Bible Commentaries
Галатам 2

стих 1

Потом, спустя четырнадцать лет. Едва ли можно с определенностью утверждать, что Павел разумеет тот приход, о котором пишет Лука в Acts 15:2. Более того, исторический контекст скорее заставляет нас думать обратное. Ибо сказано, что Павел приходил в Иерусалим четыре раза. О первом приходе уже было сказано. Второй раз он пришел, когда принес с Варнавою пожертвования, собранные в греческих и асийских церквях. Об этом сказано в конце двенадцатой главы. Многие причины заставляют меня думать, что здесь имеется в виду именно этот приход. Ведь иначе выходило бы, что и Лука, и Павел говорят неправду. Но еще более убедителен следующий довод: Петр получил упрек, будучи в Антиохии в то время, когда там находился Павел. Это произошло еще до того, как Павел был послан в Иерусалим другими церквями, чтобы разрешить возникший спор об обрядах. Ведь глупо полагать, что Петр прибегнул бы к подобному лицемерию, если бы спор был уже разрешен, и апостольское постановление – обнародовано.

Здесь же Павел пишет, что пришел в Иерусалим, а потом добавляет, что обличил Петра в лицемерии. Но Петр не повел бы себя так, если бы речь не шла о сомнительном деле. Кроме того, едва ли Павел стал бы говорить о том, что уже было решено с общего согласия верных, не упомянув при этом о самом факте этого согласия, и о приведшем к нему событии. Также не достаточно ясно, когда именно было написано Послание к Галатам. Греки думают, что оно было написано из Рима, латиняне – из Эфеса. Я же думаю, что оно было написано не только до того, как Павел прибыл в Рим, но и прежде, чем произошло то достопамятное совещание, на котором апостолы решили вопрос об употреблении обрядов. Ибо противники Павла ложно прикрывались именем апостолов и, опираясь на него, изо всех сил старались очернить Павлово служение. Как же можно было Павлу проявить такую небрежность и не сказать о постановлении, которым его противники поражались в самое сердце? Конечно же, их уста заградило бы даже одно слово об этом постановлении: вы возражаете мне, ссылаясь на апостолов, но ведь все знают, о чем они постановили, посему я обвиняю вас в бесстыдном обмане. Вы обязываете язычников соблюдать закон как бы по их поручению, но ведь имеется их рескрипт, освобождающий совесть этих язычников.
Надо также учесть, что апостол с самого начала упрекает галатов в скором отступлении от переданного им Евангелия. Отсюда легко заключить, что после принятия ими Евангелия и до того, как возник спор об обрядах, прошло некоторое время. Далее, четырнадцать лет я разумею не как прошедшие от первого прихода до второго, а как все время, протекшее с момента обращения Павла. Таким образом, между двумя его приходами прошло одиннадцать лет.

стих 2

Ходил же по откровению. Здесь апостол подкрепляет свое служение и учение не только делами, но и божественным словом. Ибо Бог непременно благословит путешествие, цель которого утвердить Его же учение. Так что предпринято оно не только по поручению людей, но и властью самого Бога. А это более, чем достаточно для преодоления упорства тех, кто обвинял Павла, прикрываясь именами апостолов. Ведь, если до этого и был какой-то повод для разногласий, то теперь, когда Бог сказал Свое слово, все споры должны прекратиться.

Предложил (поведал) там. Во-первых, следует отметить само слово «поведал». Ибо апостолы не предписали Павлу, чему он должен учить. Он поведал им о своем учении для того, чтобы, подписавшись под ним, они добавили к нему также и свой авторитет. Поелику же противники могли сочинить клевету, что Павел хитростью и притворством снискал апостольское благоволение, он конкретно говорит о том, что рассказал о своем Евангелии, о том Евангелии, которое проповедовал среди язычников. Он сделал это, дабы отвратить всякое подозрение в обмане и притворстве. Увидим же, что последовало за этим. Апостолы не только не упрекнули Павла в том, что он принялся за дело по собственной инициативе, но без всякого спора и без каких-либо условий одобрили то, чему он учил. Они сделали это по внушению Того же Духа, под водительством Которого пришел к ним Павел. Итак, они не поставили его апостолом, но лишь признали в таковом качестве. Однако об этом потом.

Не напрасно ли я. Что же? Разве пала бы истина Божия, если бы не подкрепилась человеческим свидетельством? Ведь если бы даже весь мир оказался неверен, истина Божия осталась бы твердой и неповрежденной, и не напрасно трудятся те, кто по заповеди Божией проповедует Евангелие, пусть даже от трудов их и не возникает никакого плода. Посему не это имеет в виду Павел. Но поелику для сомневающейся совести бесполезно служение слова, выражение «напрасно» употребляется по отношению к людям и означает «бесполезно трудиться». В том смысле, что за этим не следует должное назидание. Далее, острым жалом, ранящим совесть немощных, служила ложь самозванцев о том, что учение, проповедуемое Павлом, противоречит доктрине апостолов. Так что многие начинали колебаться.

Конечно же убежденность веры не зависит от людского согласия. Посему нам прежде всего надлежит полагаться на простую истину Божию, чтобы ни люди, ни ангелы не смогли нас с нее сдвинуть. Однако для необразованных и тех, кто едва только вкусил здравого учения, кто еще не впитал его в свою плоть и кровь, для таковых почти нестерпимое искушение слышать, как разногласят между собой знаменитые учителя. Больше того, сатана иногда улавливает сей хитростью даже крепких в вере людей. Он делает это, выставляя не показ распри тех, кому более остальных подобает быть единомысленными. Едва ли можно точно сказать, сколь многих он таким образом отвратил от Евангелия, вера скольких людей была поколеблена от подобных злосчастных раздоров в теле Христовом. Ведь они видели, как авторитетнейшие мужи яростно враждуют по поводу главного вероучительного вопроса. Наоборот, согласие всех учителей далеко не последнее средство для укрепления веры. Итак, поелику сатана подобной хитростью пытался воспрепятствовать ходу Евангелия, Павел восхотел вступить с ним в открытый бой.
Когда же стало ясно, сколь совершенно согласие его с прочими апостолами, затруднение было полностью устранено. И душа немощных более не терзались вопросом, за кем им надлежит следовать. Итак, он говорит по существу следующее: дабы не погибли мои прежние старания, и не лишиться мне плода, я устраняю терзающее многих сомнение. Мне ли или Петру должно оказывать доверие? Но ведь и он, и я единодушны в том, чему я всегда учил. Посему, ежели многие пекутся сегодня о назидании других так же, как Павел, пусть они больше заботятся о взаимном между собой согласии.

стих 3

Но они и Тита Апостол использует и другой аргумент, доказывая, что он ни в чем не разногласит с прочими апостолами. Он привел к ним необрезанного человека, но они не усомнились признать его за брата. Апостол объясняет, почему Тит не был обрезан: ведь обрезание, будучи нейтральным делом, должно употребляться или не употребляться в зависимости от того, приносит ли оно назидание. Ибо всегда следует придерживаться правила: если все нам позволено, будем придерживаться полезного. Поэтому Павел и обрезал Тимофея. Он не хотел, чтобы необрезание его соблазнило немощных. Ведь тогда он говорил с немощными, коих подобало щадить. Он с готовностью сделал бы то же самое и с Титом, поелику никогда не уставал в своем терпении к немощным. Однако здесь была иная ситуация. Появились отдельные лжебратия, клевещущие на его учение. Они сразу бы сказали: смотрите, сей яростный защитник свободы, придя к апостолам, тут же отложил в сторону свою прыть, которой отличался среди неопытных. Подобно тому, как не подобало искушать немощных, надобно было и противостоять злым, старавшимся поработить нашу свободу. Ибо обязанности любви не должны вредить вере. Итак, в употреблении безразличных вещей любовь является лучшей советчицей, но только тогда, когда на первом месте ставится вера.

