольшей степени подчеркивает силу веры. Ибо вера всегда отсылает нас к следующему принципу: она есть очевидность не явных для нас вещей. Действительно, присущее ей качество: созерцать в Слове Божием сокрытое и удаленное от наших чувств. Поскольку же о потопе возвестили, что он произойдет через сто двадцать лет, то, во-первых, страх могла вызвать долгота этого времени, а, во-вторых, само дело было невероятным. А между тем Ной видел, как беззаботно наслаждаются нечестивые. Наконец, жуткая весть о будущем потопе могла показаться пустым паникерством. Однако Ной настолько ценил Слово Божие, что, отведя взор от современных ему вещей, как настоящей убоялся будущей погибели, возвещенной в божественной угрозе. Итак, его вера в Слово Божие привела его же в послушание Богу. Подтверждением чего и явилась впоследствии постройка ковчега.

Но здесь возникает вопрос: почему апостол делает веру причиной страха, в то время как она взирает скорее на обетования благодати, нежели на угрозы. По этой причине Павел называет Евангелие, предлагающее нам праведность Божию во спасение, словом веры (Romans 10:8). Значит, кажется, неуместно говорить, что вера внушила Ною страх. Отвечаю: в собственном смысле вера рождается от обетований, основывается на них и ими соизмеряется. Посему мы говорим, что Христос – истинная цель нашей веры, в Котором Отец Небесный к нам милостив, и в Котором запечатлены и удостоверены все обетования спасения. Однако это не мешает вере взирать на Бога, почтительно принимая все, что Он говорит. Или, если угодно, выражусь короче: присущее вере качество – слушать говорящего Бога и без сомнения принимать все, исходящее из Его священных уст. Таким образом, вера покоряется заповедям и угрозам, так же как и благодатным обетованиям. Но поскольку лишь тот, кто уже принял обетования благодати, признавая Бога благоволящим Отцом и автором спасения, когда-либо, как подобает, и насколько необходимо, побуждается заповедями Божиими к послушанию и угрозами к умиротворению Его же гнева, то и Евангелие (используя синекдоху) по своей основной части зовется словом веры. Так что между ним и ею устанавливается взаимоотношение. Но как бы правильно ни приникала вера к обетованиям Божиим, она все же внимает и Его угрозам постольку, поскольку это необходимо для наставления нас в страхе и послушании Божием.

Приготовил ковчег. Здесь отмечается послушание, проистекающее от веры, как вода из своего источника. Постройка ковчега была долгим и трудным делом. Ною мешали ежедневные насмешки нечестивых, которые могли бы тысячу раз прервать его труд. Нет сомнения, что они отовсюду сыпались на святого мужа. Значит, стойко выдержав их наглые наскоки, Ной тем самым явил редкий пример усердного повиновения. Но откуда его столь постоянное прослушание Богу, если не оттого, что он прежде положился на обетование, дававшее ему надежду на спасение, и в этом уповании устоял до конца? Он не был бы воодушевлен на добровольное испытание стольких скорбей, не был бы готов преодолеть столько препятствий, не пребыл бы столь долго твердым в своем намерении, если бы всему этому не предшествовало упование. Итак, одна лишь вера учит нас терпению. И наоборот, отсюда можно вывести, что неверие мешает нам повиноваться Богу. Так что сегодня неверие мира жутким образом выражается в том, что лишь немногие повинуются Создателю.

Ею (им) осудил он мир. Было бы натянуто относить к спасению Ноя то, что оно осудило мир. Контекст едва ли позволяет подразумевать здесь веру. Поэтому отнесем сказанное к ковчегу. В двух смыслах говорится, что мир был осужден через ковчег. То, что Ной столь долго был занят постройкой ковчега, лишило отверженных всякого извинения. Событие же, которое последовало, подтвердило справедливость погибели мира. Ведь почему ковчег стал для одной семьи хранителем спасения, если не потому, что гнев Божий пощадил праведника, не позволив ему погибнуть с нечестивыми? Значит, если бы Ной не остался в живых, осуждение мира не было бы столь явным. Кроме того, Ной, повиновавшись заповеди Божией, своим примером осудил мир в гордыне. То же, что Ной чудесно избавляется от неминуемой смерти, свидетельствует, что мир погиб справедливо, и Бог непременно спас бы его, если бы он оказался достойным спасения.

Праведности по вере. Последнее, что апостол призывает отметить в личности Ноя. Моисей сообщает, что Ной был праведником. Поскольку же Моисей не говорит в своей истории, что причиной и корнем этой праведности была вера, апостол доказывает это из самой сути дела. Сказанное справедливо не только потому, что лишь уповающий на то, что жизнь его угодна Богу, и опирающийся на обетования отеческого Божия благоволения когда-либо искренне Ему покоряется, но и потому, что жизнь какого-либо человека, сколь бы праведным он ни был, будучи проверена по правилу Божию, не может угодить Богу без Его же снисхождения. Значит, необходимо, чтобы праведность всецело полагалась на веру.

стих 8

Верою Авраам. Теперь апостол переходит к самому Аврааму, главному земному отцу Церкви Божией, именем которого хвалились иудеи, называя себя святым потомством Авраама, словно одного титула было достаточно, чтобы изъять их из общего человеческого порядка. Апостол учит тому, что главным образом должны иметь иудеи, чтобы считаться детьми Авраама, и, таким образом, призывает их к вере, ибо сам Авраам не имел ничего выдающегося, кроме происходящего из его же веры. Вначале апостол говорит, что вера была причиной, по которой Авраам тут же повиновался Богу, приказавшему ему покинуть родину. Затем та же самая вера привела к тому, что Авраам до конца продолжал следовать своему призванию. Эти два свидетельства красноречиво доказывают веру Авраама, готовность повиноваться и стойкость в предпринятом пути.

Повиновался призванию. Древний переводчик и Эразм относят это к имени, что весьма натянуто и холодно по смыслу. Скорее здесь имеется в виду откровение, отозвавшее Авраама с родины. Ибо он добровольно обрек себя на изгнание, но так, что все сделал только по заповеди Божией. Действительно, один из принципов веры в том, чтобы мы ни шага не делали без указания от Слова Божия, сияющего перед нами (как говорит Давид, Пс.118:105) подобно светильнику. Посему научимся всю жизнь следить за тем, чтобы делать что-либо только по призванию Божию.

