Bible Commentaries
Деяния 23

стих 1

Устремив взор. Павел начинает со свидетельства доброй совести, дабы все собрание осознало: его неправедно винят в столь жутком преступлении, словно человека, пытавшегося ниспровергнуть Божий культ. Любой человек, не будучи презрителем Бога или религии, конечно, может согрешить по неведению. Но Павел с самого начала хочет смягчить ожесточенных судей, дабы внушить к себе доверие. Ибо он вовсе не смог бы защитить себя, если бы в душе священников засело мнение о том, что Павел – нечестивый отступник. Итак, прежде, чем приступить к изложению дела, он очищает себя от подобного преступления. Не только с целью вызвать благоволение, сославшись на усердие к благочестию, но и для того, чтобы упредить клевету и опровергнуть неправедную предубежденность против себя. Ибо он видел, что все собрание было привержено и доверяло именно этой клевете. Что же он собирался сказать потом, нам не известно. Кроме того, это вступление учит: никто не может правильно понимать учение благочестия, если в нем не царит страх Божий. Хотя теперь он менее почтительно называет священников, чем делал это ранее, но все же удостоивает их имени братьев. Не потому, что те были его достойны, но чтобы засвидетельствовать: причина отчуждения лежит вовсе не в нем.

стих 2

Первосвященник же. Рассказ Луки, кажется, не согласуется с общепринятой историей. Ведь Иосиф так повествует о первосвященниках тех времен: когда Квадрат, проконсул Сирии, отстранив от управления Иудеей Кумана, приказал ему явиться перед Кесарем, одновременно к нему же был послан в оковах первосвященник Анания. Иосиф не упоминает о том, кто именно заступил на его место. Хотя, вероятно, его честь перешла Ионафану, впоследствии убитому из-за лжи и вероломства Феликса, начальника Иудеи и преемника Кумана. Ведь этот Феликс, получая от него частые упреки, не стерпел стойкости этого человека. Он заключил сговор с неким Дорой, тайно подослав к первосвященнику убийц. Тогда же по свидетельству того же Иосифа царь Агриппа передал священство Измаилу, сыну Фабея. Однако, поскольку и он был послан народом в Рим, и по причине чьей-то просьбы удержан там Поппеей, женою Нерона, Агриппа поставил на это место Иосифа, по прозвищу Хаби, сына Симона. Вскоре же, став и к нему испытывать отвращение, царь сделал первосвященником Анана, сына Анана. Далее, Иосиф говорит, что последнее событие произошло в то время, как после смерти Феликса был назначен Альбин, заступившей на его место. Не вижу, почему надо, как делают некоторые, называть этого Анана Ананией. Слухи же о том, что он был саддукеем, в целом обоснованны. Кроме того, он был жестоким и дерзким, приказав без всякой законной власти побить камнями Иакова, брата Господня. Однако, если верить Иосифу, он не мог быть тем Ананией, о котором упоминает Лука. Ведь первосвященником он стал лишь по прошествии многих лет после ухода из провинции Феликса. Поэтому мне приходит на ум иное предположение. Все то время процветал некий священник Анания, державший, за исключением титула, первое место в своем сословии. И поскольку между первым Ананией и Измаилом Иосиф оставляет некий промежуток времени, возможно, именно тогда этот человек и достиг первосвященства. Однако, как бы то ни было, из Иосифа ясно: Анания, убитый при захвате города во время правления Клавдия Кесаря и Нерона, равнялся по чести тогдашним высшим священникам. Больше того, его авторитет был велик настолько, словно именно он осуществлял верховное правление, хотя титулы носили тогда другие люди. Отметим: άρχιερεύς – имя, употребляемое ко всем как бы носящим верховное священство. Теперь пусть читатели размыслят: не может ли в этом отрывке имя άρχιερέος, как и во многих других местах, обозначать не верховенство, а первенство? Ведь евангелисты повсеместно называют άρχιερέΐς священников из рода Аарона, отличая их тем самым от левитов, носивших низшую степень священства. Добавь к этому, что наш Анания, считавшийся сильным и способным человеком, вполне мог исполнять обязанности отсутствующего первосвященника. Кроме того, почерпнутое нами из Иосифа частично содержится в книге 20-й Древностей, с 3-й Deuteronomy 8:0-ю главу, а частично Deuteronomy 2:0-й книге Иудейских Войн.

