Bible Commentaries
2 Коринфянам 4

Introduction

стих 1

Имея ... служение. Теперь апостол переходит к собственной похвале, от которой отошел ранее, чтобы дать общее доказательство достоинства Евангелия. Итак, как раньше он рассуждал о природе Евангелия, так и теперь говорит о том, сколь верным и искренним служителем его он является. Вначале он учил тому, каково истинное Евангелие Христово, теперь же утверждает, что именно такое Евангелие и проповедует. Имея, – говорит, – служение сие: то служение, величие которого он столь сильно превознес, силу и пользу которого столь старательно продемонстрировал. Посему, дабы не казаться превозносящим себя чрезмерно, Павел говорит вначале, что не своими стараниями, ни своими заслугами достиг он такой вершины. Но был вознесен к ней одной лишь милостью Божией. Павел более выразителен, делая причиной своего апостольства не просто благодать, а именно милость. «Не унываем» – то есть, не успокаиваемся, покуда верно не исполним свой долг.

стих 2

Но отвергнув скрытные. Хваля свою искренность, апостол, напротив, обличает лжепроповедников, ради самомнения искажавших подлинное Евангелие и желавших превозносить только самих себя. Посему отрицаемые за собой пороки Павел косвенно возлагает на них. Под скрытностью постыдности некоторые разумеют тени Моисеева закона, а Златоуст – показуху, с которой себя являли лжеапостолы. Я же разумею под этим всю притворную видимость, коей они искажали чистую природную красоту благовестия. Чистые и честные женщины, довольствуясь своей природной красотой, не намалевываются красками, а блудницы всегда кажутся себе невзрачными, покуда не испортят собственную природу. Так и Павел хвалится, что проповедует чистое Евангелие, в то время как прочие проповедуют его с недостойной показухой и добавлениями. Поскольку их стыдила простота Христова, или же потому, что они не могли являть силу истинных апостолов, лжепроповедники создали новое Евангелие, похожее на мирскую философию, напыщенное извне, но лишенное действенности Духа. Такие вот блудливые краски, коими искажается Евангелие, апостол и зовет скрытностью постыдности. Ведь те, кто бежит в укрытие, за завесу, должны стыдиться своей мерзкой и позорной наготы. О себе же Павел говорит, что отбросил всякую личину. Ведь чем более открыто проявляется лик Христов в его проповеди, тем славнее эта проповедь сияет другим. Однако я не отрицаю, что Павел также намекает на покрывало Моисея, о котором говорил раньше. Лжеапостолам же он приписывает совершенно иное покрывало. Моисей скрывал свое лицо, поскольку слабые и немощные глаза не могли смотреть на блистание славы закона. А эти выставляют покрывало в качестве украшения. Ведь сами они презренны, более того, стали бы выглядеть еще гнуснее, если бы простота Евангелия воссияла открыто. Посему и облекаются в незнамо какие прикрасы и личины.

Не прибегая к хитрости. Нет сомнения, что хитрость, порицаемую Павлом, эти лжеапостолы ценили как высокую добродетель. Подобно этому и сегодня мы видим, как некоторые из проповедников Евангелия больше хотят казаться утонченными, нежели искренними, возвышенными, нежели основательными. Хотя все их остроумие – чистое мальчишество. Но что сделаешь? Их ублажает их собственная утонченность. Из-за нее они имеют успех среди простаков. Однако мы видим, во что ставил Павел подобную притворную добродетель. Он называет хитрость недостойной слуг Христовых. Что же касается следующего за тем перевода: «не обманно толкуя» – то не знаю, достаточно ли выражает он мысль апостола. Δολοΰνозначает не столько действовать обманным путем, сколько то, что на простом языке называют подлогом, чем обычно занимаются недобросовестные торговцы. Действительно, здесь это слово противопоставляется искренней и подлинной проповеди.

А открывая истину. Апостол защищает за собой славу, состоящую в том, что он просто и без притворства возвестил чистое евангельское учение. Свидетель этому перед Богом совесть всех людей. Как напускному учению софистов он противопоставляет откровение истины, так и суждение об этом приписывает совести и божественному суду. Поскольку софисты злоупотребляли заблуждениями и порочными чувствами людей, они не старались на деле быть настолько достойными похвалы, насколько хотели таковыми казаться. Отсюда мы выводим: слух здесь косвенно противопоставлен совести. Итак, для слуг Христовых достаточно одобрить свою совесть в глазах Божиих. Их не заботят превратные человеческие потуги и мнимый успех в глазах толпы.