Идти в страну. К заповеди добавилось обетование, состоящее в том, что Бог даст ему в наследство землю. Авраам тут же принимает данное обетование и спешит не иначе как если бы сразу вошел в обладание землею. Редкий пример веры – оставить все, что под рукой, и взыскать то, что далеко от нас и нам неизвестно. Ведь Бог, приказывая Аврааму отправиться в путь, не указал места, в котором велел бы ему жить, но оставил его душу в неопределенности и неведении. Иди, – сказал Бог, – в место, которое Я тебе укажу. Зачем Он откладывает точное определение места, если не для большего упражнения веры Авраама? И любовь к родной земле могла бы не только умерить его пыл, но и совсем помешать ему покинуть отчий дом. Итак, необычной была его вера, которая, преодолевая все препятствия, повела его туда, куда призывал Господь.

стих 9

Верою обитал он. Такова вторая часть предложения: войдя в свою землю, Авраам получает прием лишь чужеземца и странника. Где же наследие, на которое он надеялся? Действительно, ему могло придти на ум, что Бог над ним подшутил. Добавь также пропущенный апостолом второй повод для отчаяния: немного спустя Авраама изгоняет с земли голод, во второй раз заставляя бежать в страну Герар. Но апостол счел достаточным коротко похвалить стойкость Авраама, сказав, что он был странником в чужой земле. Ведь положение странника противоречило сути обетования. И то, что Авраам мужественно выдержал это искушение, было символом великой добродетели, происходившей, однако, лишь от его веры.

С Исааком и Иаковом. Апостол не имеет в виду, что он обитал с ними в одних и тех же шатрах или в одинаковое время. Сына и внука он делает спутниками Авраама потому, что, будучи странниками в обещанном им наследии, они все же не пали духом, хотя Бог и надолго вывел их из обетованной земли. Ведь чем дольше было ожидание, тем больше возрастало бы искушение, если бы, противопоставив щит веры, они не отразили обуревавшие их сомнения.

стих 10

Ибо он ожидал. Апостол приводит причину, по которой приписывает их терпение вере. А именно: они взирали на небеса. А это означало видеть то, что для других невидимо. Хотя великим уже было лелеять в душе данное от Бога обещание земли до тех пор, пока после стольких веков не была предъявлена она сама, – однако, не успокаиваясь даже на этом, но возносясь на сами небеса, они еще ярче доказывают этим свою веру. Небом апостол называет город, имеющий основание, положение которого вечно, в то время как в мире все проходит и разрушается.

Но может показаться глупым, что апостол зовет Бога основателем неба, будто землю создал кто-то помимо Него. Отвечаю: поскольку в земных постройках участвуют человеческие руки, им уместно противопоставляется божественное художество. Все, что построено людьми, шаткостью своей говорит о своих создателях. Так же как и вечность небесной жизни соответствует природе Основателя Бога. И апостол учит, что ожидание этого града облегчает всякую скорбь, дабы мы никогда не уставали в нашем следовании за Богом.

стих 11

Верою и сама Сарра. Дабы женщины считали, что данное учение относится к ним не меньше, чем к мужам, апостол приводит пример Сары, которую потому помещает впереди остальных, что та является матерью всех верующих. Но удивительно, почему прославляется вера той женщины, которая открыто упрекается за неверие. Ведь она смеялась над словами ангела, словно над какой-то басней. И смех этот был вызван не удивлением. Иначе ангел не упрекнул бы ее столь сурово. Следует признать, что вера Сары была смешана с отчаянием, но поскольку, получив упрек, она оставила свое неверие, Бог все же признает и хвалит ее веру. Итак, то, что вначале Сара отвергла как невероятное, она послушно принимает, как только слышит исходящим из уст Божиих. Отсюда мы выводим полезный урок: если в какой-то части вера наша колеблется и хромает, она не перестает одобряться Богом, лишь бы мы не потакали своим сомнениям. Итог таков: чудо, произведенное Богом при рождении Исаака, было плодом веры Авраама и его жены, с помощью которой они уразумели божественную силу.

Потому что верен. Следует тщательно отметить те основания, которые выражают силу и природу веры. Если кто лишь услышит о том, что Сара родила верою, он еще не поймет, что именно это значит. Но приведенное апостолом объяснение устраняет всякую трудность. Он говорит, что вера Сары состояла в следующем: она считала Бога верным, причем именно в Его обетованиях. Предложение содержит две части. Первая учит нас, что без Слова Божия не бывает никакой веры, ибо мы не будем убеждены в Его истине, доколе Он Сам с нами не заговорит. Одного этого вполне достаточно, чтобы опровергнуть измышление софистов об имплицитной вере. Потому что всегда надо видеть взаимосвязь между Словом Божиим и нашей верой. Но поскольку вера (как уже говорилось) главным образом основана на благоволении Божием, для нее достаточно не любое слово, даже исходящее из Его уст, но требуется обетование благодати. Посему говорится, что Сара сочла верным обещавшего Бога. Такова истинная вера, внимающая глаголющему нам Богу и опирающаяся на Его обетование.

стих 12

И потому от одного. Теперь апостол учит иудеев тому, что они стали потомками Авраама благодаря вере. Авраам был к тому времени словно полумертвым. Сара, его жена, бывшая неплодной даже в цветущем возрасте, тем более не могла рожать старухой. Значит, скорее из камня могло истечь миро, нежели от них произойти какой-нибудь народ. Однако рождается великое множество людей. И если теперь иудеи надмеваются своим происхождением, то пусть обратят внимание на его причину. Действительно, все, чем бы они ни являлись, следует приписать вере Авраама и Сары. Отсюда следует: только верою они могут удержать и сохранить приобретенное положение.

стих 13

В вере. Апостол возвеличивает веру патриархов, прибегая к сравнению. Ведь они, лишь вкусив обетования Божии, словно насытившись их сладостью, презрели все существующее в мире, и никогда ни в жизни, ни в смерти не забывали их вкус, сколь бы ни был тот слабым и незначительным. Хотя фраза «в вере» истолковывается двояким образом. Некоторые понимают ее просто: умерли в вере, поскольку в этой жизни никогда не обретали обещанные блага. Как и сегодня спасение также сокрыто от нас в надежде. Но я скорее соглашусь с теми, кто думает, что здесь указывается на различие отцов с нами, и толкую следующим образом: хотя Бог дал отцам лишь попробовать благодать, которую ныне обильно излил на нас, показывал лишь смутный образ Христа, который ныне предлагается нашему взору для прямого лицезрения, отцы все же этим удовлетворились и никогда не отпадали от веры. Но тогда сколь больше повода для устояния имеем сегодня мы? И если отпадем, то будем дважды неизвинительны.