стих 4

А вкрадшимся лжебратиям. Здесь может быть двоякий смысл: что Тит не был обрезан, но лжебратия неподобающе попрекали его за это и хотели принудить обрезаться; или что Павел приложил усилия, чтобы его не обрезывать, поелику знал, что даст этим повод к клевете. Ибо, пользуясь сим обстоятельством, лжебратия хотели уличить Павла в одном из двух. Если бы он добровольно презрел отеческие обряды, они возбудили бы у иудеев ненависть к нему, а если бы отошел от принципа свободы, то стали бы клеветать на него язычникам. Словно он, устыдившись, отказался от своего учения. Здесь мне больше нравится второй смысл: Павел не захотел обрезывать Тита, имея в виду козни лжебратьев. Ведь он говорит, что не был принуждаем, дабы читатели поняли: Павел не осуждает обрезание само по себе, как будто оно несет зло. Однако он отрицает необходимость его соблюдения. Он как бы говорит: я был бы готов обрезать Тита, если бы речь не шла о чем-то более важном. Ибо лжебратия хотели возложить на нас ярмо закона, и их принуждению не подобало уступать.

стих 5

Мы ни на час не уступили. Постоянство было отличительным качеством Павлова учения. Ведь когда возникли лжебратия, желавшие возвести на него напраслину, а он без трепета им противостал, то тем самым устранил повод для всяких дальнейших сомнений. Уже нельзя было клеветать, что он обманул апостолов. Итак, Павел отрицает, что даже на миг уступил своим противникам, то есть покорился им. Ведь такой поступок служил бы свидетельством оставления им евангельской свободы. В других же случаях он терпеливо и кротко готов был уступать всем до конца своей жизни.

Дабы истина благовествования. Опасность была не в том, что Павел сам лишился бы свободы, покорившись лжебратиям, но в том, что другие потерпели бы ущерб. Итак, он благоразумно рассудил о том, что было полезно в данной ситуации. Из этого мы видим и то, как следует избегать соблазнов, и то, к чему следует стремиться в употреблении безразличных вещей, именно к назиданию других. Итог таков: мы рабы для наших братьев, но рабы с той целью, чтобы вместе служить Господу, и чтобы совесть всех пользовалась должной свободой. Эти же лжебратия хотели вернуть благочестивых в рабство, посему им не следовало уступать. Истина Евангелия должна считаться его подлинной чистотой, или, что то же самое, его чистым и неповрежденным учением. Ведь лжеапостолы не упраздняли Евангелие совершенно, они лишь искажали его своими измышлениями, так что Евангелие становилось у них вымышленным и половинчатым. И так будет происходить всегда, когда мы хоть на самую малость отходим от простоты Христовой.

Итак, сколь бесстыдно паписты хвалятся тем, что имеют чистое Евангелие, Евангелие более чем искаженное не только многочисленными домыслами, но и совершенно нечестивыми догматами. Будем же помнить, что не достаточно прикрываться именем Евангелия, если не сохраняется невредимой его чистота. Где же те, кто желает примирить нас с папистами ложной умеренностью и кротостью? Как будто из учения веры можно что-то выбрасывать, как отказываются от части денег или военной добычи. Мы видим, как далек от подобного соглашательства Павел, отрицающий, что поврежденное Евангелие может быть истинным.

стих 6

И в знаменитых чем-либо. Павел не успокоится до тех пор, пока галаты не поймут: Петр и прочие апостолы ничему большему его не учили. Отсюда Порфирий и Юлиан обвиняли сего святого мужа в гордыне, говоря, что он был настолько мнителен, что не терпел учиться у других. Ведь он претендует на то, что никто из людей не сделал его учителем, и упорно избегает показаться ниже прочих. Однако всякий, видящий, насколько необходимой была тогда эта «гордыня», поймет, какой наивысшей похвалы она достойна. Ибо ежели Павел уступил бы противникам, и сказал, что учился у апостолов, он дал бы им повод для двойной клеветы. Они бы тут же сказали: теперь ты научился как следует, чтобы исправить то, в чем раньше ошибался, и не стремился более забегать вперед. Таким образом, все его предыдущее учение подпало бы под подозрение, и все предыдущее назидание оказалось бы бесплодным. Кроме того, авторитет его также оказался бы подорванным, ведь его стали бы считать обычным учеником.

Итак, мы видим, что не столько из-за себя, сколько по необходимости утверждать истинное учение апостол прибегает к сему святому самовосхвалению. Здесь нет борьбы амбиций, поелику речь идет не об отдельных людях. Но Павел не хочет, чтобы его апостольство затмевалось величием каких-либо людей. Апостольство, с которым связан авторитет евангельского учения. Ежели сказанного и не достаточно для усмирения этих псов, то, по крайней мере, вполне опровергает их тявканье.

Какими бы они ни были когда-либо. Данную фразу надо читать отдельно. Апостол вставил ее, чтобы противники знали: его не заботит слава других людей. Впрочем, это место толкуется по-разному. Амвросий думает, что апостол попутно обуздывает глупость тех, кто, чтобы принизить Павла, ставил ему на вид прочих апостолов. Он как бы говорит: как будто мне нельзя возразить, и сказать в ответ, что некоторые из апостолов – необразованные люди, только и умеющие, что ловить рыбу, в то время как я сызмальства обучался у ног Гамалиила. Однако я так не скажу, поелику знаю, что Бог не взирает на лица.

Златоуст и Иероним понимают сие место жестче: будто Павел косвенно угрожал здесь даже первоверховным апостолам. Смысл таков: какими бы они ни были, они не смогут избежать суда Божия, ежели уклонятся от служения своего. Не избавит их ни достоинство их чина, ни похвала людей. Данное толкование кажется мне проще и более согласным с мыслью Павла. Он соглашается с тем, что верховные апостолы предшествуют ему в отношении времени своего призвания. Однако отрицает, что это мешает ему иметь одинаковый с ними авторитет. Он не говорит, что его не заботит, каковы они в настоящем, но упоминает лишь о прошедшем времени, когда они уже были апостолами, а он еще чуждым Христовой веры. Вкратце, Павел не хочет, чтобы люди оценивались по своему прошлому поведению. Он не считает справедливой поговорку: кто первенствует во времени, имеет больше прав.

Лице человека. Кроме уже приведенных мною толкований, некоторый вес имеет и третье мнение, состоящее в том, что в мирских делах взирать на лица вполне уместно, но в духовном царствии Христовом от сего следует отказаться. Это похоже на истину. Ведь о мирских делах говорил Господь, когда сказал (Deuteronomy 1:17): Не будь лицеприятен в суде. Но я не хочу спорить по этому поводу, потому что сие никак не относится к настоящему месту. Ведь Павел просто имеет в виду, что та честь, которую получили апостолы, заступив на свое служение, не мешает и ему быть призванным от Господа и во всем оказаться равным этим людям. Какой бы великой ни была разница между ними, для Бога она ничего не значит, ведь Он не взирает на лица, и Его призвание не знает предпочтений.