стих 3

Если же сокрыто. Сказанное им об искренности своей проповеди подвергалось сильной клевете, ибо у апостола было много противников. Павел опровергает эту клевету своим неумолимым авторитетом. Он удивляется всем, кто не признает силу его Евангелия, и утверждает, что это знак отвержения и погибели. Павел как бы говорит: если кто-то отрицает состоятельность возвещаемого мною явления Христа, то этим самым показывает себя отверженным. Ведь всем, имеющим глаза, очевидно и ясно, сколь искренне мое учение. Итак, тем, для кого оно сокрыто, надлежит быть слепыми и лишенными всякого разума. Но слепота неверных никак не мешает ясности Евангелия. Ибо солнце не становится менее светлым от того, что слепцы не воспринимают его света. Кто-нибудь скажет: то же самое применимо и к закону. Ведь сам по себе он светильник, направляющий шаги и просвещающий очи. Сокрыт же он только для погибающих. Отвечаю: в законе заключен Христос, и Его солнце как бы сияет сквозь облака, так что люди имеют достаточно света для собственной пользы. Если же Христос отделяется от закона, не остается ничего, кроме тьмы и лживой видимости света, слепящего, но не просвещающего. Свидетельство великой уверенности – то, что апостол считает отверженным любого, отвергающего его учение. И такой же уверенностью подобает обладать всем, кто хочет считаться служителем Божиим. Имея спокойную совесть, они не должны сомневаться: все противники их учения предстанут перед божественным судом, дабы понести несомненное осуждение.

стих 4

У которых бог века сего. Апостол хочет сказать, что их упорное противление ни к чему не приведет. Даже в полдень, – говорит Павел, – они не видят солнца, ибо их чувства ослепил дьявол. Ведь всякому здравомыслящему ясно, что апостол ведет здесь речь о сатане. Это место искажает Иларий, который сражался с арианами, злоупотреблявшими этим текстом, дабы, признавая Христа Богом, одновременно отрицать Его истинное божество. Он толкует его так: Бог ослепил разум сего века. За ним последовал Златоуст, не желая уступить манихеям наличие двух начал. Что придумал Амвросий – не вполне ясно. Августин же соглашался со Златоустом, поскольку также вел войну с манихеями. Итак, мы видим, к чему ведет страсть к противоречию во время споров. Если бы все они спокойно прочли слова Павла, то никому бы из них не пришло в голову искажать данное место. Но поскольку противники вынуждали их к этому, они стремились скорее их опровергнуть, нежели исследовать смысл апостольских слов. Но зачем все это? Ведь по-детски звучал аргумент ариан: если дьявол зовется богом века сего, то имя Божие не выражает во Христе истинное, вечное и единственное божество. Ибо многие, говорит в другом месте Павел (1 Corinthians 8:5), носят имена богов. Однако, утверждает Давид, боги язычников – идолы (Psalms 95:5).