Итак, отцов весьма превозносит то обстоятельство, что они лишь издалека наблюдали духовное Царство Христово, вид которого сегодня столь для нас близок, что они лишь издалека приветствовали обетования, которые ныне столь для нас родственны. Ведь если отцы, тем не менее, претерпели даже до смерти, то о какой вялости будет говорить сегодня наше изнеможение в вере, когда Господь подкрепляет нас столькими вспомоществованиями?
Если же кто возразит, что отцы могли верить, только приняв обетования, на которых с необходимостью основывается вера, отвечаю: это сказано путем сравнения. Ибо отцы находились далеко от того состояния, до которого сегодня нас вознес Бог. Посему, хотя им и было обещано то же самое спасение, у них все же не было той же ясности в обетованиях, которой мы наслаждаемся в Христовом Царстве. Так что они довольствовались наблюдением их издалека.

И говорили о себе, что они странники. Так говорит Иаков, отвечая фараону, что время странствия его коротко по сравнения со временем странствия его отцов и исполнено многочисленными скорбями (Genesis 47:9). Если же Иаков признает себя странником на той земле, которая обещана ему в вечное наследие, то вполне ясно, что он не был привязан к этому миру, вознося свой взор на небеса. Посему апостол выводит: отцы, выражаясь так, открыто показывали, что у них на небесах имеется лучшее отечество. Ведь если здесь проходит странствие, то родина и твердое пристанище находятся в другом месте. Если же отцы возносились душой к небесной родине даже сквозь темные облака, то что же сегодня надлежит делать нам, которым Христос, дабы взять с Собой, открыто протягивает с неба руку? Если их не удержала даже ханаанская земля, то сколь более свободными должны быть мы, которым не показано никакого надежного земного пристанища?

стих 15

И если бы они в мыслях. Апостол упреждает здесь возможное возражение. А именно: отцы были пришельцами, оставившими свою родину. Он в свою очередь возражает, что, называя себя пришельцами, отцы думали не о Месопотамии. Поскольку, если бы этого хотели, то свободно могли бы в нее вернуться. Однако отцы добровольно живут вдали от нее и даже отрекаются от нее, словно ничего не имея с ней общего. Значит, они стремятся к другой родине, находящейся вне этого мира.

стих 16

Посему и Бог не стыдится. Апостол имеет в виду следующую фразу: Я – Бог Авраама, Бог Исаака и Бог Иакова. Редкая честь, когда Господь обозначает Себя именами людей, как бы желая этим признаком отличаться от идолов. Апостол учит, что и эта прерогатива опирается на веру. Поскольку святые отцы воздыхали по небесному отечеству, Бог, в Свою очередь, причислил Себя к сословию Своих же граждан. Но отсюда можно вывести: нам не будет места среди детей Божиих, если мы не отречемся от мира, и не будет наследия на небесах, если мы не будем странниками на земле. Впрочем, апостол из слов: Я – Бог Авраама, Исаака и Иакова, – справедливо выводит, что все они – наследники неба. Ведь говорящий так есть Бог не мертвых, но живых.

стих 17

Верою Авраам. Апостол переходит к личности Авраама и сообщает о том, как тот принес в жертву собственного сына. А это пример столь редкой добродетели, что едва ли можно найти другой ему подобный. Посему ради усиления смысла апостол добавляет: будучи искушаем. Авраам уже многими поступками показал, каков он на деле. Однако, поскольку это испытание значительно превосходит все остальные, апостол желает вознести его перед всеми прочими. Он как бы говорит: жертвоприношение сына было верхом добродетели Авраама, поскольку сказано, что Бог именно тогда максимально его испытал. Однако дело это также проистекало от веры. Значит, самым выдающимся качеством Авраама была его вера, произведшая столь преславный и замечательный плод.

Слово «искушение» означает здесь не что иное, как испытание. Фраза же Иакова, отрицающего, что Бог нас искушает (James 1:13), несет другой смысл. А именно: Бог не побуждает нас ко злу. Ибо он свидетельствует, что искушения воистину происходят от похоти каждого из нас. Однако Иаков не отрицает, что Бог иногда проверяет наше целомудрие и послушание, хотя и не исследует нас таким образом, словно в ином случае не будет знать, что сокрыто в нашем сердце. Бог не нуждается ни в какой проверке, чтобы обрести о нас знание. Но, когда Он выводит нас на свет, дабы мы делами засвидетельствовали то, что ранее было сокрыто, говорится, что Бог испытывает или проверяет нас. Затем, то, что выказывается делами, называется ставшим известным для Бога. Ибо обычный и весьма частый способ выражения Писания – переносить на Бога подобающее людям. Жертва Исаака оценивается здесь по душевному чувству. Ведь Авраам сделал все, чтобы заповеданное ему было исполнено. Эта воля к повиновению значит то же, как если бы он действительно принес в жертву сына.

Принес единородного. Этим обстоятельством апостол хотел отметить серьезность выпавшего Аврааму испытания. Хотя надо позаимствовать у Моисея и остальную часть относящейся к этому истории. Аврааму приказано взять сына своего, единородного и любимого Исаака, привести на место, которое покажут после, и там собственной рукою заколоть. Бог намеренно называл Исаака столь нежными именами, чтобы пронзить сердце святого мужа таким же количеством ран. Затем, дабы помучить его еще больше, Он приказывает Аврааму отправиться в трехдневный путь. Сколь же сильным было мучение того, кто постоянно видел перед собой сына, уже предназначенного к жестокому убийству! Когда подошли к назначенному месту, Исаак нанес ему еще одну рану, спросив, где же жертва. Любая смерть сына была бы для Авраама мучительной, еще плачевней была бы смерть кровавая. То же, что он должен был заколоть сына собственной рукою – воистину нечто более ужасное, чем может вынести сердце отца. Он мог тысячу раз пасть духом, если бы вера не вознесла его над миром. Значит, апостол справедливо говорит о том, что именно тогда произошло испытание Авраама.

Но спрашивается: почему Исаак зовется единородным, если прежде него родился тогда еще живой Измаил? Отвечаю: поскольку Измаила по откровению Божию изгнали из семьи, он считается здесь как бы за мертвого, по крайней мере не числящегося среди детей Авраама.

Имея обетование. Все, о чем говорилось до этого, как бы сильно ни ранило душу Авраама, было как бы легким уколом по сравнению с этим искушением. Аврааму приказывали убить сына Исаака уже после получения обетования. Ибо все обещания были основаны на следующем: в Исааке наречется тебе семя. И по устранении этого семени не оставалось никакой надежды на благословение и милость. Вопрос стоял здесь не о чем-то земном, но о вечном спасении Авраама и всего мира. Какими же терзаниями мучился этот святой муж, осознав, что в лице сына утрачивает надежды на вечную жизнь? И, однако, поднявшись верой над этими помыслами, он исполняет то, что ему приказано. И если чудесной была добродетель – преодолеть столь многие непосильные препятствия, то воистину заслуживает похвалы вера Авраама, единственная давшая ему непобедимую стойкость.