Приказал бить его по устам. Мы видим, что в данном собрании царила удивительная несдержанность. Ибо первосвященник, обуреваясь порывом ярости и приказав быть Павла без какой-либо причины, без сомнения сделал это по общему согласию. Больше того, он хотел таким образом заслужить благоволение этих безумцев. Так Господь позволяет нечестивым подпадать под власть дьявола и полностью лишаться всякой видимости справедливости и умеренности. Ведь лицемеры желают выказывать нечто похожее на рассудительность. Нет сомнения, что и этот первосвященник пытался вести себя почтенно, достойно собственного сана. Но Господь сорвал с него эту личину, так что он не выказал даже скромности плебея и простолюдина, подобно зверю предавшись неистовому насилию. Между тем, мы видим, сколь гнусным и ужасным было тогда состояние Церкви. Анания, председательствуя на совете, должен был своей рассудительностью обуздывать остальных. Но, забыв о всякой чести, наоборот, толкает их к насилию. Значит, тогда вовсе не осталось никакой законности, но повсюду царило беспорядочное варварство. И не удивительно. Ведь иудеи ранее отошли от Бога, отвергли Христа с великим поношением. И вся религия среди них пришла в упадок. Значит, им надлежало впасть в безумие, ужасное даже для мирских, дабы позор их стал наказанием за предыдущее нечестие.

стих 3

Бог будет бить тебя. Павел не смог не ответить на эту несправедливость. По крайней мере, он жестко порицает первосвященника, возвещая ему мщение Божие. Как явствует из греческого текста, это была не молитва Богу, но скорее порицание, соединенное с угрозой кары. Если же кто возразит, что Павел не соблюл скромности, заповеданной Христом, приказавшим подставлять левую щеку тем, кого ударили по правой – ответ весьма прост. Этими словами Христос не требует от нас молчания, укрепляющего нечестие и ожесточенность злых, но лишь, чтобы мы сдерживали себя, терпеливо снося нанесенное оскорбление. Христос хочет, чтобы Его люди, получив одно оскорбление, были готовы вынести и другое. Таким образом, Он полностью подавляет в нас страсть к мщению. Вот истинное и краткое определение терпимости, подобающей всем верующим: не поддаваться ярости, не творить зла, но пытаться победить злобу добротою.

Однако Христос вовсе не запрещает им жаловаться на нанесенные обиды, обличать нечестивых, призывать их на суд Божий. Лишь бы они делали это спокойно и уравновешенно, без злобы и ненависти. Подобно тому, как Павел взывает здесь к суду Божию, чтобы первосвященник не льстил себе в собственной тирании. Он обвиняет его в нарушении закона, благодеянием которого первосвященник и получил свою власть. Отсюда Павел выводит: такой поступок не останется безнаказанным. Тот, кто возропщет, побежденный нетерпением, будет виноват. Открытое же жесткое обличение, исходящее из уравновешенной души, не преступает положенные Христом пределы. Если же кто возразит, что с обличением смешано здесь и ругательство, отвечаю: всегда надо смотреть, с каким намерением говорятся слова. Христос называет подлежащим синедриону человека, сказавшего только «рака» своему брату. Сказавшему же «безумный» грозит более тяжким осуждением. Однако, если дело доходит до упреков, часто надо выражаться еще жестче. Отсюда вывод: Христос намеревался, во-первых, удержать Своих от гнева, а, во-вторых, от ругательств. Значит, пусть не будет в нас страсти к ругани. Тогда позволительно не только порицать в братьях глупость, но и называть своими именами их преступления, если до этого дойдет дело. Значит, Павел говорит не от себя, не мстит ругательством за обиду, нанесенную первосвященником. Но, будучи служителем Слова Божия, не хочет умолчать о тяжком проступке, достойном сурового обличения. Особенно, поскольку было полезным извлечь на свет и посрамить лицемерие Анании.
Итак, всякий раз имея дело с нечестивыми, мы, если желаем вести себя правильно, должны стараться не допускать в себе гнева, не позволять жажде мщения толкнуть нас на ругань. Если же в нас царствует дух кротости, позволительно обходиться с нечестивыми по их заслугам, как бы говоря им из уст Божиих. Но так, чтобы было ясно: мы скорее являемся пророками, чем в неуемной страсти произносим дерзкие слова.

стих 4

Предстоящие же сказали. Отсюда видно, что та же неумеренность обуревала и остальными. Ведь почему им скорее не обвинить Ананию, видя, как он, забыв о всякой кротости, варварски стремится к насилию и побоям? Это также говорит об общем позоре присутствующих. Но лицемеры имеют привычку, будучи строгими цензорами других, льстиво потакать собственным грехам. Затем, их гордыня сопровождалась тиранией. Начальствующие, ничего не разрешая своим подчиненным, себе позволяли совершенно все. Так и сегодня в папстве: чем больше потакает себе и спокойнее распутствует нечистый клир, оскверняющий весь мир своими преступлениями, тем суровее обуздывает и связывает он глас народа. Посему, если кто посмеет хоть пикнуть, эта крохотная свобода, словно ужасное богохульство, исторгает из них безумные вопли.