Однако даже в этом случае может показаться, что Павел говорит сие без должных оснований. Ведь, хотя и истинно, что в делах Господних нет лицеприятия (что, конечно же, надобно старательно подчеркивать), какое отношение имеет это к Петру и другим апостолам, пользующимся уважением не из-за достоинства своего лица, а по своей святости и духовным дарованиям? Ибо лицеприятие противопоставляется страху Божию и доброй совести в Acts 10:34,Acts 10:35 и 1 Peter 1:17. Таково обычное учение Писания. Но апостолам придают честь и достоинство их благочестие, правое рвение, набожность и другие подобные дары. Поэтому кажется, что Павел отзывается об апостолах презрительно, словно в них не было ничего, кроме внешней личины. Отвечаю: Павел оценивает здесь апостолов не такими, каковы они есть на самом деле, а исходя из пустых притязаний своих противников. Ибо, пытаясь протолкнуть свои измышления, они во весь голос славили Петра, Иакова и Иоанна. И уважение, с которым к ним относилась Церковь, обращали в повод для презрения к Павлу.

Итак, Павел говорит не о том, каковы апостолы по сути, не то, что он думает о них безотносительно к данному спору, а срывает с них ту личину, в которую наряжали этих мужей лжебратия. Подобно тому, как впоследствии он рассуждает об обрезании, исходя не из собственного его смысла, а из ложного о нем мнения, так и теперь говорит он об апостолах, что для Бога ничего не значит та личина, которой они славились в мире. Это явствует из его же слов. Ведь почему другие предпочитали их Павлу? Потому что они предшествовали ему во времени. Это было как бы их внешней личиной. Иначе он без всяких сомнений от всего сердца признал бы их достоинство и почтил бы в них особые дары Божии, ибо в другом месте Павел называет себя наименьшим из апостолов, и даже недостойным сего великого служения.

Не возложили на меня ничего более. Это можно прочесть и так: ничего мне не сообщили. Это тот же самый глагол, который уже дважды употреблялся Павлом. Однако смысл вполне ясен: апостолы, услышав Евангелие Павла, не противопоставили ему свое Евангелие (как обычно бывает, когда имеется нечто лучшее и более совершенное), но, довольствовавшись его проповедью, просто и без каких-либо колебаний приняли его учение. Таким образом, поелику речь шла о несомненной истине, между ними не было сказано ни одного слова. Однако Павел не присвоил себе первенство в учении, подобно тем, кто диктует правила остальным, но лишь изложил свою веру, о которой тогда ходили недобрые слухи. Они же одобрили ее своим согласием.

стих 7

Напротив. Апостолы несомненно протянули ему руку общения. Этим они засвидетельствовали об истинности его учения. Притом безоговорочно, поелику ничего не сказали против, как обычно бывает в спорных вопросах. Они возвестили, что имеют общее с ним Евангелие, удостоив тем самым Павла титула и чести их соратника. Кроме того, установление общения сопровождалось разделением между ними отдельных областей для проповеди. Так что они оказались полностью равны, и Павел ни в чем им не подчинился. Дать руку общения означает здесь заключить соглашение о взаимном общении.

Увидев, что мне вверено. Павел отрицает, что апостолы облагодетельствовали его, что он стал апостолом по их изволению и согласию. Он говорит лишь о том, что они признали его апостольское достоинство, не отказывая ему в том, что дал Сам Бог. Павел всегда настаивает на том, что является апостолом по дару и установлению Божию, но добавляет здесь, что и другие апостолы признали его таковым. Откуда следует: его болтливые противники дерзают делать то, на что не решились и сами апостолы, дабы не противоречить божественному избранию. Здесь Павел начинает отстаивать то, что отличало его от остальных: свое апостольство для необрезанных. Ибо в том и отличались Павел и Варнава от прочих, что были они апостолами, предназначенными для проповеди язычникам. Это совершилось по слову Божию: и прочие апостолы не только стерпели сие, но и охотно с этим согласились. Ведь не повиноваться Богу было бы нечестием.

Итак, мы видим, как они, руководствуясь божественным речением, распределили между собой служения. Павел и Варнава должны были стать апостолами язычников, а прочие – апостолами иудеев. Однако кажется, что здесь они воспротивились Христовой заповеди, повелевшей двенадцати ученикам идти и проповедовать всему миру. Отвечаю: заповедь эта относилась не к отдельным апостолам, а указывала на общую цель их служения. На то, что спасение должно быть возвещено всем народам через евангельское учение. Ибо очевидно, что апостолы не сумели обойти весь мир. Более того, не похоже, чтобы кто-нибудь из двенадцати когда-либо ходил в Европу. То же, что говорят о Петре, если и не сказка, то, по крайней мере, весьма недостоверно.
Ежели кто возразит, что согласно заповеди служение каждого в отдельности должно адресоваться как иудеям, так и язычникам, я соглашусь: да, это так, но постольку, поскольку предоставится возможность.
Признаю, что каждый апостол нес служение по распространению Евангелия как среди язычников, так и среди иудеев. Апостолы не были настолько разделены между собой, чтобы проводить четкие границы, которые не подобало переходить. Подобно тем границам, которые имеются между царствами, герцогствами и префектурами. Мы видим, как Павел, где бы ни появился, прежде всего пытался обратить свое служение к иудеям. И подобно тому, как Павлу, находясь среди язычников, было позволено служить учителем иудеев, так же и прочие апостолы имели право приводить ко Христу всех язычников, которых только могли привлечь. Этим правом и воспользовался Петр в случае с Корнилием, а также другими обращенными им язычниками. Однако, поелику остальные апостолы служили в тех областях, в которых почти все были иудеями, Павел же обходил Асию, Грецию и другие отдаленные страны – по этой самой причине он и был особым образом назначен апостолом язычников. Более того, когда Господь с самого начала повелел отделить Павла от прочих, Он восхотел, чтобы тот, оставив Антиохию и Сирию, отправился за море и пошел в дальние страны для проповеди языческим народам. Итак, по отношению к язычникам его апостольство было ординарным, а по отношению к иудеям экстраординарным. Напротив, другие апостолы взяли на себя попечение над иудеями, но с условием, когда представится случай, обратить свое служение и на язычников. Однако же это последнее было для них как бы экстраординарным.
Впрочем, ежели апостольство Петра особо относилось к иудеям, то пусть скажут приверженцы Рима, по какому праву переходит к ним преемство в его первенстве. Ведь если папа римский потому присваивает себе первенство, что является преемником Петра, то ему надобно держать первенство над иудеями. Главным же апостолом язычников здесь называется Павел, о котором они не говорят, что он был Римским епископом. Итак, чтобы пользоваться каким-либо первенством, пусть папа создает церкви из иудеев. Ибо нам подобает признавать апостолом того, чье имя возвещается нам постановлением Духа Святого и согласием всей коллегии апостолов. Тот же, кто передает это право одному Петру, путает между собой человеческое и божественное поставление. Кроме того, вполне ясно, что слова «обрезание» и «необрезание» метонимически означают иудеев и язычников, поэтому я не буду на этом останавливаться.