Но здесь возникает немалое затруднение: за что же похваляется вера Авраама, если он отходит от обетования? Ведь, как из веры рождается послушание, так же из обетования рождается вера. Итак, если Авраам лишается обетования, его вера с необходимостью должна пасть. Далее, смерть Исаака, как было уже сказано, представлялась как бы гибелью всех обетований. Ведь на него следует смотреть не как на обычного человека, но как на того, кто заключал в себе Самого Иисуса Христа. И на этот вопрос, в ином случае весьма трудный для разрешения, апостол отвечает, добавляя: Авраам воздал Богу честь за то, что Он мог бы воскресить его сына из мертвых. Значит, Авраам не отбрасывает данное ему обетование, но простирает его силу и истину за пределы жизни собственного сына, поскольку не ограничивает могущество Божие столь узкими рамками. Словно оно упразднилось бы или ограничилось со смертью Исаака. Таким образом, Авраам удержал обетование Божие, не привязывая силу Божию к жизни сына, но, будучи убежден, что и во прахе умершего она действенна так же, как и в живом.

стих 19

И получил его в предзнаменование. Он как бы говорит: надежда не обманула Авраама, ибо нежданное избавление Исаака от неминуемой смерти было определенным видом воскресения. Слово же «предзнаменование» толкователи изъясняют по-разному. Я понимаю его просто как уподобление. Хотя Исаак воскрес не воистину, он все-таки кажется неким образом воскресшим, поскольку неожиданно и чудесно избавляется от смерти по божественной милости. Однако меня устраивает и мнение других, думающих, что в агнце, заменившем собой Исаака, означается наша плоть, подверженная смерти. Признаюсь также, что истинно думают и те, кто видит в этом жертвоприношении прообраз жертвы Христовой. Однако сейчас я говорю о том, что именно имел в виду апостол, а не о том, что он мог иметь в виду. На мой взгляд, подлинный смысл таков: Авраам получил своего сына не иначе как если бы его из смерти вернули к новой жизни.

стих 20

Верою ... Исаак. Благословлять о будущем – дело, также относящееся к вере. Ведь там, где нет самой вещи, но имеются одни слова, с необходимостью должна царить вера. Однако, во-первых, следует отметить, что означает упоминаемое благословение. Ведь часто слово «благословлять» понимается, как хорошо молиться. Но способ благословения Исаака был совсем иным. Оно служило как бы вручением той земли, которую Бог обещал ему и его потомкам. Однако в ней Исаак не имел ничего, кроме права на захоронение. Значит, смешными кажутся торжественные слова: да служат тебе народы, и племена да поклонятся тебе (Genesis 27:29). Ибо, какую власть мог передать тот, кто сам был едва свободен? Итак, мы видим, что это благословение основано на вере, поскольку для передачи своим сыновьям Исаак не имел ничего, кроме Слова Божия.

Однако можно усомниться, имелась ли вера в благословении Исава, который был отвержен и отторгнут от Бога. Решение весьма просто: вера преимущественно проявилась в том, что Исаак провел различие между рожденными близнецами, причем так, что младшему дал место старшего. Ведь, следуя откровению Божию, он лишил первородного обычного природного права. Положение же всего еврейского народа зависит от того, что Бог избрал именно Иакова, и избрание это было узаконено благословением отца.

стих 21

Верою Иаков. Все, что происходило в этом народе достопамятного, апостол намеренно приписывает вере. Поскольку же перечислять все – весьма долго, он выбирает немногое из весьма многочисленного. Как, например, приведенный им случай. Ведь колено Ефремово превосходило остальных настолько, что все остальные как бы скрывались под его тенью. Ибо Писание часто означает этим именем сразу все десять колен. Однако Ефрем был младшим из двух сыновей Иосифа. И в то время как Иаков благословил его и его брата, оба были малышами. Что же такого увидел Иаков в младшем, что предпочел его старшему? Кроме того, совершая этот поступок, Иаков имел подслеповатое старческое зрение. Но он не случайно положил правую руку на голову Ефрема. Ибо Иаков сложил руки крестообразно, перенеся правую руку на левую. Кроме того, он присваивает Ефрему сразу две доли, как если бы тот уже обладал землею, с которой его ранее согнал голод. Здесь нет ничего разумного, если не господствует вера. Значит, если иудеи хотят что-то из себя представлять, то пусть не хвалятся ничем, кроме веры.

Поклонился на верх жезла. Это одно из мест, дающих возможность предположить, что евреи когда-то не употребляли огласовку. Ведь греческие переводчики не могли бы заблуждаться настолько, чтобы вместо «кровать» перевести «жезл», если бы тогда способ написания был такой же, как сегодня. Нет сомнения, что Моисей говорит здесь об изголовьи кровати: על ראש המטה. Греки же, словно было написано Matthaeh, перевели «верх жезла». И апостол без колебаний приспосабливает к своей цели общепринятый перевод. Он писал иудеям, но рассеянным по разным странам и заменившим отеческий язык на греческий. Мы же знаем, что апостолы в этой части не были сильно скрупулезными и не отказывались приспосабливаться к невеждам, еще нуждавшимся в молоке. И здесь нет никакой опасности, лишь бы читатели всегда отсылались к подлинному изначальному варианту Писания. Впрочем, на деле отличие очень небольшое. Ведь поклонение Иакова было символом благодарения. Посему именно вера подвигла его покориться сыну.

стих 22

Верою Иосиф. Последнее, что Моисей рассказывает из деяний патриархов, как достойное упоминания. Ведь богатство, удовольствия, почести не подвигли святого мужа забыть обетование, не задержали его в Египте. А это – свидетельство весьма сильной веры. Ибо откуда такое великодушие – презирать все высокое в этом мире, считать за ничто все драгоценное – если не от вознесения на сами небеса? Приказывая же перенести свои кости, Иосиф имел в виду не то, что ему более приятно быть похороненным в Ханаане, нежели в Египте, но лишь хотел усилить желание своего народа, дабы тот пламеннее воздыхал по искуплению. Кроме того, он хотел укрепить веру евреев, дабы те твердо надеялись на грядущее освобождение.