Итак, дьявол зовется богом, потому что господствует над ними, потому что почитается ими вместо Бога. Но как это может повредить достоинству Христа? Манихеям это имя также ничем не помогает. Не больше, чем когда дьявол зовется князем мира сего. Посему нет причин бояться относить данное место к дьяволу. Ведь это вполне безвредно. Если ариане выйдут вперед и скажут, что имя Бог доказывает божество Христа не больше, чем божество сатаны, – их клевету легко опровергнуть. Ибо Христос зовется Богом без какого-либо добавления, причем Богом во веки благословенным. Он зовется Богом, Который был прежде создания мира. А дьявол назван богом века сего не иначе, чем Ваал – богом своих почитателей, или собака – богом Египта. Что касается манихеев, то они (как я сказал) для утверждения своего безумия пользуются и другими местами Писания. Но не стоит труда их опровергнуть. Они спорят не столько о слове, сколько о власти. Ведь сатане приписывается здесь сила ослеплять и господство над неверующими. Отсюда они заключают, что сатана по своей способности – творец всякого зла и не подчиняется власти Бога. Словно Писание не возглашает повсюду, что бесы – такие же служители Божии, как и небесные ангелы, каждый в своем роде. Ведь эти передают нам благодеяния Божии во спасение, а те совершают в нас Его гнев. Действительно, добрые ангелы зовутся властями и начальствами, но лишь потому, что используют власть, данную им от Бога. По той же причине сатана – князь мира сего. Не потому, что он сам дал себе господство, по праву им владеет или использует его по своему усмотрению. Он имеет лишь столько, сколько ему позволяет иметь Господь. Посему Писание называет Божиими не только добрых духов и ангелов, но также и духов злых. Нашел на Саула злой дух от Бога. Также говорится: посольство злых ангелов (Пс.77:49). Что касается настоящего места, то ослепление – общее дело как Бога, так и сатаны. Временами оно приписывается Богу, но не в смысле одинаковой власти и способа действия. О способе я умолчу, но Писание учит, что сатана не только по попущению, но и по заповеди Божией ослепляет грешников, исполняя Его мщение. К примеру, сатана обманул Ахава. Мог ли он сделать это сам по себе? Никак. Но поскольку Бог дал ему силы наносить вред, он был послан и стал духом лжи в устах всех пророков. Более того, Бог потому зовется ослепляющим, что после того, как лишает нас правого разумения и света Собственного Духа, Он предает нас дьяволу и превратному уму, давая дьяволу силу обманывать. Таким образом, через слугу Своего гнева Он производит в нас праведное мщение. Итак, Павел разумеет, что дьявол обладает всеми, кто не признает его учение твердой божественной истиной. Ибо жестче звучит, когда людей зовут владением дьявола, чем когда их слепота приписывается Божие-му суду. Кроме того, ранее приговорив их к погибели, Павел добавляет: они гибнут только потому, что по вине неверия сами навлекают на себя эту погибель.

Чтобы для них не воссиял. Павел подтверждает сказанное ранее. Отвергающим его Евангелие мешает их собственная слепота. Ибо в Евангелии виден один только Христос. Причем не смутно, но вполне ярко. Павел добавляет: Христос – образ Божий, – желая сказать, что все такие люди лишены божественного познания. Согласно сказанному у Иоанна (14:7): не знающий Меня, не знает и Отца Моего. Вот причина, почему Павел вынес столь суровый приговор сомневающимся в его апостольстве. Ведь эти люди не различали в его проповеди Христа, Которого должны были ясно видеть. Трудно сказать, имел ли он в виду под «Евангелием славы Христовой» просто славное Евангелие (согласно еврейскому словоупотреблению) – или же Евангелие, в котором сияет Христова слава. Я больше склоняюсь ко второму, ибо смысл здесь более полон. Кроме того, поскольку Христос зовется образом невидимого Бога, я понимаю это не столько в отношении сущности (ибо Он, как говорят, единосущен Отцу), но, скорее, отношу к тому, что Христос явил нам Отца. Отец зовется невидимым, поскольку Сам по Себе не постигается человеческим чувством. Но Он являет Себя нам через Сына, делая Себя неким образом видимым. Я говорю это потому, что древние, яростно сражаясь с арианами, чрезмерно упирали на данный стих, рассуждая о том, как Сын внутренне, в тайном единстве сущности, является образом Отчим. Но они пропустили то, что больше всего способствует назиданию, а именно: каким образом Сын представляет нам Отчий образ. Ответ: Он являет нам то, что иначе было бы сокрытым в Боге. Посему слово «образ» имеет отношение к нам самим, как мы вскоре еще раз увидим. Эпитет же «невидимый», хотя он и опущен в некоторых греческих кодексах, я предпочел сохранить как вполне уместный.

стих 5

Мы не себя проповедуем. Некоторые видят здесь зевгму и интерпретируют следующим образом: мы проповедуем господами не себя, но одного лишь Сына Божия, явленного Отцом всем людям. Я не отвергаю такой смысл. Но, поскольку выражение будет έμφατικωτέρα, если понимать его как отрицающее проповедь самих себя, я охотнее придерживаюсь этой версии. Особенно поскольку она принята чуть ли не по общему согласию. Ведь люди проповедуют себя иначе, нежели присваивая себе господство. Они делают это, когда хотят как-то выделиться или получить от Евангелия выгоду. Итак, амбиции, алчность и другие подобные пороки портят чистоту евангельского учения. И в проповеди таких людей виден не только Христос. Значит, желающий проповедать одного Христа с необходимостью должен забыть о самом себе.