стих 8

Содействовавший Петру. Апостол говорит, что вверенная ему часть служения, принадлежит ему по праву. Поелику в служении его проявляется сила Господня. Как мы уже видели ранее, такое проявление божественной силы является как бы печатью, удостоверяющей надежность учения и право на учительство. Но непонятно, связывает ли Павел действенность Божию с успехом своего служения, или с определенными видами благодати Святого Духа, дававшимися тогда верным. Я понимаю так, что место сие говорит не об одном только успехе апостола, но и о той духовной силе, о которой он упоминал в других своих посланиях (1 Corinthians 2:4). Итог таков: соглашение, заключенное между апостолами, было не пустым сговором, но божественно утвержденным судебным вердиктом.

стих 9

И, узнав о благодати. Апостол показывает всю гнусность гордыни лжебратий, которые ни во что ставили благодать Божию, заставившую восхититься и благоговеть перед собой даже первоверховных апостолов. Ибо никак нельзя принять их извинение, что они якобы не видели того, что апостолы узрели с самого начала. Здесь мы научаемся отдавать должное благодати Божией везде, где ее видим. Если только не хотим мы вести войну со Святым Духом, не желающим, чтобы дары Его оставались бездейственными. Итак, благодать, которую апостолы увидели в Варнаве и Павле, побудила их признать оных своими сослужителями.

Иаков и Кифа. Я уже говорил раньше, что под Иаковом здесь имеется в виду сын Алфея, но не брат апостола Иоанна, которого немного спустя убил Ирод. То же, что этот Иаков будто бы был одним из обычных учеников, занимающим при этом столь высокое положение среди апостолов, кажется мне совершенно абсурдным. О том, что Иаков числился среди первоверховных апостолов, сказано у Луки, который в Acts 15:13 говорит, что его речь оказала решающее влияние на постановления апостольского собора, а в Acts 21:18 рассказывает, что все старейшины Иерусалимской Церкви приходили к нему за советом. Слова же «почитаемые столпами» сказаны не с издевкой, а в соответствии с общепринятым мнением. Ибо отсюда следует, что их действия нельзя было бездумно отвергать. Поелику же речь здесь идет о достоинстве, удивительно, что Иакова Павел предпоставляет Петру. Возможно это было вызвано тем, что он председательствовал над Иерусалимской Церковью. Что же касается титула «столпы», то, как мы знаем, природа вещей требует, чтобы люди, выделяющиеся талантами, благоразумием и иными дарованиями, также обладали и высшим авторитетом. В Церкви Божией дело обстоит так, что всякому надлежит оказывать тем большую честь, чем большей благодатью он обладает. Ведь не почитать Дух Божий там, где различимы Его дары, было бы неблагодарностью, и даже нечестием. Потом, как не может народ быть лишенным пастыря, так же и отдельные группы пастырей нуждаются в неком управителе. Однако пусть всегда соблюдается принцип: тот, кто первенствует над остальными, да будет им слугою.

стих 10

Только чтобы мы помнили нищих. Было очевидно, что живущие в Иудее братья, находились в крайней нищете. Иначе они бы не утруждали другие Церкви попечением о себе. Это отчасти могло быть вызвано бедствиями всего иудейского народа, а отчасти жестокостью местных сборщиков податей, ежедневно отбиравших у них средства к существованию. Так что для язычников было справедливым помогать от своего достатка тем, кому они должны за несравненно большее благо – святое Евангелие. Павел же говорит, что добросовестно исполнил то, о чем его просили апостолы. Итак, он лишает противников повода для обвинений в собственный адрес.

стих 11

Когда же Петр пришел. Всякий, кто с умом взвесит все обстоятельства дела, согласится (надеюсь) со мной, что событие сие произошло еще до того, как апостолы постановили не отягощать язычников обрядами закона. Иначе Петр не опасался бы оскорбить Иакова и его посланцев, зная, что сам же Иаков выступил за принятие подобного решения. Но Павел идет еще дальше, противопоставляя свое Евангелие лицемерию Петра. Вначале он сказал, что истина его Евангелия никак не зависит от Петра и прочих апостолов, чтобы стоять или падать в зависимости от их суждения. Потом он сказал, что оно было одобрено всеми апостолами без каких-либо оговорок и условий, и прежде всего теми, которые по общему согласию почитались столпами. Теперь (как я уже сказал) Павел поднимается еще выше, заявляя, что попрекнул самого Петра, поелику тот уклонился от истины.

Пользуясь этим случаем, апостол приступает к рассмотрению главного вопроса. Отсюда явствует, сколь твердым и непоколебимым было его учение, ведь он не только добился одобрения его другими апостолами, но и мужественно поставил его на вид самому Петру, победив последнего в споре. Итак, какое еще может оставаться сомнение в том, что учение его должно считаться незыблемой и окончательной истиной. Одновременно Павел опровергает и ту клевету, что он якобы был обычным учеников, которому было далеко до апостольского сана. Ибо его упрек означал равенство с Петром. Признаюсь, что низшие могут по праву попрекать высших. Поэтому отсюда не следует, что попрекающий кого-то, равен тому, кого он попрекает. Ведь это право в отношении высших дается низшим от Самого Бога. Однако здесь стоит отметить манеру упрека. Ибо Павел не просто попрекает Петра, как христианин христианина, но делает это, как говорят, по должности. То есть по праву того апостольства, коим он обладал.
Этим вторым ударом полностью ниспровергается римское папство. Особенно изобличается то бесстыдство, с которым римский антихрист претендует на то, что может не давать никому отчета, исключая себя из суда вселенской Церкви. Здесь же какой-то человек не бездумно, не по недозволенной дерзости, но согласно данной ему от Бога власти попрекает Петра перед всей Церковью, а Петр послушно покоряется его обличению. Более того, весь этот спор, записанный в первых двух главах Послания, есть не что иное, как прямое опровержение того тиранического первенства, о котором сторонники Рима болтают, что оно дано по божественному праву. Ведь если они хотят производить это первенство от Самого Бога, им надо составить другое Писание. Или же, если не желают они открыто Ему противиться, им нужно изгладить из Писания эти две главы.

Подвергался нареканию. Причастие, употребленное в греческом тексте, означает здесь того, кто подвергается нареканию. Однако у меня нет сомнений, что оно поставлено вместо существительного, означая того, кто заслужил справедливый упрек. Мне кажется натянутым то, как сие место толкует Златоуст: якобы другие еще прежде Павла стали жаловаться и обвинять Петра. Ведь у греков есть обыкновение ставить причастия вместо существительных, и всякий увидит, что этот случай как раз и подходит к данному месту. Отсюда можно легко заключить, сколь неуместно толкование Иеронима и Златоуста, считавших, что апостолы по взаимному уговору разыграли перед народом сей спектакль. И не поможет здесь фраза κατα προσωπον, означающая, что Петр смолчал (как говорят), не в силах ответить на сделанное порицание. Совершенно неубедительно то, что думает по этому поводу Златоуст: якобы апостолы ради устранения соблазна поговорили друг с другом частным образом, дабы выяснить, имеются ли между ним разногласия. Ибо всеми другими опасностями надо было пренебречь по сравнению с этим главным и опаснейшим соблазном, разделявшим Церковь, уничтожавшим христианскую свободу и устранявшим Христову благодать. Итак, надлежало открыто и при всех обличить сей опаснейший грех.