стих 23

Верою Моисей. Были и другие, мирские люди, которые не от страха Божия, но лишь из желания сохранить потомство, с большой опасностью спасали своих детей. Однако апостол учит, что родители Моисея были движимы иной причиной к его спасению. А именно: Бог обещал, что некогда, в то время как евреи будут тяготиться рабством, Он явит Свое мщение. И, опираясь на это упование, родители предпочли спасение младенца собственной безопасности. Но, кажется, противно природе веры сказанное апостолом о том, что родителей подвигла красота младенца. Мы знаем, что Иессея упрекнули, когда он подводил своих детей к Самуилу в порядке возрастания их красоты. Действительно, Бог не привязывает нас к внешней личине. Отвечаю: родителей Моисея, когда милосердие подвигло их на спасение младенца, красота привлекла не так, как обычно привлекает других людей. Но в мальчике был запечатлен некий признак будущего превосходства, обещавший в его отношении нечто особенное. Итак, нет сомнения, что родители, лицезрея Моисея, подвиглись к надежде на скорое избавление, уповая, что мальчик предназначен к совершению великих дел.

Далее, большое значение должны иметь для иудеев слова о том, что Моисей, служитель их избавления, сам был чудесно избавлен от смерти благодеянием веры. Однако надо отметить: вера, которая здесь восхваляется, была весьма слабой. В то время как родители, отложив страх перед смертью, должны были воспитывать Моисея, они выставляют его в корзине. Итак, ясно, что их вера не только колебалась, но и вскорости пала. По крайней мере, они не исполнили свой долг, бросив младенца на берегу реки. Но мы тем более должны воодушевиться, слыша о том, что вера, хоть и немощная, настолько понравилась Богу, что сохранила Моисею жизнь, от которой зависело избавление Церкви.

стих 24

Верою Моисей, придя в возраст. Пример Моисея более всех прочих достопамятен для иудеев. Ведь его рукою они были избавлены от рабства, с ними обновился завет Божий, и по обнародовании закона установлен статус их Церкви. Поскольку же в Моисее прежде всего достойна внимания вера, будет весьма глупо, если он уведет их куда-то в сторону от веры. Отсюда следует: плохо преуспевают в законе все те, кого закон не направляет к вере.

Теперь следует посмотреть, на каких именно примерах апостол проповедует веру Моисея. Первой по порядку он упоминает о той его добродетели, что, уже будучи взрослым, Моисей презрел усыновление дочерью фараона. Апостол указывает на его возраст, ибо, если бы он сделал это мальчиком, его поступок можно было бы отнести к невежеству или легкомыслию. Поскольку в мальчиках еще нет здравомыслия и разума, они необдуманно кидаются в любую сторону. Да и подростков несмышленая пылкость часто бросает туда сюда. Значит, дабы мы знали, что все было сделано обдуманно, и что Моисей размышлял об этом уже немало времени, апостол и сообщает нам о его зрелом возрасте, что также ясно из самой истории. Далее, говорится, что Моисей презрел усыновление, поскольку, посещая своих братьев, стремясь им помочь и отомстить за их обиды, он понуждался всем этим вернуться к своему народу, а не оставаться в покоях царя. Значит, все это привело к тому, что отречение Моисея было как бы добровольным. И апостол приписывает это вере. Ведь для него много выгоднее было оставаться в Египте, не будь он убежден в благословении рода Авраама, о чем свидетельствовало одно лишь божественное обетование. Глаза же его не видели ничего похожего. Отсюда явствует: вера есть видение того, что значительно удалено от нашего зрения.

стих 26

И поношение Христово почел большим для себя богатством. Это выражение следует тщательно обдумать. Оно учит нас: как от смертельного яда надо бежать от всего достижимого лишь с помощью оскорбления Бога. Ибогреховным наслаждением апостол называет все прельщения мира, уводящие нас от Бога и Его призвания. К их числу не относятся удобства земной жизни, коими позволительно пользоваться с доброй совестью и с разрешения Божия. Посему будем уметь всегда различать то, что нам позволил Бог. Есть вещи, позволительные сами по себе, употребление которых нам запрещают обстоятельства места, времени или чего-то еще. Посему при всех удобствах настоящей жизни надо всегда следить за тем, чтобы они помогали, а не мешали нам следовать за Богом. Временным же греховным наслаждением апостол зовет то, которое быстро исчезает одновременно с самой жизнью. Ему он противопоставляет поношение Христово, которое все благочестивые должны добровольно на себя взвалить. Ведь тех, кого Бог избрал, Он также и предопределил быть подобными образу Его Сына, не для того, чтобы упражнять их всех крестом или такими же поношениями, но потому, что все должны быть готовы не отказываться разделить со Христом Его крест. Итак, пусть каждый подумает про себя, насколько призван он к этому соучастию, дабы суметь отбросить все помехи.

Не стоит умалчивать и о том, что к поношениям Христовым апостол причисляет все оскорбления, которые верующие перенесли от начала мира. Ведь, будучи с нами членами одного тела, они не имеют ничего отдельно от нас. И как все скорби являются возмездием за грехи, так же они являются и плодами проклятия, наложенного на первого человека. Но любые беззакония, которые мы терпим от нечестивых во имя Христово, Сам Он принимает за Свои. Поэтому Павел и хвалится, что восполняет недостающее Христовым страстям. И если бы мы правильно обдумали все сказанное, то страдать за Христа не было бы для нас таким уж тягостным и скорбным делом. И апостол еще яснее говорит о том, что именно означает поношение Христово во фразе: страдать с народом Божиим. Моисей не мог бы исповедать себя одним из народа Божия, если бы не стал участвовать в его скорбях. Значит, там, где наша цель – не отдаляться от тела Церкви, все, что мы переносим, освящено именем нашего Главы. Так и напротив, сокровищами Египта апостол называет те, которыми можно завладеть, лишь отрекаясь от Церкви.

Ибо он взирал на воздаяние. То, что великодушие Моисея было следствием его веры, апостол доказывает из следующего: Моисей твердо устремил свой взор на божественные обетования. Ибо он не надеялся бы на лучшее положение с израильским народом, нежели с египтянами, если бы не опирался на одно лишь обетование. Далее, если кто-то выведет отсюда, что вера основывается не только на милосердии Божием, поскольку взирает на воздаяние, отвечаю: здесь не идет речь о праведности или причине спасения. Но апостол обобщенно указывает на все, свойственное вере. Значит, поскольку у Бога надо искать праведности, верующие взирают не на воздаяние, а на незаслуженную благость Божию, не на свои дела, а на одного лишь Христа. Но вера, рассматриваемая не как причина оправдания, поскольку простирается на все Слово Божие, также взирает и на обещанное воздаяние. Верою мы принимаем все обещанное Богом. Но Бог обещал воздаяние за дела. Значит, вера принимает и это обетование. Однако все это не имеет места в качестве причины незаслуженного оправдания, поскольку нельзя надеяться на воздаяние за дела, если ему не предшествует незаслуженное вменение праведности.