стих 5

Я не знал, братия. Тем, кому кажется, что это оправдание Павла лишено иносказания, не вполне обращают внимание на доводы, опровергающие их заблуждение. Они говорят, что Павлу был неизвестен первосвященник, поскольку апостол долго отсутствовал. Словно Павел не мог понять, что председательствующий в собрании наделен священнической честью. Да и сам Анания не был настолько неизвестен, чтобы Павел не знал его сана. Однако слова апостола пресекают возможные споры. Он упрекает первосвященника в том, что, под предлогом закона занимая место судьи, он безудержно нарушает этот закон. Итак, Павел знал, какое место занимал тот, кого назвал злоупотребившим своей властью. Другие придумывают более тонкое толкование: здесь апостол говорил не о человеке, но о должности и общественном служении. Однако первый вариант натянут. Ведь если Павел почитал священство, он должен был воздать наделенному им человеку подобающую честь. Так вот, учитывая, что после прихода Христа священство было упразднено, и царила столь гнусная его профанация, невероятно, чтобы Павел по обычаю воздал честь тому, кто без всяких оснований царствовал тогда под именем первосвященника. Словно священство еще не утратило законную силу. Поэтому я, подписываясь под мнением Августина, не сомневаюсь, что извинение апостола было ироничным. Этому не мешает то, что служителям истины подобает бесхитростная речь. Ведь ирония бывает двух видов. Один представляет собой прикрытый искусством обман. Другой образно излагает текущее дело с целью более острого обличения. Причем второй вид вполне подобает рабам Христовым. Итак, смысл следующий: я, братья, не вижу в этом человеке никакого священства. Апостол добавляет свидетельство из двадцать второй главы книги Исход (ст.28). Хотя там в собственном смысле Моисей говорит о судьях, это мнение можно отнести и к любому законному порядку. Итак, всякую власть, установленную ради сохранения порядка, надо благочестиво почитать и беречь. Ибо всякий оскорбляющий начальство и тех, кто наделен властью и честью, тем самым вожделеет анархии. Но такое желание направлено на подрыв общественного порядка. Более того, потрясает сами основы человечества. Значит, Павел очищает себя от этого подозрения, одновременно отрицая, что Ананию, извращающего весь церковный порядок, надо считать священником Божиим.

Но здесь возникает вопрос: разве не следует повиноваться начальнику, пусть даже и тирану? Ведь если тот, кто плохо исполняет служение, не должен лишаться чести, Павел согрешил, отрицая достоинство первосвященника. Отвечаю: между гражданской властью и церковными предстоятелями имеется некоторое различие. Хотя правление земного или гражданского царства бывает беспорядочным и порочным, Господь желает, что покорность подданных оставалась незыблемой. Однако там, где вырождается власть духовная, совесть благочестивых освобождается, дабы они не терпели неправедного господства. Особенно, если нечестивые и обмирщенные враги святости пользуются ложным священническим титулом для извращения спасительного учения и присваивают себе власть указывать Самому Богу. Так и сегодня верующим не только позволительно стряхнуть иго папы, но и совершенно необходимо. Ведь они не могут слушаться его законов, если при этом не отойдут от Бога.

стих 6

Узнав же. Стратегия Павла, о которой говорит Лука, кажется вовсе не подходит рабу Христову. Ибо хитрость, которой он воспользовался, сопряжена с притворством, недалеко отстоящим от обмана. Павел говорит, что главный вопрос касается воскресения мертвых. Однако мы знаем, что спор шел о других вещах. О том, что он отменял обряды, что допускал язычников в завет спасения. Отвечаю: хотя все сказанное истинно, Павел все равно ни в чем не солгал. Он не отрицает, что обвиняется и в других прегрешениях и не сводит весь спор к этому одному вопросу. Но правильно отмечает: саддукеи против него настроены потому, что он утверждает воскресение мертвых. Павел знал, что сговорившиеся против него страдали от внутренних разногласий. Совесть Павла была чиста, и перед праведными судьями он легко бы защитил свое дело. Но, видя неистовые на себя нападки, и понимая, что защиту его слушать не будут, он сталкивает друг с другом своих врагов. Отсюда явствует, что присутствующими овладело неведение и слепое рвение. Итак, следует отметить: сначала Павел хотел искренне и подлинно изложить все свое дело и не избегать с помощью хитрости исповедания, полагающегося рабам Христовым. Но, поскольку доступ ему был закрыт, и слушать его не хотели, он воспользовался крайним средством, показав всем, что противники его ведомы слепой ненавистью. Исход дела показывает: не разум руководил теми, кого раздирали на части взаимные распри. Но если кто-то, затемняющий свет здравого учения, станет извинять свое притворство примером Павла, опровергнуть его несложно. Ибо одно дело – заботиться о личных интересах, ставя под угрозу истину, и совсем другое – уводить заклятых врагов Христовых от нападок на истину, заставляя их сражаться друг с другом.

Далее, мы видим, что нечестивые, хотя и остро разногласят друг с другом, если речь заходит о войне против Евангелия, забывают о взаимных распрях. Ведь сатана, отец всех распрей, заботится, чтоб люди его соглашались лишь в одном: единодушно стремились к уничтожению всякого благочестия. Так и сегодня мы видим, как раздоры, царящие ныне в папстве, тут же утихают, когда общими усилиями надо задавить Евангелие. Тем более надлежит воодушевиться ученикам Христовым в защите истины, дабы, соединившись вместе, лучше противиться нечестивым. Отсюда мы выводим, какой именно вид мира рекомендует нам Писание. Христос называет миротворцев сынами Божиими. И это истинно. Насколько возможно, они должны стремиться к тому, чтобы все по-братски соединились под властью единого Господа. Однако это не мешает нам под водительством Того же Господа, словно гласом трубы, пробуждать нечестивых, дабы те, подобно мадианитянам, воевали между собой. Лишь бы в этом нами правили чистая ревность и духовное благоразумие.