Основной же довод, на который опирается Иероним, представляется довольно глупым. Для чего, говорит он, Павлу осуждать в другом то, что себе он ставил в похвалу? Ибо в другом месте он хвалится, что для иудеев сделался иудеем. Отвечаю. Петр сделал нечто совершенно другое. Ведь Павел приспосабливал себя к иудеям не иначе, как сохраняя при этом евангельскую свободу. Он даже не захотел обрезать Тита, дабы истина Евангелия оставалась неповрежденной. Петр же настолько увлекся своим иудейством, что пытался поработить ему и язычников, отвергая этим предубеждением учение Павла. Итак, он не удержал себя в должных рамках, поелику больше заботился о том, чтобы понравиться, нежели о том, чтобы принести назидание. Больше думал о том, чтобы понравится иудеям, чем о том, что полезно для всего тела Церкви. Посему более правильно мнение Августина, отрицавшего, что апостолы сделали что-то по сговору, и заявившего, что Павел по искреннему рвению противостал превратному и опасному лицемерию Петра, осознав, сколь вредно оно для Церкви.

стих 12

Ибо, до прихода некоторых. Здесь описываются обстоятельства дела, и говорится, что Петр устранился от язычников ради угождения иудеям. Таким образом, он как бы отлучал язычников от общения Церкви, ежели они, оставив евангельскую свободу, не покорятся ярму закона. Если бы Павел здесь смолчал, пало бы все его учение, исчезло бы все проистекавшее из его служения назидание. Итак, он посчитал необходимым яростно противостать сему и сражаться за истину. Здесь мы видим, сколь осторожно надо ограничивать наше угождение людям, дабы по неумеренному рвению к ласкательству других, или из-за превратного страха их оскорбить, мы не совратились с правильного пути. Если все это могло произойти с Петром, то сколь вероятнее случится с нами, ежели не будем тщательно сего остерегаться.

стих 14

Но когда я увидел, что они не прямо поступают. Некоторые толкуют это место, как говорящее о язычниках, которые стали колебаться, смутившись действиями Петра. Однако лучше понимать его по отношению к Петру и Варнаве, а также их последователям. Правильный же путь евангельской истины состоял в том, чтобы объединить язычников с иудеями при сохранении истинного учения. Но отягощать советь благочестивых, ссылаясь на необходимость соблюдения закона, и умалчивать об учении евангельской свободы – непомерная плата за единство. Под истиной же Евангелия Павел разумеет здесь то же, что разумел и раньше: он противопоставляет ей тот обман, коим Петр и другие исказили благовестие. Поелику же это так, то борьба Павла с Петром несомненно была искренней. Оба они хорошо рассуждали об учении, но поскольку Петр без должного уважения к сему учению рабски угождал иудеям, его непоследовательность вызвала справедливые нарекания.

Некоторые толкователи оправдывают Петра по-другому: он, якобы, должен был прежде всего заботится о спасении иудеев, будучи апостолом обрезанных. Одновременно они допускают и правоту Павла, принявшего сторону язычников. Но глупо защищать то, что Святой Дух осудил устами Павла. Также не идет здесь речь и о поведении отдельных людей. Спор шел именно о чистоте Евангелия, о том, что его не должна портить иудейская закваска.

При всех. Сей пример учит нас тому, что публично согрешающих надобно и обличать открыто, поскольку дело это касается всей Церкви. Цель состоит в том, чтобы подобные проступки, оставаясь безнаказанными, не вредили своим примером. И Павел в другом месте конкретно учит пресвитеров остерегаться подобной опасности (1 Timothy 5:20), поелику они из-за важности их сана легче других могут развратить людей своим недостойным поведением. Кроме того, правое дело, касающееся блага всех, весьма полезно защищать перед лицом всего народа, и Павел еще яснее засвидетельствовал этим, что не пытается избежать публичного обсуждения своих деяний.

Если ты, будучи Иудеем. Речь Павла к Петру состоит из двух частей. В первой он убеждает его, что несправедливо принуждать язычников к исполнению того закона, от которого он сам хотел быть свободным. Ведь помимо того, что всякий предписывающий другим закон должен и сам его соблюдать; Петр согрешил еще и тем, что, принуждая язычников к иудаизму, сам, будучи иудеем, допускал для себя свободу. Ибо закон был дан не язычникам, а иудеям. Итак, апостол пользуется доказательством от большего к меньшему. Кроме того, то, что Петр отказывал язычникам в общении, если они не возложат на себя ярмо закона, было довольно жестоким принуждением и, одновременно, несправедливым условием общения. Так что в слове «иудей» состояла вся сила порицания Павла, на что ни Златоуст, ни Иероним не обратили должного внимания. Ибо употребление обрядов с целью назидания было вполне дозволительным, лишь бы верные не лишались своей свободы, и не возлагалась на них та необходимость, от которой их освободило Евангелие.

стих 15

Мы по природе Иудеи. Я знаю, что некоторые усматривают здесь замену лица говорящего, словно Павел заранее высказывает то, что могла возразить противоположная сторона. А именно, что иудеи находятся в привилегированном (как говорят) положении. Смысл не в том, что они претендовали на право не соблюдать закон. Ибо было бы более, чем абсурдно, если бы на это претендовали те, кому закон как раз и был дан. Но они должны были отличаться от язычников каким-то внешними различиями. Итак, я не отбрасываю данное мнение полностью, но, одновременно, как будут вскоре видно, и не принимаю его целиком. Другие думают, что сказано сие от лица Павла, но в следующем смысле: ежели ты возлагал бы ярмо закона на иудеев, это больше соответствовало бы разуму, ибо закон является их наследием. Однако и такое толкование не подходит.

Итак, речь скорее идет о второй части обращения Павла, начинающейся с данной уступки. Ведь поскольку между иудеями и язычниками существовало различие, притом первые были мирскими и нечистыми, а вторые – освященными, поскольку Бог принял иудеев в Свой народ, они могли законно претендовать на преимущество. Однако Павел, благоразумно сделав им эту уступку, обратил ее против них. Ибо поскольку сами иудеи со всем своим достоинством были вынуждены прибегнуть к вере во Христа, насколько больше подобало это сделать язычникам? Итак, мысль Павла состояла в следующем: мы, которые кажемся превосходящими других, которые по милости завета всегда были близки к Богу, однако же не находим никакого иного средства достичь спасения, кроме веры во Христа. Почему же язычникам мы хотим предписать нечто иное? Ибо если закон был бы необходим или способствовал бы спасению своих блюстителей, он прежде всего был бы полезен нам, кому и был дан вначале. Если же мы, оставив закон, прибегаем ко Христу, то тем меньше должны принуждаться к соблюдению его язычники.

Слово же «грешник» здесь, как и во многих других местах, означает человека мирского или такого, кто потерян и отчужден от Бога. Таковыми и были язычники, не имевшие с Богом никакого общения. Иудеи же по усыновлению были чадами Божиими, и потому отделенными для освящения. Говоря же «по природе», апостол не имел в виду, что иудеи по природе свободны от всеобщей испорченности человечества, ибо Давид, происходивший из потомства Авраама, исповедуется, что рожден от нечистого семени (Psalms 51:7). Однако ту природную порочность, которой были подвержены иудеи, исцеляла благодать, коей они освящались. Поелику же обетование делало данное благословение наследственным, благо сие и называлось как бы данным от природы. Так и в Послании к Римлянам (11:16) апостол говорит, что иудеи рождаются из освященного корня.

