Bible Commentaries
Деяния 6

стих 1

Лука рассказывает здесь, по какому случаю, с какой целью и по какому чину были поставлены первые дьяконы. По его словам, когда между учениками возник ропот, его усмирило именно это врачевство. Согласно пословице: из-за злых нравов возникают хорошие законы. Могло бы показаться странным, почему апостолы сами и с самого начала не подумали о том, чтобы поставить дьяконов, почему Дух Божий не дал им тогда совета, с которым теперь они соглашаются как бы против воли? Ведь служение дьяконов достославно и весьма полезно для Церкви. Но происшедшее тогда все же послужило к добру, да и сегодня полезно нам в качестве примера. Если бы апостолы сказали об избрании дьяконов, прежде чем возникла в них нужда, народ бы принял это не столь благосклонно. Могло бы показаться, что апостолы избегают трудов и тягот, и многие не стали бы столь щедро давать пожертвования в руки кого-либо еще. Итак, надлежало на опыте убедить верующих, дабы те избрали дьяконов по собственной воле, видя, что не могут без них обойтись, и при том – по собственной вине. Мы же из этой истории учимся следующему: нельзя сразу же создать Церковь так, чтобы впоследствии она не нуждалась ни в каких исправлениях; нельзя выстроить гигантское здание в первый же день так, чтобы затем его не нужно было совершенствовать. Кроме того, мы учимся, что нет столь святого и достохвального божественного установления, которое не могли бы испортить или сделать менее полезным людские пороки. Мы дивимся тому, что в мире дела никогда не обстоят слишком хорошо, что к добру всегда примешано какое-то зло. Но все это производит наша порочная природа.
Воистину божествен был тот порядок, о котором прежде говорил Лука. Когда всякое имущество посвящалось Богу и раздавалось всем подряд. Когда апостолы, словно экономы Бога и нищих, председательствовали над раздачей милостыни. Но немного спустя возник ропот, нарушивший данное устроение. Здесь проявляется людская порочность, не терпящая, чтобы пользовались нашими средствами. Одновременно надо отметить хитрость сатаны, который, дабы лишить нас даров Божиих, усердно стремится к тому, чтобы употребление их не было правильным, чтобы оно сопровождалось неудобствами, вызывало подозрение, потом неприязнь, и, наконец, подверглось полному упразднению. Но апостолы своим примером учат нас, что не стоит поддаваться на эти козни. Ибо, оскорбленные ропотом, они, однако, не решают упразднить угодное Богу служение, но придумывают средство устранить ропот и сохранить принадлежащее Богу. Так и надлежит всегда действовать. Ведь какие бы преткновения ни измышлял каждый день сатана, надо, прежде всего, остерегаться, как бы он не лишил нас спасительных божественных установлений.

Умножились ученики. Нет ничего более желанного, чем увеличение Богом Своей Церкви, когда Он приводит отовсюду многочисленных людей для присоединения к Своему народу. Но порочность нашей природы мешает любому делу свершаться должным образом. Ведь от роста Церкви одновременно происходят многие неудобства. Сложно сделать так, чтобы в составе толпы в Церковь не прокрались лицемеры, злоба которых обнаруживается не сразу, а лишь тогда, когда им удается заразить определенную часть стада. Многие негодные, неуступчивые, развращенные под предлогом покаяния внедряются в Церковь. И, не говоря о прочем, между многими людьми трудно установить согласие. Из-за разных нравов разнятся и отношения, и едва ли одно и то же дело понравится всем. Это производит соблазн, и многие вместо многочисленной Церкви хотят общаться лишь с немногими людьми, тяготятся многочисленностью и даже ее ненавидят. Однако никакая скорбь, никакая тягость не должны быть столь сильными, чтобы нам перестало нравиться возрастание Церкви, чтобы мы перестали ее распространять, чтобы по мере сил не хранили единство со всем ее телом.

У Еллинистов ропот. Отсюда явствует: не были полностью возрождены Духом те, кто в различии между язычниками и евреями увидел предлог для распрей. Ведь во Христе нет ни иудея, ни эллина, посему такая ревность отдает миром и плотью. Тем более, следует остерегаться, чтобы нечто подобное не прокралось и к нам. За этим следует иной порок: свое негодование они выражают в ропоте. Не ясно, действительно ли имели место конкретные жалобы. Ведь Лука, говоря, что эллинисты роптали из-за того, что их вдовам не воздавали честь, сообщает не столько происходившее на самом деле, сколько то, что люди чувствовали внутри себя. Могло быть и так, что апостолы предпочитали иудеек, как более благородных. Эллинисты же ложно сочли, что их вдовы презираются и считаются чужими. И это кажется весьма вероятным.