Одна часть саддукеев. Здесь опять, как в зеркале, мы подмечаем, сколь безобразным и расстроенным было такое состояние Церкви. Вера – душа Церкви. А вере нет ничего ближе согласия, и нет ничего противнее разделений. Но с необходимостью должно было выйти так, что, отойдя от Слова Божия, каждый стал вербовать сторонников для собственных домыслов. Ибо нет других священных уз единства, кроме простой и подлинной божественной истины. Но как только люди от нее отходят, не удивительно, что они, подобно растерзанным членам, расходятся по разным сектам. Значит, возникновению сект среди иудеев послужило извращение закона. И такой же карой Господь наказал папство за профанацию Собственного Слова, когда последнее было испорчено разными людскими домыслами. Тем более следует опасаться, чтобы с нами, хвалящимися Евангелием, не приключилось рассеяния более жуткого и более плачевного, чем то, которое имеется в папстве. А некоторые признаки этого рассеяния уже налицо. И это не удивительно, учитывая, сколькими способами мы провоцируем Бога своей неблагодарностью. Впрочем, какими бы пятнами и морщинами ни обезображено лицо Церкви, какое бы уродство ни выпало ей впоследствии, пусть нам поможет следующее утешение. Как Бог тогда позаботился о том, чтобы чудесно избавить Церковь от погибели, так и теперь по Его благодати всегда сохранится какое-нибудь семя. Действительно, при столь расстроенном положении дел благочестивые умы обязательно будут порою впадать в отчаяние. Так научимся же, подобно щиту выставлять против него Господа, Который в столь непроглядном мраке заблуждений, в столь непроходимой куче суеверий, в обстановке полной разнузданности сект, сохранив Свою Церковь среди иудеев, никогда не позволит ей полностью погибнуть в этом мире.

То же самое происходит ныне и в папстве. Когда там, после извращения культа Божия, подавления спасительного учения, отвержения царства Христова, открыто воцарилось нечестие, Бог сохранил для Себя тайный остаток. И всегда в сорняках остается немного пшеницы. Весьма полезно собрать эти примеры воедино. Когда сегодня мы восстаем на папство, его наемные защитники вопиют: нет ничего глупее, чем думать, будто Церкви Божией не существовало множество веков. Словно мы думаем, будто у Бога не осталось вовсе никакого народа тогда, когда люди, обязанные утверждать чистый культ Божий, от него отпали. Вовсе нет: мы жалуемся, что эти тираны извратили Церковь, что профанировался храм Божий, мало отличающийся теперь от свинарника, что стадо Христов пришло в рассеяние, что овчарня Его разрушена, наконец, что Церковь сокрылась от человеческих глаз. Однако сокрылась так, что Господь знает Своих, хоть и рассеянных, избранных, лелея их и покрывая Собственными крыльями. Сколь же глупо паписты надмеваются почетными титулами, явствует из того, что некогда иудейскую церковь разодрали гибельными распрями не толпа, не какие-то отдельные люди, но сами ее священники. Посему у нас нет причин сомневаться и перестать сопротивляться гордыне папы и всех его приспешников, с которыми у нас тот же спор, что и у пророков и апостолов с тогдашними священниками. Подобно тому, как этим святым мужам почтение к Церкви не мешало отвергать нечестивую тиранию злых священников, так и нам не подобает пугаться пустой личины, в которой себя лживо подают паписты, отбрасывая при этом учение благочестия.
Народ, без сомнений, разделился тогда на три секты; но, пропуская Ессеев, Лука, преследуя собственную цель, говорит лишь о фарисеях и саддукеях. Относительно имен имеется общепринятое мнение. Первые названы так из-за отделения. Они отделились от прочего стада ради собственной вымышленной святости. Вторые же названы от слова «праведность», zedukim. Но я, как говорил и в другом месте, скорее соглашусь с мнением людей, выводящих слово «фарисей» от глагола «толковать». Ведь phrusch означает истолкование, отсюда толкователи у евреев зовутся phruschim. Мы же знаем, что фарисеи, не довольствуясь подлинным учением закона и пророков, примешали к ним многие домыслы, претендуя на то, что они переданы им из рук отцов.