А мы – рабы ваши. Дабы кто-нибудь не сказал, что о себе апостол говорит слишком много, Павел утверждает: он больше всего желает быть им слугою. Он как бы говорит: все, что я столь величественно и, по вашему мнению, надменно говорил о себе, направлено лишь на то, чтобы служить вашей пользе. Отсюда следует, что Коринфяне слишком горделивы и неблагодарны, если отвергают такого человека. Более того, их прежний суд представляется совершенно превратным: ведь они не заметили столь святого настроя души. Кроме того, здесь говорится о статусе и положении всех церковных пастырей. Каким бы почетным титулом они ни наделялись, они всего лишь слуги верующих. Действительно, они не могут служить Христу, если одновременно не будут служить Его Церкви. Почетное служение более достойно, чем любое начальство. Однако служением это будет лишь тогда, когда в нем выделяется Христос и только Он один. Посему доброму пастырю прилежит воздерживаться от всякого желания господствовать и за высшую честь почитать служение народу Божию. А обязанность народа – оценивать слуг Христовых. Сначала из величия их Господа, а затем – из превосходства их служения. И не презирать тех, кого Господь поставил на столь почетное место.

стих 6

Бог, повелевший из тьмы. Знаю, что это место можно истолковать четырьмя способами. Первый таков: Бог повелел свету воссиять из тьмы, то есть, из служения людей, которые по природе своей тьма, Он явил миру свет Евангелия. Второй: Бог сделал так, чтобы закон, облеченный в смутные тени, был заменен светом Евангелия, и таким образом из тьмы произвел свет. Те, кто любит тонкости, легко согласятся с подобными толкованиями, но кто хочет быть ближе к контексту, признает: мысль апостола была иной. За тем идет третье толкование, принадлежащее Амвросию. Все было покрыто мраком, но Бог внезапно возжег свет Своего благовестия. Ведь люди были погружены во мрак неведения, когда Бог через Евангелие неожиданно им воссиял. Четвертое толкование принадлежит Златоусту, который считал, что Павел намекал на создание мира. А именно: Бог Своим словом создал свет, словно изведя его из тьмы, и Он же духовно просвещает нас, когда мы еще пребываем во тьме. Эта аналогия видимого и телесного света относится к духовной благодати, и в ней нет ничего натянутого. Однако и предыдущее мнение вполне законно. Так что, пусть каждый следует здесь своему суждению.

Озарил наши сердца. Апостол, что следует тщательно отметить, говорит здесь о двух озарениях. Одно происходит через Евангелие, другое – тайное и происходит в сердце. Ибо как Бог, будучи создателем мира, изливает на нас солнечный свет и дает нам глаза, чтобы его видеть, так же Он, будучи искупителем, сияет нам через Евангелие в лице Своего Сына. Однако, поскольку мы слепы, это было бы напрасным, не просвети Он также Своим Духом наш разум. Итак, Павел хочет сказать: Бог Своим Духом открывает нам очи разума, чтобы мы стали способны воспринять Евангельский свет.

В лице Иисуса Христа. В том же смысле, в каком раньше Павел говорил, что Христос есть образ Отца, теперь он утверждает, что в Его лице нам явлена слава Божия. Замечательное место, которое учит нас: Бога не надо искать в Его непостижимой высоте (ибо Он обитает в неприступном свете), Его надо познавать постольку, поскольку Он являет Себя во Христе Иисусе. Посему все, что люди хотят узнать о Боге вне Христа, суетно и зыбко. Такие люди отклоняются от правильного пути. Во Христе Бог вначале являет Себя смиренным, но, по крайней мере, тем, кто переходит от креста к воскресению, Он предстает славным и превознесенным. Мы снова видим: в слове «лицо» имеется в виду отношение к нам. Ибо полезнее видеть Бога таким, каким Он предстает нам в Своем Сыне, нежели исследовать Его тайную сущность.