Слово «служение» можно понимать двояко: в активном и пассивном смысле. Ведь мы знаем: в начале истории Церкви для дьяконского служения были выбраны вдовы. Но я скорее думаю, что Эллинисты жаловались на то, что их вдовам оказывали меньшую помощь. Таким образом, служение здесь – ежедневное распределение благ, обычно происходившее в Церкви.

стих 2

Двенадцать Апостолов, созвав множество. То, что апостолы не сильно вознегодовали, свидетельствует об их терпимости и справедливости. То же, что они своевременно исправляют возникшее зло и не откладывают врачевство, говорит о мудрости и благочестивой заботе. Ибо всякий набравший силу раздор – трудноизлечимая рана. Из факта созыва собрания явствует: Церковь управлялась упорядоченно и разумно. И хотя авторитет находился у апостолов, они, однако, советовались с народом. Надо также отметить, что учениками здесь названы верующие или христиане, в которых исполняется пророчество Исаии: все будут научены Богом; а также Иеремии: все узнают Бога от малого до великого.

Нехорошо. По-гречески сказано οΰκ άρεστόν. Этим словом греки означают либо предпочтительное, либо просто угодное дело. Я же скорее думаю, что апостолы говорят о чем-то полезном, а не просто о своем решении. Впрочем, если им не полезно заниматься этим делом, они, кажется, видят некую неправильность в том, что до сих пор им занимались. Действительно, истинно высказывание: отец благоразумия – опыт. Посему нет ничего глупого, если мы скажем: апостолы, узнав на опыте, что им не подходит данное служение, попросили Церковь их от него освободить. Но если и было здесь что-то неправильное, это скорее надо приписать нужде, чем их ошибкам. Они не по собственному желанию взялись за это дело. Но, поскольку не было иного выхода, предпочли скорее отягощаться сверх меры, чем пренебречь бедными. Кроме того, говоря, что несправедливо, оставив Слово Божие, пещись о столах, они имеют в виду, что неспособны исполнять оба служения, и вынуждены одно из них оставить. Они как бы говорят: если хотите использовать наше служение в проповеди Евангелия, освободите нас от заботы о бедных; ибо мы не можем исполнять все сразу. Но кажется, что их просьба неуместна, ибо они и прежде не оставляли учительства, хотя и занимались благотворительностью. Отвечаю: покуда устроение Церкви не было упорядочено, апостолы были заняты так, что не могли полностью, как подобало, отдаваться учению.

Итак, они отказываются от служения, мешавшего им свободно и основательно учить. Но не следует понимать так, что они полностью отказались от заботы о бедных. Они просто попросили облегчения в труде, дабы больше заниматься основным делом. Между тем, они показывают, что служение Слова настолько многотрудно, что полностью поглощает человека, не позволяя заниматься другими делами. И если бы это учли с самого начала, служение в Церкви распределилось бы совсем по-иному. Под предлогом диаконии папские епископы присвоили огромные богатства. Между тем, они заняты совсем другими делами, для которых каждому из них не хватило бы и десяти голов. Порочность же состоит в том, что они утверждают, будто Церковь может существовать лишь погруженная в подобную бездну. И не перестают хвалиться апостольским преемством, хотя на деле ведут себя самым противоположным образом. Они благоразумно остерегаются, занимаясь столами, столкнуться с необходимостью оставить свою роскошь. Ибо всякий, заботясь о собственном столе, небрежет о столах других.
Однако, пропуская все сказанное, извлечем полезное из настоящего отрывка. Мы знаем, что заботиться о бедных – священное предприятие. Итак, поскольку апостолы предпочли проповедь Слова, мы выводим отсюда, что проповедь – самое угодное Богу дело. Но сразу же возникает трудность. Апостолы отрицают, что способны исполнить оба этих служения. Мы, конечно же, не лучше апостолов. Посему всякий призванный к учительству пусть (как говорится) полностью предастся обустраиванию своего гнезда. Ведь больше всего мы склонны предаваться лени. Кроме того, плоть измышляет справедливые предлоги, дабы занимающиеся посторонними делами не сразу поняли, что уклоняются от своего служения. Посему, чтобы служители следили за собою, пусть они иногда вспоминают о словах апостолов. Последние говорят: будучи призваны к учительскому служению, мы должны оставить заботу о нищих. Итак, какое же извинение имеют мирские занятия, коим предаются ради личной выгоды, если от этого страдает вовсе не последняя часть божественного культа?