стих 8

Саддукеи говорят. Хотя Лука указывает на три пункта, в которых различались эти секты, немного ниже он сводит все дело только к двум. Ведь понятия «дух» и «ангел» схожи. Итак, он говорит, что фарисеи исповедовали и то, и другое. А именно: что мертвых ожидает воскресение, и что человеческие души бессмертны так же, как и ангелы. Здесь Лука поясняет, в каком смысле Павел назвал себя фарисеем. Не потому, что он подписывался под всеми их домыслами. Напротив, он соглашался только с воскресением мертвых. Мы знаем, сколь сильно обличал Христос их вопиющие заблуждения. Посему нужна была оговорка, дабы кто не подумал, будто Павел во всем с ними соглашается. Из того же, что саддукеи отрицали воскресение, не следует выводить, будто они во всем походили на эпикурейцев. Они признавали, что мир управляется божественным провидением, и каждому воздается награда по заслугам. В этой части саддукеи были много здравомысленнее эпикурейцев. Однако весьма грубым было их безумие, будто награда за праведность и кара за преступления воздаются еще в этой жизни. Ведь, не говоря уже о Писании, сам опыт ясно учит нас, что повсеместно добрые и злые либо страдают от многих невзгод, либо получают милостивое и доброе обхождение. Так что нечестивые часто распутствуют, в то время как почитатели Бога терпят злополучие и скорби, как сказано в Псалме 72 (ст.4). Посему всякий, оценивающий суд Божий исходя из настоящей судьбы, удач или неудач человека, с необходимостью отпадает от веры, приходя к эпикурейскому презрению Бога. Воистину животная глупость – утешаться этой преходящей и тленной жизнью, и думать только о земном. Тем более, следует избегать данного заблуждения, как чудовищного и достойного отвержения безумия. Даже если и имеются земные обетования, вознаграждающие благочестие, мы станем совершенно несчастными, если упование наше будет заключаться в этом мире. Поэтому сынам Божиим надлежит обучиться навыку возносить очи к небу, усердно думая о славе последнего воскресения.

Ни Ангела, ни духа. Это место толкуется тремя разными способами. Многие относят его к Святому Духу, что кажется совершенно неправдоподобным. Ведь, если саддукеи и были извинительны в других заблуждениях – поскольку Писание многократно повторяет имя Духа Божия, – едва ли можно поверить, что они отрицали то, во что, туманно и легковесно, но все же верили фарисеи. Ибо они не верили ясно в Духа Святого, не признавали собственную ипостась Духа в божественной сущности. Некоторые думают, будто ангел и дух являются синонимами, словно одно и то же сказано здесь дважды. Но зачем было повторять и так довольно очевидную вещь? Этих толкователей обмануло сразу же следующее предложение, где Лука, кажется, не различает эти две вещи. Однако объяснение приводилось мною и раньше. Поскольку души и ангелы – одинаковой природы и сущности, они помещаются здесь рядом друг с другом. Посему, не сомневаюсь, что истинный смысл Луки в следующем: саддукеи отрицали ангелов, а затем и всяких духов вообще. И поскольку Павел объявляет себя в этой части фарисеем, он ясно осуждает всех фанатиков, и сегодня страдающих тем же заблуждением. Ибо существуют определенные мирские и неученые люди, бредящие, будто дьявол и ангелы есть не что иное, как добрые и злые помышления. И дабы иметь предлог для своего заблуждения, заявляют, что все сказанное Писанием о добрых и злых ангелах произошло от язычников. Хотя скорее общепринятое на этот счет мнение происходит от небесного учения. Язычники же осквернили своими домыслами принятую от отцов доктрину. Что же касается человеческих душ, то поскольку сегодня некоторые озверевшие люди думают, что души уничтожаются со смертью вплоть до дня воскресения, свидетельство Луки опровергает также и их.

стих 9

Сделался большой крик. Здесь яснее изображается тот бунт, о котором Лука рассказывал немного ранее. Участники не только разошлись во мнениях, но и сражались друг с другом путем воплей и криков. Посему στάσις означает здесь нечто большее, чем просто разногласие. Далее, это место учит нас, какое именно зло оно несет. Поскольку распри происходят от самомнения, они легко подталкивают людей к спорам. За спорами же следует упорство. Там же, где оно воцарилось, не остается больше ни суда, ни умеренности. Поэтому, нет больше и различия между причинами. Те, кто проклинал тогда Павла, неожиданно начинают быть его заступниками. Причем вполне обоснованно, если бы делали это по суду. Но поскольку в данном случае эти люди обрушиваются на саддукеев под влиянием гнева, они временно слепнут в отношении дела Павла. Тем более следует нам остерегаться споров, ведущих к всеобщей смуте.

Если же дух. Эту фразу следует, без сомнения, относить ко Святому Духу. Кроме того, нельзя было сказать что-либо более благочестивое и скромное. Ведь как только установлено, что учение происходит с неба, нечестиво восстанут на Бога все, отказывающиеся его принимать. Но почему Павел столь неожиданно стал для книжников пророком Божиим? Ведь раньше они были готовы убить его своими руками и уже осудили, будучи предубежденными до тех пор, пока с саддукеями не разгорелась распря. Далее, этими словами они словно мечом казнили самих себя. Поэтому Бог хотел поставить их нам в пример, дабы мы не презирали сошедшее с неба откровение. Мы видим, как колеблются те, кто серьезно не внимает божественной речи, и колеблются всякий раз, как нечто выставляется на всеобщее обозрение, будучи неспособны воспринять несомненную истину. Посему, если мы хотим, дабы усердие наше управлялось духом различения, проявим же в научении подобающее прилежание.