Итак, говоря: мы по природе иудеи, он имеет в виду следующее: мы рождаемся святыми, но не по собственной заслуге, а поскольку избраны Богом к усыновлению. Что же сделали мы, иудеи по природе? Уверовали во Христа. С какой целью? Чтобы оправдаться верою. По какой же причине? Потому что мы убеждены в том, что человек не может получить праведности от дел закона. Так от природы и последствий веры апостол доказывает, что иудеи никак не оправдываются законом. Подобно тому, как, пытаясь утвердить праведность по собственным делам, они не покоряются праведности Божией, так же и наоборот: уверовав во Христа, они признают себя грешниками и отрицают праведность по делам.
Здесь апостол переходит к главному вопросу, больше того, в одном этом положении и заключена суть происходящего спора. Посему здесь нам подобает тщательнее вникнуть в его слова. Вначале следует отметить, что мы обретаем праведность верою во Христа, поелику не можем оправдаться делами. Теперь спрашивается, что разумел апостол под делами закона. Паписты, введенные в заблуждение Оригеном и Иеронимом, считают, что спор здесь ведется лишь о тенях закона. Больше того, они в этом вполне уверены. Посему дела закона они всегда истолковывают как обряды, словно Павел говорит не о той незаслуженной праведности, которую дарует нам Христос. Они не считают абсурдным одновременно утверждать, что никто не оправдывается делами закона, и что мы считаемся праведными перед Богом заслугою собственных дел. В итоге, они полагают, что здесь нигде не имеются в виду нравственные поступки. Однако контекст ясно показывает: слова апостола заключают в себе и нравственный закон. Ибо все, добавляемое затем Павлом, больше относится к нравственному, чем к обрядовому закону.
Далее, апостол постоянно противопоставляет праведности закона то незаслуженное принятие, коим нас удостаивает Бог. Но противники возражают: если Павел не имел в виду какие-то конкретные дела, он должен был говорить о делах вообще, не добавляя к ним слово «закон». Отвечаю: для такого способа выражения существовала веская причина. Ведь, даже если кто-нибудь превзойдет в святости самих ангелов, ему не будет полагаться награда, кроме той, которая следует из божественного обетования. Итак, то, что исполнение закона есть праведность, за которой закреплена награда вечной жизни, должно проистекать от Бога, возвестившего, что исполнившие закон будут жить. Об этом подробнее мы поговорим в другом месте. Кроме того, спор о законе происходил с иудеями. Поэтому Павел предпочел, так сказать, воевать с ними на их собственном поприще, а не прибегать к уловкам путем длинных рассуждений, словно бы не верил в собственное дело. Он твердо настаивает на том, что спор идет именно о законе.
Во-вторых, наши противники возражают и говорят, что вопрос в то время был поставлен лишь о соблюдении обрядов. С чем соглашаемся и мы. Почему же, спрашивают они, Павел перешел от частного вопроса к общему? Это было единственным основанием для заблуждений Оригена и Иеронима. Ибо они полагали, что, поскольку лжеапостолы спорили лишь о соблюдении обрядов, Павлу не подобало говорить о чем-то большем. Однако они не учли, что причина, почему Павел столь яростно сражался с ними, как раз и состояла в том, что последствия сего учения были значительно большими, чем казалось на первый взгляд. Ибо Павел был удручен не столько необходимостью соблюдать обряды, сколько перспективой отдать упование и хвалу за спасение делам закона. Подобным образом, когда речь идет о запрете употреблять мясо в определенные дни, мы думаем не столько о том, как тяжело не есть мясо, сколько о той петле, которая при этом набрасывается на совесть.
Итак, Павел здесь не тратит времени попусту и начинает рассуждать о всем законе, хотя лжеапостолы сражались лишь за соблюдение обрядов. Ибо потому они и настаивали на обрядах, чтобы люди искали спасение в соблюдении закона, воображая себе, что богопочитание несет с собой заслугу. Поэтому Павел противопоставляет лжеапостолам не нравственный закон, а одну лишь благодать Христову. Однако не все послание занято решением этого общего вопроса, в конце Павел отдельно говорит и об обрядах. Но поелику основной вопрос состоял в том, приходит ли к нам праведность от дел закона или от веры, прежде всего надлежало рассмотреть именно его. Поелику же паписты весьма болезненно относятся к тому, чтобы признать оправдание человека одною верою, на чем настаиваем мы, они также никак не хотят признать и то, что под делами закона имеются в виду нравственные поступки. Многие из них считают, что, приведя толкование Иеронима, полностью исполнили свой долг, однако контекст говорит о том, что речь идет также и о нравственном законе.

стих 16

Только верою (кроме как верою). Апостол не имеет в виду, что одни лишь обряды или любые другие дела не достаточны, если на помощь им не придет вера. Он отрицательному утверждению противопоставляет утверждение исключающее. Как бы говорит: не делами, а только верою во Христа. Иначе его слова были бы неуместны и не относились бы к делу. Ибо лжеапостолы не отрицали ни Христа, ни веры в Него, но требовали помимо этого соблюдать и обряды. Если бы Павел согласился увязать вместе эти две вещи, между ним и лжеапостолами было бы полное согласие. В таком случае Павел напрасно смущал бы Церковь столь яростным спором. Значит, остается согласиться со следующим: данное предложение является исключающим: мы оправдываемся не иначе как верою. Или же не оправдываемся, если это не происходит по вере, что равносильно тому, что оправдываемся мы только верою. Откуда явствует, сколь по-детски пустословят сегодня паписты, сражаясь с нами по поводу слова «только», как будто бы оно наше собственное. Но Павлу было неизвестно богословие папистов, которые, заявляя, что человек оправдывается верою, часть праведности отдают при этом делам. Павел не знал ничего о такой половинчатой праведности. Ибо, уча, что мы оправдываемся верою, потому что не в силах оправдаться делами, он считает несомненным следующую истину: мы не иначе принимаем праведность Христову, кроме как обнищав собственной праведностью. Итак, вере или делам надо приписывать либо все, либо ничего. О термине же «оправдание», и о том, каким образом вера является его причиною, мы поговорим после.

Не оправдается никакая плоть. Вначале апостол призвал в свидетели совесть Петра и других людей. Теперь же он еще больше подтверждает свое положение, говоря, что так и есть: никто из смертных не достигнет праведности делами закона. Ведь основа незаслуженного оправдания как раз и состоит в том, что мы лишаемся собственной праведности. Далее, отрицая, что какой-либо смертный может так оправдаться, апостол хочет исключить всех смертных из праведности закона, и даже возможность того, что кто-то сможет ее достичь.

стих 17

Если же, ища. Теперь апостол непосредственно обращается к галатам, дабы кто, связав нынешнее предложение с предыдущим, не подумал, что это часть речи, обращенной к Петру. Ибо как все сказанное могло относиться к Петру? Или никак, или самым малым образом. Посему, пусть всякий изберет одно из двух, что ему больше нравится. Далее, некоторые, в том числе и Златоуст, читают этот текст в утвердительном смысле. Смысл получается у них таким: если, ища оправдаться во Христе, мы еще не полностью праведны, но до сих пор нечисты, и Христос не достаточен нам для праведности, то отсюда следует, что Христос – служитель учения, оставляющего людей в грехах. Как будто Павел тем самым обвиняет в богохульстве тех, кто приписывает часть праведности закону. Но поскольку тут же следует презрительное «никак», – ответ, который Павел мог адресовать лишь вопрошающим, – я думаю, что фраза сия направлена на устранение абсурда, который, казалось, следовал из предыдущих утверждений.