стих 3

Выберите из среды. Теперь мы видим, зачем были поставлены дьяконы. Это имя, имея общее значение, буквально относится к экономам, обслуживающим нищих. Отсюда явствует, сколь беспутно смеются паписты над Богом и людьми, присваивая своим дьяконам лишь служение держать чашу и блюдо. Действительно, не надо долгих дискуссий, чтобы доказать: у них нет ничего общего и согласного с апостолами. Если читатель хочет узнать об этом больше, пусть прочтет наши Наставления.

Что касается настоящего отрывка, из него видно: вначале в Церкви допускались выборы. Ибо тиранично, если один по своему смотрению будет поставлять служителей. Итак, законный порядок таков: общим голосованием избираются те, кто обязан исполнять какое-либо общественное служение в Церкви. Апостолы предписывают, каких именно людей надо избирать, а именно: испытанных в вере, благоразумии, наделенных другими духовными дарами. Между тиранией и вседозволенностью имеется некая середина, состоящая в том, чтобы ничто не происходило без согласия и одобрения народа. Пастыри же управляют народом, и их авторитет должен быть как бы уздой для сдерживания народного напора, чтобы он не превысил должную меру. Между тем полезно отметить, что для верующих установлен закон: не избирать непригодных к служению людей. Ибо мы немало оскорбляем Бога, если несознательно относимся к избранию тех, кто будет управлять Его домом. Значит, надо проявить предельное благочестие, дабы всякий поставленный на священную церковную службу показал на опыте, что ее достоин.
Семеричное число относится лишь к обстоятельствам текущего момента. Никто не должен видеть здесь какую-либо тайну. Сказанное Лукой, что избранные были исполнены Духа и премудрости, я толкую так: требуется, чтобы избранные были наделены не только другими дарами благодати, но и благоразумием, без которого нельзя правильно исполнять свое служение. И это для того, чтобы остерегаться мошенников и лжецов, которые, чрезмерно любя нищету, отбирают необходимое у других братьев. А также для того, чтобы остерегаться клеветы тех, которые даже без всякого повода постоянно жалуются. Ибо это занятие не только трудоемко, но и подвержено всяким левым толкам.

стих 4

Постоянно пребудем в молитве. Апостолы показывают, что им достаточно и того дела, которым они занимаются всю жизнь. Здесь вполне подходит старая поговорка: на какую священную службу заступил, ту и продолжай исполнять. Посему они используют словоπεοσκαρτερήσαι, означающее нечто прикрепленное, привязанное к какому-либо предмету. Итак, пасторы не должны считать, что исполнили свой долг, если ежедневно тратят какое-то время на поучения. Требуется другое усердие, другой пыл, другая усидчивость, дабы они воистину могли хвалиться своей старательностью в данном деле. Апостолы упоминают о молитве, но не потому, что одни они должны были молиться (ибо занятие то принадлежит всем благочестивым), а потому что у них больше, чем у прочих, повода для молитвы Богу. Если всякий должен заботиться об общем благополучии Церкви, то тем более пастырь, которому особо поручено учительское служение, должен усердно трудиться ради этой цели. Так и Моисей, увещевая к молитве других, сам предшествует им в этом мероприятии. И не напрасно Павел столько раз упоминает о своих молитвах. Кроме того, надо постоянно помнить о том, что мы, сея, вспахивая и орошая, только напрасно тратим силы, если с неба не будет послан прирост. Итак, не достаточно усердно учить, если при этом не просить у Господа благословения, дабы труд наш не остался бесплоден. Отсюда ясно: служителям слова вполне уместно рекомендуется молитвенное усердие.