стих 10

Мы снова видим, сколь великое зло представляет собою спор. Там, где он однажды разгорелся, волнения столь бурны, что даже разумнейшие не могут владеть собой. Посему, как только видны малейшие его начатки, будем стараться изменить способ действий, дабы после не было слишком поздно менять прежней курс. Ведь никакой другой пожар не разгорается столь быстро. Трибун же, поставленный провидением Божиим служителем, хранящим жизнь Павла, снова избавляет его из пасти смерти посредством своих воинов. Даже если трибун проявил такое прилежание лишь с целью упредить дальнейшие волнения и убийства, Господь, с небес подавая помощь Своему рабу, направлял тем самым слепые потуги трибуна.

стих 11

В следующую ночь. Лука рассказывает о том, как Павла укрепило видение Божие. Дабы тот выстоял несломленным против столь ужасных нападок и посреди столь бурных невзгод. Действительно, иначе многочисленные страхи непременно поразили бы его душу, а последующее принесло бы еще большую тягость. Посему видение стало для него отнюдь не излишним. Все предыдущее, научая Павла, сколь сильно заботится о нем Бог, должно было быть достаточным для сохранения надежды и укрепления его духа. Однако поскольку во время больших опасностей дьявол внушает все новые и новые страхи, коими если и не может уничтожить обетования Божии в сердцах благочестивых, все же заволакивает их как бы мраком и туманом, надо было обновить память об этих обещаниях, дабы вера стояла тверже, опираясь на новую подпору. Итог таков: Павел должен был вести себя более уверенно. Ведь свидетельствовать о Христе ему предстояло и в Риме. Однако утешение это кажется прохладным и пустым. Как бы говорится: не бойся, поскольку тебя ожидает нечто еще более тяжкое. Ведь согласно плоти было бы лучше однажды погибнуть, умерев скоропостижной смертью, нежели длительное время гнить в оковах и неволе. Господь не обещает ему избавления и даже благополучного исхода. Он лишь дольше продлевает скорби, уже достаточно мучившие святого апостола. Отсюда мы лучше понимаем, сколь важное упование – видеть себя служителями Божиими, хотя Господь и не сразу подает нам руку помощи.

Итак, научимся даже в крайних обстоятельствах полагаться на одно лишь Слово Божие. И никуда не уклоняться, доколе Бог оживляет нас свидетельством Своего отеческого благоволения. Поскольку сегодня с неба не посылаются пророчества, и Господь не являет Себя в видениях, надо размышлять о тех бесчисленных обетованиях, коими Он свидетельствуют Собственную к нам близость. Если же будет полезным послать к нам ангела, Господь не откажет нам и в этом роде поддержки. Между тем, Слову Его надо воздавать великую честь, и, довольствуясь им одним, терпеливо ожидать обещанную нам помощь. Добавь к этому, что некоторым людям не полезно слышать посланных с неба ангелов. Господь же не напрасно Собственным Духом запечатлевает в сердцах верующих данные Им обетования. И подобно тому, как Он вполне оправданно на них настаивает, наша вера должна усердно упражняться в постоянном о них памятовании. И если даже веру Павла нужно было подкрепить новым видом помощи, каждый из нас нуждается в еще более обильных вспомоществованиях. Одновременно наши души должны вооружиться терпением, преодолевая долгие и многотрудные, враждебные нам обстоятельства.

стих 12

С наступлением дня. Лука приводит это факт, чтобы показать: сколь необходимым было для Павла новое укрепление в вере, дабы тот не устрашился в неожиданном и грозном испытании. Ведь, узнав о столь отчаянной ярости своих врагов, он мог заключить лишь то, что с жизнью его полностью покончено. Обет, о котором упоминает Лука, по виду напоминал анафему. Цель же обета в том, чтобы не менять своего намерения и не отменять ранее согласованный план. В обете всегда присутствует молчаливая клятва: если кто обманет или преступит. Однако порой люди, дабы еще более себя обязать, указывают конкретные формы проклятия, насылая на свои головы разные ужасы, внушающие особый страх. Кроме того, эта история учит нас: в лицемерах царит столь жаждущая крови ревность, что они даже не думают о том, что им позволено делать. И, куда бы их ни повлекла собственная похоть, спокойно и радостно туда несутся. Допустим, что Павел был преступным человеком, достойным смерти.