Итак, апостол по своему обыкновению сам задает вопрос, и тем самым как бы принимает сторону противников: если, говорит он, праведность по вере приводит к тому, что даже мы, иудеи, будучи освященными от утробы матери, считаемся виновными и оскверненными, то скажем ли, что Христос – творец греха, сделавший так, что грех процветает даже в Его собственных людях? Откуда и следует то сомнение, о котором он уже говорил, а именно, что иудеи, уверовав во Христа, отказываются тем самым от праведности по закону. Ибо без Христа иудеи, отделенные от скверны прочих народов, кажутся каким-то образом изъятыми из числа грешников. Благодать же Христова как бы уравнивает их с язычниками, и врачевство, общее для тех и других, показывает также и общую болезнь. В этом и состоит смысл слова «также». «Также и сами мы», – говорит апостол, и говорит не о ком-нибудь, а о самых выдающихся, каковыми и были иудеи.

Никак. Павел справедливо отвергает подобное предположение. Ибо Христос, открыв скрывавшийся до этого грех, вовсе не является тем самым служителем греха, как будто, устранив праведность, Он открывает дверь греху и как бы утверждает его царство. В этом и заблуждались иудеи, приписывавшие себе вне Христа ту святость, которой на самом деле не было вовсе. Откуда и происходит жалоба: так значит Христос пришел для того, чтобы лишить нас праведности закона? Чтобы из святых сделать оскверненными? Чтобы покорить нас греху и вине за грех? Павел отрицает все это, с негодованием отвергая подобное богохульство. Ибо Христос не принес грех, а открыл грех; не устранил праведность, а сорвал с иудеев ложную маску.

стих 18

Ибо если я снова созидаю. Ответ Павла как бы двойствен. Вначале он отвечает косвенно, убеждая, что изложенный выше абсурд противоречит всему его учению. Он проповедовал Христа так, что одновременно соединял с этим упразднение и оставление греха. Ибо, как учит Иоанн (1 John 3:8), Христос пришел не для созидания, а для упразднения царства греха. Так и Павел свидетельствует здесь, что, проповедуя Евангелие, восстанавливает истинную праведность, разрушающую грех. Итак, никак не вяжется, что один и тот же человек и устраняет грех, и одновременно его созидает. Указав на эту нелепость, апостол опровергает возводимую клевету.

стих 19

Законом я умер. За тем следует прямой ответ: Христу не надо приписывать то, что свойственно закону. Христу не нужно лишать закон силы. Ведь и сам закон с успехом убивает своих учеников. Апостол как бы говорит: вы обманываете несчастных людей выдумкой о том, что они якобы должны жить от исполнения закона, и под этим предлогом удерживаете их в его узах. Одновременно вы ненавидите Евангелие, словно это оно ни во что обращает ту праведность, которую мы получаем от закона. Но ведь это сам закон заставляет нас умереть для него. Ибо, угрожая нам смертью, он не оставляет нам ничего, кроме отчаяния, и таким образом отваживает нас от упования на себя.

Чтобы лучше понять данное место, неплохо прочесть седьмую главу Послания к Римлянам. Там Павел с большим красноречием пишет о том, что никто не живет перед лицом закона, – никто, кроме тех, для кого закон умер. То есть тех, для кого он является праздным и бездейственным. Ибо как только закон начинает в нас жить, он тут же наносит нам смертельную рану, вдыхая жизнь в до этого мертвый грех. Итак, те, кто хочет жить в силу закона, еще не осознали того, к чему ведет нас закон. Он как бы силой принуждает нас умереть для себя. Отсюда и происходит грех, отсюда, а не от Христа. Умереть же для закона значит отречься от него и освободиться от его власти. Так что и мы не уповаем на него, и он не держит нас пленниками в своем рабстве.
Кальвин добавляет на полях данной рукописи: Или же, приговорив всех нас к гибели, он не открывает в себе никакой жизни. И этот последний смысл подходит больше. Ибо апостол отрицает, что Христос является творцом этого зла. Зла, состоящего в том, что закон более вредит, чем помогает. Он говорит, что сам закон содержит в себе проклятие, убивающее нас. Откуда следует, что смерть, приносимая нам законом, воистину смертельна. Ей противостоит другой вид смерти, смерти оживляющей, смерти в общении с крестом Христовым. Итак, Павел говорит, что распят со Христом, чтобы начать жить. Обычно расставляемые здесь знаки препинания только затемняют смысл. Многие читают так: законом я умер для закона, чтобы жить для Христа. Но больше подходит другая конструкция: законом я умер для закона. А потом отдельно: чтобы жить для Бога, я сораспялся Христу.

Чтобы жить для Бога. Павел показывает, сколь желателен для нас тот вид смерти, который так ненавидели лжеапостолы. Он хочет сказать, что мы умираем для закона не для того, чтобы жить для греха. Напротив, мы делаем это, чтобы жить для Бога. Жить же для Бога означает сообразовывать нашу жизнь с Его волей и все свое время стремиться лишь к тому, чтобы Ему угождать. Однако здесь, дабы части антитезиса отвечали друг другу, надо разуметь, так сказать, не жизнь для Бога, а жизнь перед Богом. Ибо по какой причине сказано, что мы умерли для закона, по той же самой говорится, что мы живы для Бога. В итоге, Павел увещевает нас, что смерть, о которой идет речь, вовсе не смертельна, наоборот, она – начало лучшей жизни. Ибо по упразднению закона нас принимает Бог, и Его благодать утверждает нас в другой, лучшей жизни. Я опускаю здесь прочие толкования. Мне кажется, что все сказанное как раз и есть то, что имел в виду Павел.

Сказав же, что он распят со Христом, апостол показывает, каким именно образом мы, умерев для закона, продолжаем жить для Бога. Таким, что привитые к Христовой смерти, черпаем из нее скрытую силу, подобно тому, как ручей проистекает из своего источника. Далее, Христос пригвоздил к древу креста рукописание закона, бывшее против нас. Посему, распявшись вместе с Ним, мы освобождаемся от всякой вины и проклятия закона. Тот, кто пытается сделать недействительным сие избавление, уничтожает крест Христов. Но будем помнить, что мы не иначе избавляемся от ига закона, как распявшись вместе со Христом. Подобно тому, как ручей черпает влагу от источника, соединившись с ним в одной природе.

стих 20

Живу же. Слово «смерть» всегда ненавистно человеческому слуху. Посему апостол, научив, что мы сораспялись Христу, добавляет про живодательность этого поступка. Одновременно он объясняет, что имел в виду ранее, сказав, что живет для Бога. Смысл в том, что он уже не живет собственной жизнью, но так оживотворяется тайною силою Христа, что, можно сказать, сам Христос живет и действует в его личности. Ибо как душа животворит тело, так и Христос вдыхает жизнь в Свои члены. Замечательная мысль, говорящая, что верные живут вне самих себя, то есть во Христе. А этого не может быть, если не иметь с Ним истинное и сущностное общение. Далее, Христос живет в нас двойственным образом. С одной стороны Он управляет нами Своим Духом и направляет все наши поступки. С другой – одаривает нас участием в Собственной праведности, дабы мы, будучи не в силах сами угодить Богу, стали угодны Ему во Христе. Первое относится к возрождению, а второе к незаслуженному получению праведности, которая, как думаю, и имеется здесь в виду (Можно здесь разуметь). Хотя, если кто захочет понимать данное место в обоих смыслах, я не стану возражать (Можно здесь разуметь).