стих 5

Стефана, мужа, исполненного веры. Лука не потому отделяет веру от Духа, что она не является Его даром. Но потому, что под Духом он разумеет другие дары, коими был наделен Стефан. Таковы: рвение, благоразумие, порядочность, братская любовь, прилежание, целомудрие доброй совести. Он утверждает, что в Стефане все это было особенно заметно. Итак, Лука говорит, что избранный отличался, во-первых, верою, затем другими добродетелями, дабы ясно показать: Стефан изобиловал духовной благодатью. Других он не хвалит так сильно, ибо они без сомнения были ниже Стефана. Больше того, древние с большим согласием говорят, что Николай, один из семи дьяконов, был тем, о котором Иоанн упоминает в Откровении (2:15), а именно: создателем непристойной и преступной секты, пытающейся растлить женщин. Тем более нам надлежит быть бдительными при избрании служителей Церкви. Ведь если человеческое лицемерие обманывает даже тех, кто постоянно остерегается и бодрствует, то что станет с беспечными и небрежными? Между тем, если, употребив должное усердие, мы все же ошибемся, то не будем сильно переживать. Ведь Лука говорит, что ошибке были подвержены даже апостолы.

Кто-нибудь спросит: какую же пользу принесло тогда увещевание? К чему были молитвы? Ведь исход дела показал, что избрание не полностью управлялось Духом Божиим. Отвечаю: хорошо и то, что в избрании шести человек суждение Церкви направлял Дух. То же, что в избрании седьмого Он попустил ей ошибиться, не должно казаться абсурдным. Ведь нас надлежит смирять разными способами. Отчасти нас упражняют сами злые и порочные люди. Отчасти, наученные их примером, мы исследуем самих себя, дабы в нас не скрывалось никакого тайного обмана. Отчасти же это помогает нам стать более внимательными в различении и как бы постоянно бдеть, не позволяя обманывать себя вероломным и лживым людям. Также могло случиться, что служение Николая на время было полезным, и лишь потом он впал в свое чудовищное заблуждение. И если даже он отпал от столь почетного сословия, то каждый из нас тем более должен бодрствовать, в смирении и страхе покоряя себя Богу.

стих 6

Помолившись, возложили на них руки. Возложение рук во время закона было торжественным символом посвящения. Теперь же апостолы возлагают руки для того, чтобы поставляемые знали о своем посвящении Богу. Однако, поскольку сама по себе церемония эта пуста, к ней добавляется молитва, коей они вверяют Богу тех, кого посвящают Ему в качестве служителей. Возложение рук относится к апостолам. Ибо весь народ не возлагал на посвящаемых руки. Но, поскольку апостолы молились от лица Церкви, другие также присоединяли свои моления. Отсюда мы выводим, что возложение рук, которым пользовались апостолы, было обрядом, соответствующим порядку и приличию. Но само по себе оно не обладает какой-либо силой и действенностью, его мощь и результат проистекают от Духа Божия. То же следует сказать в целом и о других обрядах.

стих 7

Лука снова говорит о возрастании Церкви, дабы этим фактом еще больше превознести благодать и силу Божию. Уже то, что Церковь возникла внезапно и как бы мгновенно, было великим божественным делом. Но не меньшего удивления достойно и то, что Бог продвигал начатое дело несмотря на столькие препятствия, увеличивал число верующих, уменьшить которое и даже полностью изничтожить старался весь мир. Говоря, что Слово Божие возрастало, Лука имеет в виду, что оно распространялось дальше. О возрастании Слова Божия говорится в двух смыслах: когда к послушанию ему приходят новые ученики, или по мере успехов каждого из нас в его исполнении. Здесь Лука ведет речь о первом способе возрастания. Ведь он тут же поясняет свои слова, говоря о числе учеников. Успехи веры Лука ограничивает одним городом. Ведь, хотя ученики, вероятно, были рассеяны и в других местах, их зримая организация находилась только в Иерусалиме.

Очень многие. Поскольку вера наша в прямом смысле слушается евангельского учения, слова Луки о послушании вере метонимичны. Слово Божие и само христианское исповедание он означает термином «вера». Священников же упоминает особо, поскольку в целом они враждовали против Евангелия. Посему обращение даже некоторых, не говоря уже о многих, было бы чудесным делом Божиим. Ведь вначале они нападали на Христа и говорили следующее: уверовал ли в Него кто из начальников? Но проклят сей народ, не знающий закона.