стих 7

Но сокровище. Тем, кто слышал, как Павел величественно хвалился превосходством своего служения, и, наоборот, видел, что сам он презираем и отвергаем в мире, могло показаться, что он смешной и глупый человек, а похвальба его – мальчишеская, если принять во внимание невзрачность его персоны. Этим обстоятельством особенно пользовались нечестивые, желавшие подвергнуть презрению все, что было в Павле. Но то, что мешало славе его апостольства среди неопытных, Павел искуснейшим образом обращает к умножению этой славы. Во-первых, он пользуется сравнением с сокровищем, которое обычно прячется не в разукрашенном и дорогостоящем сосуде. Скорее оно помещается в каком-нибудь дешевом и невзрачном горшке. Во-вторых, Павел добавляет: в этом больше проявляется и лучше видна сила Божия. Он как бы говорит: те, кто для принижения моего служения, сеют презрение лично ко мне, несправедливы и превратно судят. Ибо сокровище не становится менее ценным из-за того, что дешев сосуд, в котором оно хранится. Общепринято размещать ценные сокровища в глиняных горшках. Кроме того, они упускают из вида следующее: то, что служители ничем не выделяются, происходит по особому провидению Божию. Ибо никакое величие не должно затмевать божественную силу. Итак, поскольку смирение служителей и внешняя невзрачность их лиц дает место славе Божией, дурно поступает тот, кто меряет достоинство Евангелия личностью служителя. Павел говорит не только об общем состоянии людей, но и о самом себе. Истинно, что все смертные – глиняные сосуды. Посему, если выбирается один, самый выдающийся, он выделяется на фоне прочих почти чудесным благородством, гениальностью и богатством. Если же он – служитель Евангелия, то будет казаться невзрачным и глиняным вместилищем бесценного сокровища. Так что Павел имеет в виду и себя, и остальных своих соработников, подвергавшихся презрению из-за своей внешней невзрачности.

стих 8

Мы отовсюду. Это добавлено ради пояснения. Павел показывает, что его презренное состояние никак не уменьшает славу Божию, но, скорее, ее продвигает. Мы, – говорит он, – подвергаемся стеснению, но Гос-подь в конце концов дает нам благополучный исход. Мы страдаем от нищеты, но Господь помогает нам. Множество врагов нападает на нас, но под защитой Божией мы в безопасности. Наконец, даже если нас убивают, и с жизнью нашей, кажется, покончено, мы все равно остаемся живы. Последнее из этих зол – самое страшное. Теперь видно, как Павел обращает в свою пользу все, в чем обвиняли его нечестивые.

стих 10

Мертвость Господа. Теперь Павел говорит нечто большее. Ведь то самое, за что лжеапостолы поносили его Евангелие, не только не навлекает на него презрение, но, напротив, показывает его славу. Ибо умерщвлением Иисуса Христа Павел называет все, что делает его презренным в глазах мира, и посредством чего он готовится участвовать в блаженном воскресении. Во-первых, какими бы ни были в глазах людей страдания Христовы, они более ценны в глазах Божиих, чем все триумфы императоров, все великолепие царей. Также надо иметь в виду цель: мы состраждем, чтобы вместе прославиться. Итак, Павел изящно обуздывает безумие тех, кто ставил ему в вину соучастие Христу. Одновременно он увещевает коринфян, дабы те, презрев невзрачный и отверженный вид апостола, не оскорбили Самого Христа, ища повод к презрению в Его страданиях, которые подобает в высшей степени почитать. Слово «умерщвление» употребляется здесь иначе, нежели в других местах Писания. Оно часто означает отречение от себя, когда мы отвергаемся похотей плоти и обновляемся в послушании Богу. Здесь же имеются в виду скорби, которые упражняют нас в размышлениях о конце земной жизни. Ради ясности, первое умерщвление будем называть внутренним, а второе – внешним. И то, и другое делает нас подобными Христу. Первое прямо, а второе, так сказать, – косвенно. О первом Павел рассуждает в Послании к Колоссянам (3:5) и в Послании к Римлянам (6:6), где учит, что наш ветхий человек распят, дабы нам ходить в обновлении жизни. О втором же он говорит (8:29), уча, что мы предназначены Богом к тому, чтобы уподобиться образу Его Сына. Кроме того, об умерщвлении Христовом говорится в отношении одних верных. Ведь нечестивые, перенося тяготы настоящей жизни, соединяются в этом с Адамом, а избранные – с Сыном Божиим, дабы все скорби, по природе свидетельствующие о проклятии, способствовали их спасению. Всем чадам Божиим обще то, что они несут в себе умерщвление Христово. Но некоторые выделяются большим числом даров, и поэтому ближе уподобляются Христу.