стих 27

Верою оставил он Египет. Это можно отнести как к первому исходу, так и ко второму, когда он увел вместе с собой народ. Ибо Моисей тогда оставил Египет в собственном смысле, когда убежал из дома фараона. Сюда же относится и то, что апостол упоминает об исходе, как о предшествующем празднованию Пасхи. Итак, кажется, что говорится именно о бегстве самого Моисея. Этому не мешает фраза «не убоявшись гнева царского», поскольку сам Моисей рассказывает о том, что его подталкивал страх. Ведь если посмотреть на начало, то Моисей не испугался, объявляя себя мстителем за народ. Однако, взвесив все, я предпочел бы отнести сказанное ко второму исходу. Ибо тогда Моисей бестрепетно презрел ярость царя, вооруженный такой силою Божией, что и сам стал как бы дразнить этого свирепого зверя. Действительно, в том проявилась чудесная сила веры: влача за собой множество немощных людей, отягощенный бесчисленными помехами, Моисей надеялся на то, что десница Божия проложит ему дорогу среди стольких трудностей. Он видел бессильную ярость самого могущественного царя, знал, что тот не остановится, доколе не испробует все средства. Однако, зная, что автором его предприятия является Бог, он доверяет Ему исход дела, не сомневаясь в том, что отразит все временные нападки египтян.

Как бы видя Невидимого. Но Моисей видел Бога посреди горящего куста. Посему сказанное кажется неуместным и мало подходящим настоящему случаю. Признаюсь, что данное видение утвердило Моисея прежде, чем он приступил к славному делу освобождения народа. Но я отрицаю, что это означало лицезрение Бога, отрешившего Моисея от плотских чувств и вознесшего над опасностями мира сего. Тогда Бог показал ему лишь знак Своего присутствия, а это далеко не то же самое, что увидеть Бога так, как Он есть. Апостол же хочет сказать, что Бог укрепил Моисея не иначе как если бы, вознесшись на небо, он видел пред собой одного лишь Бога, не имел дела с людьми, не подвергал опасностям жизнь и не шел на битву с фараоном. Однако, несомненно, Моисея обступили такие трудности, что он мог бы порою думать, будто Бог находится от него далеко, или же, что, в конце концов, победит гордыня царя, подкрепленная столь мощными средствами к противодействию.

Наконец, Бог явил Себя Моисею таким образом, что все же оставил место для его веры. И Моисей, испытывая со всех сторон многочисленные страхи, обратил все свои чувства к Богу. В упомянутом нами видении для Моисея открылся доступ к Богу, но все же он увидел в Нем много больше того, что нес в себе этот видимый символ. Ибо он постиг его силу, рассеявшую все его страхи и устранившую все колебания. И, опираясь на обетование, Моисей твердо постановил: народ будет обладать обещанной землею, хотя страждет сейчас от тирании египтян. Отсюда мы выводим: истинная природа веры – всегда иметь перед глазами Бога. Во-вторых, вера наша видит в Боге нечто более возвышенное и сокрытое, недоступное постижению посредством наших чувств. В-третьих, одного лишь взгляда на Бога достаточно, чтобы укрепить нас в наших немощах, дабы мы стали прочнее камня, отражая нападки сатаны. Отсюда следует: чем слабее и менее мужествен кто-либо, тем меньше он имеет веры.

стих 28

Верою совершил он пасху. Это немало должно было возвеличить веру перед иудеями, для которых Пасха была главной и самой достопоклоняемой жертвой. Далее, апостол говорит, что Пасха совершалась верою не потому, что этот агнец был образом Христа, а потому что после окропления кровью еще не был виден успех предприятия. Посему там, где еще сокрыта истина, с необходимостью должно быть терпение веры. Больше того, может показаться смешным, что Моисей противопоставил мщению Божию несколько капель крови. Но, довольствуясь одним лишь Словом Божиим, он не усомнился, что народ будет избавлен от грозящей египтянам язвы. Отсюда апостол заслуженно расхваливает его веру. Те же, кто совершение Пасхи верою толкует так, словно Моисей взирал тогда на Христа, в принципе правы. Но апостол упоминает о вере просто потому, что там, где не видно самой вещи, она взирает на одного лишь Бога. Посему в этом месте неуместно пускаться в утонченные философствования. Причина же того, что апостол говорит о совершении Пасхи одним Моисеем, заключается в следующем: Бог установил Пасху именно через его служение.

стих 29

Верою перешли. Несомненно, что многие в этой толпе были неверующими. Но Господь из-за веры меньшинства сделал так, что все это множество людей прошло через море словно по суше. Ведь в этом деле имеется большое различие между израильтянами и египтянами, состоящее в том, что одни прошли невредимыми, а другие потонули. Откуда же это различие, если не оттого, что первые приняли Слово Божие, которого были лишены вторые. Итак, апостол, говоря о потоплении египтян, доказывает от противного. Ибо их несчастная участь была карой за дерзость. В то время как израильтяне, наоборот, достигли спасения за то, что, опираясь на Слово Божие, не отказались пройти среди морской пучины.

стих 30

Верою пали стены Иерихонские. Прежде рассказав о том, как верою было сброшено ярмо рабства, апостол упоминает теперь, что той же верою народ вошел в обладание обещанным наследием. Ибо, вступив на свою землю, первое, что встретили евреи, был город Иерихон, укрепленный, почти неприступный, мешавший их дальнейшему продвижению, в то время как не существовало способа его взять. Господь заповедал, чтобы раз в день все мужи, способные носить оружие, обходили его стены, а в седьмой день обошли бы их семь раз. Данный обход был воистину детским и издевательским предприятием. Но иудеи, тем не менее, повиновались заповеди Божией и не стали над ней шутить. И обещанное им было в точности исполнено. Несомненно, что ни людской крик, ни шум, ни трубный звук не могли сокрушить стены. Их сокрушила надежда народа на то, что Господь исполнит обещанное. Сказанное можно приспособить и к нашей пользе, поскольку только верою мы утверждаемся в свободе от тирании сатаны и той же верою сокрушаем наших врагов со всеми бастионами ада.

стих 31

Верою Раав. Хотя, на первый взгляд, кажется, что этот пример не столь выразителен из-за недостоинства лица, о котором идет речь, что его вовсе неуместно приводить в одном ряду с другими, все же апостол не без причины упоминает об этом случае. До сих пор он показывал, как патриархи, которым иудеи воздавали наибольший почет, делали что-либо достойное похвалы только по вере, и что все достопамятные благодеяния Божии к ним были следствием той же веры. Теперь же он учит, что чужеземная женщина, занимавшая среди своих не только низшее положение, но и являвшаяся блудницей, верою сумела привиться к телу Церкви. Отсюда следует: те, кто выделяется больше остальных, ничего не стоят в глазах Бога, если не имеют веры. И, наоборот, к сообществу ангелов причисляются те, кто едва находил место даже среди отверженных и безбожных.