стих 8

А Стефан. Лука говорит о новом сражении Церкви. Отсюда видно: слава Евангелия всегда соединена с крестом и разными скорбями. Итог таков: в лице одного христианина напали на всю Церковь. Отсюда вышло так, что враги осмелели: испив невинную кровь, они стали свирепствовать еще яростнее. До этого они ограничивались розгами и тюремным заключением, Но, дабы мы знали, что и в смерти, и в жизни Стефана прославилось имя Христово, Лука говорит вначале, что тот был исполнен веры и силы. Этим он хочет сказать: его вера была зримой и отличалась чудотворной силой. Ибо не следует думать, что слова «исполнен веры» означают совершенство веры. Для Писания вполне привычно называть исполненными дарами Божиими тех, кто наделен ими изобильно. Сила, без сомнения, означает здесь способность творить чудеса. Вера же охватывает не только дар разумения, но пламенную ревность по Богу. Из-за этих преимуществ, поскольку имя его было известным, на него и обрушилась как бы в едином порыве ярость нечестивых. Ведь по мере того, как сила и благодать Духа являют себя вовне, обычно все больше разжигается злоба сатаны. Из контекста явствует: Стефан усердно и мужественно проповедовал евангельское учение. Но Лука умалчивает об этом, довольствуясь похвалой его вере, не способной лениться или пребывать в спячке.

стих 9

Некоторые. Начало гонения состояло в том, что нечестивые, ранее напрасно противясь Христу с помощью диспутов, и увидев, что их прежняя тактика не принесла успеха, прибегли к клевете и бунту, а затем к прямому насилию и убийству. Итак, словом «вступили» Лука хотел сказать, что те, о ком идет речь, словесно противились Евангелию. Они не сразу поволокли Стефана на суд, но прежде вели с ним спор и нападали в устной форме. Лука имеет в виду гостей, находившихся в Иерусалиме из-за торговых дел или ради научения. Он говорит, что отчасти они пришли из Киринеи, отчасти из Александрии, отчасти из Киликии и Азии. Все они, по его словам, принадлежали к синагоге Либертинцев. Вероятно, вольноотпущенники римских граждан на свои средства содержали синагогу, особо предназначенную иудеям, пришедшим в Иерусалим из провинций. Итак, пришедшие сюда по благодати Божией, и обязанные столь же пламенно принять Христа, они на деле первыми преследует Его и разжигают ярость остальных. Как показывает Лука во многих местах: провинциальные иудеи были больше других враждебны к здравому учению и больше других вредили, разжигая ненависть толпы. Он упоминает о многих, дабы победа истины оказалась еще славнее. Ведь многие, собравшись из разных регионов, расходятся побежденные одним человеком. Нет сомнения: пристыженные, они были вынуждены умолкнуть. Уже раньше вера и чудеса Стефана свидетельствовали о его благодати и достоинстве. Теперь же он так отвечает спорщикам, что тут же оказывается победителем.

Мудрость и Дух, в которых спорщики не могли тягаться со Стефаном, Лука не считает чем-то различным. Надо понимать так: они не могли противиться мудрости, внушаемой Святым Духом. Лука хотел сказать: сражение не велось человеческими силами, враги Евангелия были повержены именно потому, что воевали с Духом Божиим, говорившим устами Стефана. И поскольку Христос обещал этого Духа всем Своим ученикам, будем же и мы с доброй верой сражаться за истину, прося у Него премудрости и красноречия. Тогда мы будем достаточно обучены для полемики, и нас никогда не смутят остроумие и болтливость врагов. Также и в наше время Дух не менее действен и ежедневно являет Свою силу в устах мучеников, ведомых на огненную смерть. Дабы, будучи простыми людьми, они одним своим словом, точно молнией, приводили в замешательство лучших папских богословов.