Но кто позволил частным лицам его наказывать? Если же кто спросит, почему они столь сильно ненавидели Павла, ответ вполне очевиден. Потому что он был отступником и раскольником. Однако ранее их душами овладело глупое, почерпнутое из ненадежного слуха мнение. Сегодня та же самая слепота и глупость подталкивает папистов, в деле нашего уничтожения считающих для себя дозволенным все. Лицемерие ослепляет их настолько, что они, словно освободившись от Божиих и человеческих законов, подвигаются своим рвением то к вероломству, то к разным обманам, то к жуткой свирепости, готовые пойти на все. К тому же в данной истории мы видим, какая дерзость отличает нечестивых. Употребив клятву, они обещают не есть и не пить, доколе не убьют Павла. Словно жизнь его была только в их руках. Итак, то, что Господь столько раз отстаивает за Собой в Писании – право владеть жизнью и смертью сотворенных Им людей, – эти безумцы присваивают самим себе. Добавь к этому, что такими безумцами являются не два или три, но более сорока человек. Отсюда мы видим, сколь сильно склонны люди к порочным поступкам, сходясь в стихийную толпу. И если сатана внушает им такое усердие к собственной погибели, то сколь постыдна наша собственная лень. Ведь мы ради славы Божией порою не готовы шевельнуть и пальцем. Впрочем, надо придерживаться правила: решаться на что-либо только по заповеди Божией. Но там, где Господь призывает нас конкретно, промедление не имеет оправданий.

стих 14

Придя к первосвященникам. То, что священники соглашаются со столь гнусным и преступным сговором, свидетельствует: им чужд и божественный страх, и какая-либо человечность. Они не только одобряют замысел злодейского убийства человека, но и готовы принять участие в этом разбое, соглашаясь передать в руки убийц того, кого последние столь страстно желают умертвить. Ибо что такое вырывать человека из рук правосудия, предавая его убийцам, как не вести суд по правилам самих разбойников? Действительно, священники никогда не одобрили бы столь гнусный замысел, если бы в них сохранялась хотя бы капля благочестия или человечности. Добавь к этому, что тем самым они подвергали себя и свой народ великой угрозе. Но именно так Господь открыл их гибельное нечестие, скрывавшееся под маской почтенности.

стих 16

Сын сестры Павла. Здесь мы видим, как Бог со Своей стороны упреждает замыслы нечестивых. Он позволяет им строить многочисленные козни, предпринимать нечестивые потуги. Но самим исходом дела показывает, что смеется с небес над всем замышляемым на земле людьми. Нет благоразумия, – говорит Соломон (Proverbs 21:30), – нет совета против Господа. Этому соответствуют слова Исаии: составьте совет, и он разрушится, скажите слово, и оно не устоит (Isaiah 8:10). И настоящая история, словно в зеркале, представляет все это нам для размышления. Дело было решено. И Павлу, словно заклятой жертве, на следующий день предстояло пойти на заклание. Но Господь показывает, сколь надежно хранит его жизнь, обращая в ничто все людские замыслы. Мы же не должны сомневаться, что провидение, пример которого мы здесь видим, Бог направляет также и к нашей защите. Ведь незыблемым остается обетование: волос не упадет с главы вашей. К тому же полезно отметить: сохраняя Своих, Бог часто действует необычным способом, дабы еще больше упражнять нашу веру. Кто подумал бы, что заговор откроет обыкновенный мальчик, хотя заговорщики считали, что знают о нем они одни? Итак, научимся, даже не видя никаких обычных способов сохранить свою жизнь, все равно полагаться на Господа, пролагающего путь даже при полном бездорожье.

стих 17

Призвав одного. Павел не настолько страстно жаждал жизни и был готов охотно пойти на смерть, если бы так было угодно Господу. Но, зная, что служит Христу, а, значит, живет и умирает только для Него, апостол учитывает грозящую ему опасность. Он был твердо убежден в том, что жизнь его хранится Самим Богом, но не ждет, пока Бог протянет с неба руку для совершения чуда. Напротив, Павел пользуется предложенным средством, не сомневаясь в божественном его установлении. Так следует поступать и всем служителям Христовым. Дабы они, наделенные непобедимой стойкостью, не боялись опасностей, доколе это позволяет их призвание, и все же не бросались на смерть с необдуманной смелостью. Пусть они спокойно призывают Господа в своих скорбях, но при этом не небрегут приходящей в их распоряжение помощью. Иначе они оскорбят Бога, будучи не только глухими к Его обетованиям, но и презрителями установленного Им пути избавления.

стих 19

Взяв его за руку. То, что трибун явил себя столь доступным и человечным по отношению к юноше, отвел его за руку в тайное место, благосклонно и спокойно выслушал, – все это надо приписать благодати Бога, обещавшего дать народу Своему благоволение в глазах Египтян, смягчающего каменные сердца, укрощающего непокорные души и внушающего человечность тем, кем постановил воспользоваться в помощь Своему народу. Ведь этот военачальник мог бы прогнать неизвестного ему юношу, а также презреть просьбу самого Павла. Итак, Господь, держащий в Своей руке людские сердца, склонил мирского человека выслушать пришедшего. Трибуну было полезно знать, сколь безумно свирепствовали против апостола враги, дабы охотнее придти на помощь жалкому и покинутому человеку. Кроме того, этот пример учит наделенных властью, как добродетельна человечность. Если бы доступ к трибуну был затруднен, ему пришлось бы по незнанию выдать Павла убийцам иудеям. Ведь часто начальствующие по своей гордыне, не удостоиваясь выслушать советчиков, впадают во многие тяжкие преступления.