Далее, веру Раав засвидетельствовал также Иаков (2:25). И из самой священной истории легко заключить, что эта женщина была наделена истинной верой. Она была твердо уверена в том, что обещал ей Бог Израиля. И словно те, кого от вхождения в пределы земли удерживал страх, уже были победителями, попросила пощадить себя и своих домашних. В этом деле она смотрела на Бога, а не на людей. И свидетельство ее веры в том, что не без угрозы для жизни она принимает в гости соглядатаев. Значит, по благодеянию веры Раав была избавлена от общей погибели всех горожан. Слово же «блудница» помещено здесь для большего подчеркивания божественной благодати. Некоторые זונה переводят как «странноприимица», словно она получала доход от содержания постоялого двора. Но поскольку Писание везде означает этим словом блудницу, нет причин понимать его здесь в ином смысле. Раввины сочли глупым и постыдным для собственного народа говорить, что его соглядатаи воспользовались гостеприимством блудницы. Поэтому они придумали этот натянутый перевод. Однако страх их напрасен. Ведь в истории Иисуса Навина слово הזונה специально вставлено для того, чтобы мы знали: соглядатаи тайно проникли в город Иерихон, скрываясь там в доме блудницы. Хотя сказанное несомненно относится лишь к предшествующей жизни Раав. Ибо вера – свидетельница покаяния.

стих 32

И что еще скажу? Поскольку можно было опасаться, как бы, приводя отдельные примеры, не приписать похвалу за веру лишь немногим, апостол упреждает эту опасность, говоря: не будет конца его речи, если он станет рассказывать про всех. Ибо то, что сказано о немногих, относится ко всей Церкви Божией. Во-первых, он упоминает о промежуточном времени между Иисусом и Давидом, когда Господь поставлял судей для управления народом. Такими были четыре упомянутых им человека: Гедеон, Варак, Самсон и Иеффай. Действительно, смешно, что Гедеон с тремястами человек выступил против огромного войска врагов. А трясти в руках сосуды – более чем пустая угроза. Варак также имел с врагом неравные силы, и, однако, положился на совет одной женщины. Самсон – простой крестьянин, упражнявшийся ранее лишь в возделывании земли. Что же мог он противопоставить столь горделивым победителям, силе которых покорился весь народ? Кто не осудил бы за дерзость Иеффая, назвавшего себя мстителем за уже оплаканных людей? Но поскольку все они следовали за Богом и принимались за порученное им дело, воодушевленные Его обетованием, их восхваляет Сам Святой Дух. Значит, все, что они сделали похвального, апостол приписывает вере, хотя среди них не было ни одного, чья вера никогда не колебалась. Гедеон с большим промедлением, чем положено, взялся за оружие и лишь с большим трудом решился довериться Богу. Варак вначале испугался, нуждаясь в том, чтобы Девора почти что принудила его своими попреками. Самсон, побежденный лестью наложницы, необдуманно пожертвовал спасением народа и собственной жизнью. Иеффай, поспешно дав глупый обет, был слишком упорен в его исполнении, обезобразив прекрасную победу жестоким убиением дочери. Таким образом, во всех святых всегда можно найти нечто достойное упрека. Однако вера, даже половинчатая и несовершенная, не перестает нравиться Богу. Посему нас не должны ввергать в отчаяние наши пороки, если верою мы продолжаем следовать своему призванию.

О Давиде. В лице Давида разумеются все благочестивые цари, к которым апостол присоединяет Самуила и пророков. Посему в итоге он учит следующему: иудейское царство было основано на вере и верою же стояло до своего последнего дня. В народе были широко известны многочисленные победы Давида над врагами. Известным было целомудрие Самуила, его добродетель в управлении народом. Известными были благодеяния Божии, коими Он одарил святых пророков и царей. Апостол же утверждает, что все вышеперечисленное следует приписывать вере. Далее, из множества благодеяний Божиих апостол приводит лишь некоторые, дабы из них иудеи смогли сделать общий вывод: подобно тому, как Церковь всегда сохранялась десницей Божией через веру, так и сегодня лишь из-за веры мы можем ощутить Его благоволение к нам. Давид всякий раз возвращался домой победителем, Езекия поправился от болезни, Даниил спасся из ямы со львами и вышел невредимым, его спутники радостно ходили в горящем пламени, словно по орошенному лугу. И если вера была причиной всего этого, надо признать: только верою Богу дается возможность проявить к нам милосердие. Особенно надо отметить ту фразу, где говорится, что верою достигаются обетования. Хотя Бог и пребывает истинным, даже если все мы неверны, но неверие делает обетования недействительными для нас, то есть, лишенными последствий.

стих 34

Укреплялись от немощи. Златоуст относит сказанное к другому: к тому, что иудеев возвратили из изгнания, где они находились как бы в безнадежном положении. Меня же вполне устраивает отнести эту фразу к Церкви. Хотя ее можно распространить и дальше: Господь Собственной десницей поднимает святых всякий раз как они оказываются ниспровергнутыми, и помогает их немощи, наделяя полнотою силы.

стих 35

Жены получали. Недавно апостол говорил о благополучии и успехах, которыми Бог вознаграждал веру Своих людей. Теперь же он рассматривает другой довод. А именно: святые, даже испытывая любые, самые крайние скорби, продолжали бороться своей верою, оставаясь несломленными до самой смерти. На первый взгляд, то, что одни торжествуют над побежденными врагами, сохраняются Господом посредством разных чудес, избавляются новыми и необычными способами от неминуемой смерти, а другие испытывают поношения, презираются всем миром, страдают от нищеты, ненавистны для всех, вынуждены скрываться в пещерах зверей, ведомы на жестокие и зверские казни, – вещи совершенно разные. Ведь эти, последние, похоже, совершенно лишены помощи Бога, предающего их гордыне и жестокости безбожников. Итак, представляется, что они сильно отличаются от первых. Однако и в тех, и в других царит вера, будучи в них одинаково действенной. Причем, во вторых сила ее проявляется яснее. Ведь от презрения к смерти победа веры становится более яркой, чем даже, если жизнь продлевается на пять столетий. И выносить поношения, нищету, крайние скорби спокойно и с постоянством, – более величественное следствие веры, достойное большей похвалы, нежели чудесным образом обрести здравие или получить другое благодеяние Божие. Итог таков: мужество святых, сиявшее во все века – это плод веры. И немощь наша настолько велика, что мы не смогли бы преодолевать невзгоды, если бы нас не поддерживала вера.