стих 11

Пораженные силою Духа, они отказываются от спора, но выставляют ложных свидетелей, подвергших его клевете. Отсюда явствует: они сражались с недоброй совестью. Ибо что может быть хуже обычая ложью защищать собственное дело? Вообразим себе человека, вредящего другим. Все равно его нельзя осуждать по лжесвидетельству. Но лицемеры под предлогом своего рвения спокойно потакают себе в этом порочном обычае. Мы видим и сегодня, как паписты сознательно искажают ясные места Священного Писания, желая выдвинуть против нас ложные свидетельства. Признаю, что грешат они больше по незнанию. Но нет среди них такого, кто не позволял бы себе искажать смысл библейских слов, чтобы сделать учение наше ненавистным. Они намеренно измышляют против нас чудовищную клевету. Если спросить этих раввинов, позволительно ли клеветать на людей, в целом они ответят отрицательно. Но когда дело доходит до нас, они оправдываются благой ревностью, поскольку считают дозволенным все, что может опорочить нас и наше дело. Значит, они льстят себе во лжи, в вероломстве и позорном бесстыдстве. Подобного рода лицемерие также ослепило тех, о ком говорит Лука. Лжесвидетельствами они пытались погубить Стефана. Ведь там, где царствует сатана, он не только побуждает отверженных к жестокости, он ослепляет им очи, дабы они всё считали себе позволительным. Этот пример учит нас тому, сколь опасно изображать себя ревностным, если нами не руководит Дух Божий. Ведь ревность вырождается тогда в безумие, превращаясь в личину для прикрытия любых беззаконий.

стих 14

Мы слышали. Из защиты Стефана вполне очевидно, что о храме и Моисее он говорил только в почтительном тоне. Однако обличали его не без причины. Ведь он учил упразднению закона. Но свидетели были лживы в том, что намеренно искажали добрые и благочестивые выражения. Так и Христос был вынужден защищаться, говоря, что пришел не нарушить закон, но исполнить. Ибо проповедь об отмене обрядов нечестивые исказили так, словно Он хотел упразднить весь закон. Враги также необоснованно отнесли к Иерусалимскому храму сказанное Им о Собственном теле. И что же? Разве Павла не обвиняли в том, что он учил делать зло, чтобы вышло доброе? Посему сегодня у нас не должно быть причин для удивления, если нашему полезному, благочестивому и правильному учению столь клеветнически придают порочный смысл? Скорее следует признать: никогда нельзя столь осторожно и умеренно проповедовать евангельское учение, чтобы оно не подвергалось клевете. Ибо сатана всегда, будучи отцом лжи, занят своим делом. Кроме того, поскольку учение это во многом противоречит плотской мудрости, люди больше всего склонны к клевете, затемняющей его подлинный и правдивый смысл. Так что злоба и коварство сатаны должны сделать нас более осторожными, дабы не говорить чего-то двусмысленного, ложного и неподходящего, вооружающего против нас других. Следует стараться не давать нечестивым желаемого ими повода. Кроме того, если мы видим, что правильно и благочестиво изложенное учение искажается порочной клеветой, обезображивается и разрывается на части, у нас не должно быть причин раскаиваться и падать духом. Ведь было бы несправедливым, если бы мы были свободны от злых нападок сатаны, если их не смог избежать даже Сын Божий. Между тем нам надлежит обличать и разрушать обман, клевещущий на истину Божию. Ибо мы видим, как Христос защищал евангельское учение от возводимого на него позора. Будем же мужественными и усердными, чтобы это поношение не помешало нашему успеху.