А что ныне живу во плоти. В этом отрывке нет ни одного предложения, которое не искажалось бы различными толкованиями. Например, некоторые понимают плоть как извращенность порочной природы. Павел же разумеет под этим просто телесную жизнь. Ведь иначе можно было бы возразить: ты живешь, но лишь телесной жизнью. Там же, где живет сие тленное тело, где мы поддерживаем жизнь пищей и питьем, нет небесной Христовой жизни. Посему чрезвычайно нелепо и противно разуму, что ты, открыто живя обычным человеческим образом, отрицаешь за собой собственную жизнь. На это Павел отвечает, что жизнь его состоит в вере. Этим он намекает: все сокрытое таится от человеческих чувств. Посему жизнь, которую мы получаем через веру, не видима для человеческих глаз, но внутренне постигается нашей совестью через действенность Святого Духа. Поэтому наша телесная жизнь не мешает нам через веру владеть жизнью небесной. Esther 1:20. Он поместил нас на небесах, и т.д. А также: вы уже сограждане святым и свои Богу (Esther 2:19). Также в Послании к Philippians 3:20: Жительство наше на небесах. У Павла можно найти много подобных свидетельств. В них он утверждает: мы живем в этом мире таким образом, что одновременно находимся на небесах. И не только потому, что там восседает наш Глава, но и потому, что по праву нашего с Ним единства мы имеем с Ним общую жизнь. Как сказано у John 14:1.

Возлюбившего меня. Это добавлено для выражения силы нашей веры. Ибо кому-нибудь могла прийти в голову мысль: откуда у веры столь великая сила, чтобы вдыхать в нас Христову жизнь? Посему основанием, на которое опирается вера, апостол объявляет любовь Христову и Его смерть. Ибо отсюда и надо оценивать воздействие веры. Итак, почему же мы живем верою во Христа? Потому что Он возлюбил нас и предал Себя за нас. Любовь, коей возлюбил нас Христос, соединила Его с нами. Это Он исполнил Своей смертью, ибо, предавая Себя за нас, Он пострадал не отдельно от нас, а именно в нашем лице. Посему вера делает нас причастниками всего, что только откроет в распятом Христе. Упомянув о любви, апостол хочет сказать то же, чему учил Иоанн (1 John 4:19): Не потому что мы прежде возлюбили Его, ибо Он Сам предварил нас Своей любовью. Ведь ежели Христос искупил бы нас, подвигнувшись какими-то нашими заслугами, это было бы причиной Его любви. Ныне же Павел все приписывает любви Христовой. Поэтому она должна быть незаслуженной. Ибо надлежит отметить упоминаемый здесь порядок: возлюбил нас и предал Себя за нас. Смысл такой же, как если бы апостол сказал: у Него не было иной причины умирать, кроме той, что Он возлюбил нас. Причем тогда, когда мы были еще врагами, как он учит в Romans 5:10.

Предавшего Себя. Никакими словами нельзя достаточно выразить величие сей жертвы. Ибо кто может высказать словами, каково величие Сына Божия? Он же ценою нашего искупления назначил Самого Себя. В слове «предавшего» заключен весь тот обильный плод, который получили мы от Христовой смерти, – смерти, бывшей для нас жертвою умилостивления, очищения и удовлетворения. И не меньше ударение делается на словах «за меня». Поелику Христу было не достаточно умереть за спасение мира, если бы каждый [из тех, за кого Он умер] не вошел во владение и пользование этой благодатью.

стих 21

Не отвергаю. На это слово падает значительное ударение. Ибо какой великой и ужасной неблагодарностью будет презреть столь бесценную божественную благодать, приобретенную столь дорогой ценою? В этом святотатстве Павел обвиняет лжеапостолов, которые, не довольствуясь одним Христом, искали также другие средства для спасения. Ведь благодать Божия совершенно отвергается, ежели, отвергнув все прочее, мы не полагаемся на одного лишь Христа. Но что еще остается человеку, который, отвергнув благодать Божию, сделал себя ее недостойным?

А если законом. Напрасно здесь понимается как впустую. То есть, в смерти Христовой не было бы никакой пользы. Или Христос умер бы ни за что. Ведь то, что Он, принеся умилостивление за грехи наши, примирил нас с Отцом, было наградою за Его смерть. Отсюда следует, что оправдываемся мы по Его благодати, и, следовательно, не по делам. Паписты относят это к обрядовому закону. Но кто не усмотрит, что здесь имеется в виду весь закон? Павел как бы говорит: ежели мы сами заслуживаем праведность, значит Христос напрасно умер. Ибо Он умер для того, чтобы обрести для нас праведность. Зачем же было извне приобретать для нас то, что мы можем дать себе сами? Конечно, ежели смерть Христова – наше искупление, значит ранее мы были пленниками. Ежели она удовлетворение, значит ранее мы были должниками. Ежели умилостивление, значит мы были виновными. Ежели очищение – значит мы были нечистыми. Так же и наоборот: кто приписывает делам очищение, прощение, умилостивление, праведность, избавление, тот делает напрасной смерть Христову.

Здесь, возможно, кто-то возразит: этот довод не действует против тех, кто соединяет вместе дела и благодать Христову. Но нет сомнений, что именно это и делали лжеапостолы. Ибо у них одновременно имелись два положения: праведность происходит от закона, и мы искуплены Христовой смертью. Признаюсь, что, ежели отдать часть праведности делам, другая часть будет происходить от благодати. Однако Павлу было неизвестным такое богословие, и увидеть это весьма легко. Ведь доводы апостола были либо уместными и правильными, либо глупыми и ложными. Ежели какой богохульник дерзнет клеветать на апостола, то, вот, готова его защита: пред Богом праведностью считается не то, что воображаем мы, люди, а то, в чем нет никакого изъяна.
Впрочем, в намерения мои сейчас не входит защищать Павла от богохульников, дерзающих лаять на Святой Дух. Разговор мы ведем с папистами. Они высмеивают нас, рассуждающих вслед за Павлом: ежели праведность от дел, то Христос напрасно умер. Сами же о себе думают, что отвечают весьма умело, когда, вторя своим софистам, говорят так: Христос заслужил для нас первичную благодать, то есть возможность иметь заслугу; так что заслуга Его смерти присоединяется к удовлетворению делами, и вместе они приводят к ежедневному отпущению грехов. Итак, насмехаясь над нами, они насмехаются над самим Павлом, словами которого мы и проповедуем. Ведь прежде чем опровергать нас, им следует опровергнуть его. Мы знаем, что апостол спорил с людьми, не исключавшими полностью благодать Христову, с теми, которые лишь половину спасения приписывали человеческим делам. В споре с ними он приводит следующий аргумент: ежели праведность от закона, то Христос напрасно умер. Поступая так, он, конечно же, не оставляет делам даже капли праведности. Но паписты ничем не отличаются от тех противников Павла. Значит и нам для их опровержения можно использовать этот апостольский аргумент.