Отсюда мы выводим: все истинно уповающие на Бога наделены нужной силой к сопротивлению, какими бы способами на них ни нападал сатана. Если присутствует вера, терпение никогда не оставит нас, особенно при перенесении бед. Посему там, где в гонениях и несении креста мы ослабеваем, обличается наше неверие. Ведь и сегодня природа веры та же самая, как и некогда в святых отцах, которых восхваляет апостол. Так что, если бы мы подражали их вере, то никогда бы не падали столь постыдно из-за собственной вялости.
В переводе же слова έτυμπανίσθησαν я следовал Эразму. Хотя другие переводят: были бросаемы в темницу. Но, на мой взгляд, проще понять так, что их растягивали, подобно тому, как кожу натягивают на тимпан. Говоря же, что их пытали, апостол, кажется, добавляет излишнее. Не сомневаюсь, что схожесть двух слов – έπρίσθησαν и έπειρασθησαν - послужила причиной того, что второе слово, необоснованно добавленное неким неопытным читателем, постепенно вползло в сам текст. Так предполагает и сам Эразм. Под овечьими же и козьими шкурами, думаю, означаются не столько шатры, делаемые из шкур, сколько дешевые и грубые одеяния, в которые набожные облачались, убегая в пустыню.

Хотя говорят, что Иеремия был побит камнями, а Исаия распилен, и священная история рассказывает, что Илия, Елисей и прочие пророки скитались по горам и пещерам, не сомневаюсь, что апостол имеет в виду те жестокие гонения, которыми грозил народу и позже воплотил в жизнь царь Антиох.

Не получили обещанного. Уместно сказано. Ибо им, казалось, надо было продлить свою недолгую жизнь через отречение от Бога. Однако такая цена была чрезмерно высокой. Значит, дабы вечно жить на небесах, они отвергли жизнь на земле, которая стоила бы им слишком дорого. А именно: отречением от Бога и оставлением своего призвания. Мы слышим, что говорит Христос: если желаем сохранить свои души в этом мире, то навечно их погубим. Посему, если истинная любовь к будущему воскресению занимает место в наших сердцах, она легко внушит нам презрение к смерти. Действительно, жить надо не иначе как для Бога. И как только жить для Бога становится непозволительно, мы охотно, без сопротивления должны просить о смерти. Далее, этим предложением апостол подтверждает сказанное ранее: все мучения святые преодолевают верою. Ибо если бы души их не удерживала надежда на блаженное воскресение, они тут же пали бы духом. Отсюда, кроме того, можно вывести полезное увещевание, укрепляющее нас в беде. Не надо отказываться от того, чтобы Господь соединил нас со столькими святыми мужами, которых, как мы знаем, упражняли и мучили многочисленные скорби. И здесь нам рассказывается не о бедствиях немногих, а о всеобщем гонении Церкви. Причем продолжающемся не один или два года, а длящемся порой от дедов до внуков. Посему ничего удивительного в том, если Богу угодно проверить сегодня нашу веру такими же испытаниями. И не следует думать, что мы покинуты Тем, Кто заботился о святых отцах, переносивших то же самое, что и мы.

стих 38

Которых весь мир не был достоин. Поскольку святые пророки, будучи изгнаны, скитались среди зверей, могло показаться, что они не были достойны ходить по этой земле. Ибо кто еще не может найти себе места среди людей? Но апостол обращает все в другую сторону: сам мир не оказался их достоин. Ведь, куда бы ни пошли рабы Божии, они несли с собой Его благословение, подобно аромату благовоний. Так дом Потифара получил благословение ради Иосифа. Да и Содом оказался бы спасенным, если бы в нем нашлось десять достойных мужей. Итак, как бы ни отвергал мир рабов Божиих, словно какие-то отбросы, то, что он не мог их выносить, надо вменить ему в наказание. Ведь вместе с ними в мире пребывало какое-то благословение Божие. Посему, всякий раз как праведники берутся из среды, будем видеть в этом дурное предвестие. Ибо мы оказались недостойны жить вместе с ними, дабы они не погибли вместе с нами.

Между тем, благочестивые черпают повод для великого утешения, когда мир отвергает их словно нечистоты. Ведь они знают, что то же самое происходило с пророками, к которым дикие звери проявили больше милосердие, чем люди. Этой мыслью подкреплял себя Иларий, видя, как над Церковью властвовали кровавые тираны, пользовавшиеся римским императором, как своим палачом. Этот святой муж вспоминал тогда о том, что говорит здесь о пророках апостол: горы и леса, озера и темницы безопаснее для меня блеска храмов; ведь пророки, живя или спасаясь среди них, пророчествовали Духом Божиим. Так и нам надлежит воодушевиться и бестрепетно презирать мир. Если же он извергает нас, будем знать, что бежим от гибельного урагана, и Бог заботится о нашем спасении, не позволяя подвергнуться одинаковой с ним погибели.

стих 39

И все сии. Доказательство от меньшего к большему. Ведь если те, которым еще не воссиял подобный свет благодати, отличались таким постоянством в перенесении невзгод, то что же должен сделать с нами яркий свет Евангелия? Их вела на небеса слабая искорка света. Нам же воссияло солнце праведности. И как же мы станем оправдываться, если, несмотря на это, будем прилепляться к земному? Таков подлинный смысл слов апостола.

Знаю, что Златоуст и некоторые другие толкуют сказанное иначе. Но контекст речи легко показывает: здесь отмечается различие благодати, которую Бог давал верующим во время закона, и которой удостаивает нас сейчас. Поскольку на нас благодать излита много обильнее, было бы весьма глупым, если вера наша оказалась слабее. Итак, апостол говорит: эти отцы, наделенные столь великой верой, еще не имели такой обильный повод для веры, какой имеем мы. И сразу же приводит причину: Бог восхотел соединить нас всех в одном теле. Поэтому Он и дал им небольшую толику благодати, дабы на наше время, то есть – на пришествие Христово, отложить ее полноту. Редкое свидетельство благоволения к нам Бога. Хотя Он от начала мира являл Себя щедрым к Своим детям, но все же так приспосабливал Свою благодать, чтобы помогать спасению всего тела.
Чего же большего может желать каждый из нас, нежели того, чтобы во всех благодеяниях, данных Богом Аврааму, Моисею, Давиду и всем патриархам, пророкам и благочестивым царям, о нем имелось особое промышление, сочленяющее его с ними в единое тело Христово? Итак, будем знать: мы вдвойне или втройне неблагодарны по отношению к Богу, если в Царстве Христовом у нас будет меньше веры, нежели имели отцы во времена закона, доказав ее великими примерами терпения. Говоря же, что отцы еще не получили обетованного, апостол имеет в виду последний его итог, явленный нам во Христе. О чем ранее уже было кое-что сказано.