Например, мы учим, что люди порочны настолько, что полностью порабощены желанием греха и зла. Поэтому враги измышляют клевету, говоря, будто мы отрицаем добровольность греха, будто по нашему учению люди побуждаются ко греху извне, не неся никакой вины. Они также клевещут, будто мы угашаем усердие к добрым делам. Далее, мы отрицаем, что дела святых в собственном смысле имеют заслугу, ибо они всегда содержат что-то порочное. Враги же клевещут, будто мы устраняем различие между добрым и злым. Мы говорим, что праведность человека состоит лишь в благодати Божией, и души благочестивых могут успокоиться лишь в смерти Христовой. Они же заявляют, что мы ослабляем узду для плоти, отрицая любое использование закона. Мы утверждаем за Христом принадлежащую Ему честь. Они же, разорвав ее на тысячу кусков, распределяют ее по собственной прихоти, называя нас врагами святых. Они говорят, что вместо свободы Духа, мы учим плотской вседозволенности. Что священную Вечерю Христову мы пытаемся не восстановить в законном и чистом употреблении, а извратить и полностью уничтожить. Другие же, по привычке академиков, все отрывая от контекста, поскольку им не угодно то, что мы проповедуем из Писания о тайном предопределении Божием, обвиняют нас, будто мы делаем из Бога тирана, наслаждающегося гибелью невинных людей, которых Он еще не рожденных определил к вечной смерти. Они приводят это и многие подобные обвинения, хотя вполне знают о том, что мы почтительно думаем о Боге и говорим о Нем только так, как Сам Он учит в Своем Слове. Тяжко и трудно выносить подобную ненависть, но из-за нее мы не должны оставлять защиты правого дела. Для Бога драгоценна Его истина, такой же она должна быть и для нас. Хотя для отверженных она – запах смертоносный на смерть.
Но вернемся к обвинению против Стефана. Основная его часть состоит в том, что он де богохульствовал на Бога и Моисея. Обвинители правильно считают оскорбление Моисея оскорблением Божиим, ведь Моисей в учении своем ничего не говорил отдельно от Слова Божия. Они обосновывают обвинение следующим образом: Стефан оскорбительно говорил против храма и закона. Богохульство же они видят в том, что, по его словам, с приходом Христа положен конец храму и внешним обрядам. Невероятно, чтобы Стефан говорил так, как они ему приписывают. Напротив, обвинители искажают благочестивые выражения, дабы обосновать свою клевету. Кроме того, даже если слова они передали правильно, Стефан не только не оскорбил храм и закон, но превознес их самым наивысшим образом. Иудеи думали, что с честью храма будет покончено, если его прообразовательный статус не продолжится вечно, что закон Моисея станет бесполезным и недействительным, если не будут вечно практиковаться обряды. Но преимущество храма и польза от обрядов состоит прежде всего в том, что они указывают на Христа, как на свой главный первообраз. Значит, каким бы справедливым ни казалось обвинение, оно все же было неправильным и надуманным. Кроме того, хотя вопрос и ставился следующим образом: так ли происходило дело, как о том свидетельствовали обвинители, – главный момент заключался в смысле происшедшего. Ибо Стефана обвиняли в том, что он учил изменению формы божественного культа, принятой на то время. Это толковали как богохульство в адрес Бога и Моисея. Значит, вопрос шел больше о праве, чем о факте. Ибо спрашивалось: оскорбил ли Бога и Моисея человек, учивший, что храм есть видимый образ более превосходного Святилища, в Котором обитает полнота божества, и что тень закона была лишь временной.

Иисус Назорей. О Христе они говорят презрительно, будто Его память достойна позора. Между тем из их клеветы можно вывести, что Стефан, говоря об упразднении закона, противопоставлял тень – телу, а образам – саму суть. Ведь если обряды упраздняются через Христа, истина их была духовной. Иудеи же, желая, чтобы они были вечными, уважали в них только грубое, плотское, земное и видимое очами. В итоге, если бы употребление обрядов было вечным, они оказались бы непрочными и суетными. Ведь в них нет ничего, кроме внешнего вида. Значит, нет и ничего прочного. И истинная вечность их состоит в том, что Христос упразднил их Своим пришествием. Значит, отсюда следует, что их сила и действенность заключались во Христе.

Переменит обычаи. Нет сомнения, что Стефан ведет здесь речь лишь об обрядовой части закона. Но поскольку люди обычно настаивают на внешней помпе, они поняли его так, будто Стефан сводит на нет весь закон. Главные заповеди закона говорили о духовном почитании Бога, о вере, о праведности и суде. Но обвинители, больше ценя внешние обряды, преимущественно называли установлением Моисея заповеданное им о жертвоприношениях. Такова природа, свойственная людям с начала мира. И она всегда им будет присуща. Так и сегодня паписты не признают иного божественного культа, кроме своих личин. Хотя они во многом разнятся с иудеями, ибо вместо установлений Божиих почитают человеческие измышления.

стих 15

И все сидящие. Во время суда глаза всех обычно обращены на подсудимого, ожидая от него защиты. Лука говорит, что вид Стефана походил на ангельский. Это относится не к его природной внешности, а к тому, чем она казалась тогда. Ведь лица виновных обычно бледнеют, они торопливо оправдываются и выказывают иные признаки волнения. Лука же говорит, что в Стефане не было заметно ничего подобного. Скорее в нем сияло какое-то величие. Писание часто использует в этом смысле сравнение с ангелами, например: 1 Samuel 29:9, 2 Samuel 14:17 и 19:28.