стих 23

Призвав двух сотников. Здесь еще яснее видно божественное провидение. Хотя замысел трибуна состоял в предотвращении общественной смуты (поскольку начальник должен давать отчет за вверенных ему людей), в избавлении Павла исполняется не его, а Божий замысел. Ибо отправка воинов лишала город защиты, да и само путешествие требовало определенных затрат. Итак, мы должны так смотреть на благоразумие трибуна, чтобы вера наша взирала на небеса и понимала: Бог тайным внушением управляет сердцем мирского человека, и именно Бог был вождем в пути для Павла и воинов, позволив апостолу невредимым добраться до Кесарии. Третий же час ночи был концом первой стражи. Значит, дело обстоит так, будто трибун приказал воинам явиться к началу второй стражи. Копьеносцами же Лука называет стрелков. Они, будучи вооруженными легче других, шли по бокам колонны, в то время как легионеры были более пригодны для статичного сражения.

стих 25

Написал письмо. Во-первых, читателей, не знакомых с историей тех времен, надо кратко уведомить, что этот Феликс был братом Палласа, вольноотпущенника Кесаря, равного прочей городской знати богатством и властью. Сенат даже постановил дать ему титул претора не без позорных и льстивых похвал в его адрес. Итак, поскольку вольноотпущенники, особенно Нарцисс и Паллас, злоупотребляя глупостью Кесаря, управляли римской империей по собственному усмотрению, не удивительно, что Паллас поставил над Иудеей собственного брата. Итог письма в следующем: трибун высказывает о Павле благоприятное мнение, предупреждает Феликса о кознях враждебной стороны и убеждает не оказывать им доверия, дабы те не смогли причинить никакого вреда.

стих 27

Сего человека Иудеи схватили. Сказанное направлено против иудеев и в пользу апостола. Иудеи повинны в том, что применили насилие к римскому гражданину, едва не лишив его жизни. Затем, трибун рекомендует Павла, ссылаясь на его гражданство, дабы с ним обходились мягче. Далее, его рекомендация не была вызвана просьбою или лестью, не была куплена за деньги. Почему же вышло так, что трибун даром оказал милость неизвестному и ненавистному для всех человеку? Конечно потому, что Господь поставил его защитником Своего слуги. Итак, мы видим, как Он управляет действиями и словами неверующих ради пользы Своих людей.

стих 29

И нашел. Здесь трибун оправдывает Павла со своей судейской точки зрения. Однако отметим: это – слова мирского человека. Ведь искажать в народе Божием порочными и нечестивыми учениями доктрину благочестия – преступление, достойное не менее сурового наказания, чем попрание людских прав путем злодейства или беззакония. Римляне не позволили бы поносить собственные суеверия и культ своих вымышленных богов. Но, поскольку они вовсе не ценили закон Божий, больше того, желали его уничтожить, у них совершенно не считалось преступным отказывать в доверии Моисею и пророкам, смущать Церковь ложными учениями. Посему закон запрещал начальникам расследовать подобные дела. Да, жители провинций могли соблюдать свою религию. Но так, что если против нее кто-нибудь выступит, римским властям не следовало вмешиваться в это дело. Такова причина, по которой трибун не считает преступлением и злодейством подвергать сомнению закон Моисея. Невежды же под этим предлогом превратно желают присвоить себе и другим дозволение сеять смуту. Но Господь говорит совершенно иначе. Он суровее отмщает за нарушение Собственного культа, чем за любую причинную людям несправедливость. Действительно, нет ничего глупее, чем давать вседозволенность святотатцам, но при этом наказывать воров. Кроме того, трибун, выказывая презрение к иудейской религии, одновременно разоблачает клевету, возводимую иудеями на Павла.

стих 30

А как до меня дошло. Вторая часть письма, где трибун обращает гнев на самих обвинителей за то, что они посредством козней пытались убить Павла. Отсюда можно заключить, что они несправедливо винили и напрасно ненавидели апостола. Ведь если бы они преследовали его по закону, то, уповая на правоту собственного дела, позволили бы провести беспристрастный суд. Теперь же, прибегая к убийству, они показывают, что не имеют никаких доводов.

стих 32

А на другой день. Хотя Лука не говорил раньше о том, что воинам было приказано вернуться с середины пути, несомненно: охрана была придана Павлу лишь до того места, где, как надеялся трибун, уже минует всякая опасность. Ибо Павла вывели тайно и, притом, ночью. Трибун знал, что, пройдя какое-то расстояние, Павлу можно будет больше не опасаться за собственную жизнь. Ведь враги уже не смогут его догнать. И не было разумным дольше держать при нем сопровождение.