Чтобы и жизнь Иисусова. Лучшее средство во всех жизненных трудностях. Как смерть Христова была дверью в жизнь, так и исходом всех наших зол будет, как мы знаем, блаженное воскресение. Ведь Христос соединил нас с Собой так, что мы станем причастниками Его жизни, если в этом мире несем в себе Его смерть. Следующее за тем предложение можно понимать двояко. Если «предаваться на смерть» считать мучением от постоянных гонений и опасностей, то это особо относится к Павлу и ему подобным, которых яростно преследовали нечестивые. Слова же «ради Иисуса» тогда означают «ради свидетельства Иисусова». Но поскольку ежедневно предаваться смерти означает также иметь смерть перед своим взором и жить так, чтобы наша жизнь напоминала собой смерть, мне нравится толковать это место по-другому, относя его ко всем верующим – к каждому в его собственном служении. Так толкует его и сам Павел в Послании к Римлянам (8:36), а также псалом 43:13. Таким образом, «ради Христа» означает, что это состояние обще всем его членам. Впрочем, Эразм перевел не столь удачно «мы, которые живы». Лучше переводить, как делаю я: «покуда живы». Ибо Павел хочет сказать, что мы, покуда пребываем в этом мире, скорее похожи на мертвых, чем на живых.

стих 12

Так что смерть. Сказано иронично. Было бы недостойным, если бы коринфяне жили приятно, по своим прихотям, и в безопасности наслаждались, в то время как Павел боролся бы с бесчисленными трудностями. Такое неравенство было бы несправедливым. Коринфян надлежало попрекнуть в глупости. Попрекнуть за то, что они воображали себе христианство без креста и, не довольствуясь простотой, презирали слуг Христовых, не столь утонченных, как они сами. Как смерть означает все житейские скорби и вообще тягостную жизнь, так и слово «жизнь» означает успешное приятное существование. Согласно пословице: жизнь – значит не проживание, а благоденствие.

стих 13

Имея тот же дух. Поправка к предыдущей иронии. Апостол сделал судьбу коринфян столь отличной от своей не из-за своей прихоти, а из-за их заблуждения. Ведь они желали широкого Евангелия, свободного от крестных скорбей, и об апостоле думали не столь почтенно из-за его далеко не блистательной судьбы. Теперь же Павел соединяет себя с ними в надежде на общее блаженство. Он как бы говорит: хотя Бог и щадит вас и обращается с вами более милостиво, чем со мной, это не мешает, чтобы и мне, и вам выпала одинаковая слава воскресения. Ибо где единство веры, там одинаковое наследство. Некоторые думали, что апостол говорит здесь о святых отцах, живших во времена ветхого завета, что он делает их участниками одной с нами веры. Это верно, но не соответствует настоящей цели Павла. Он соединяет с собой в общении веры не Авраама, не прочих отцов, а коринфян. В то время как те из-за ложного самомнения отделили себя от него. Хотя бы, – говорит Павел, – мое нынешнее положение и казалось худшим, чем ваше, некогда мы станем причастниками одной и той же славы. Ибо мы соединены друг с другом одной верой. И те, кто внимательнее посмотрит на контекст, согласятся с верностью такого толкования. Духом веры апостол метонимически зовет здесь саму веру, поскольку она – дар Святого Духа.

Как написано. То, что Павел цитирует свидетельство Давида, дало повод для заблуждения. Однако эти слова надо относить к исповеданию, а не к единству веры. Или же, если угодно, они соотносятся с предыдущими, а не с последующими словами. То есть, поскольку у нас имеется твердая вера в блаженное воскресение, мы дерзаем говорить и проповедовать то, во что веруем. Как написано: я веровал, и потому говорил. Это начало псалма 115, где Давид рассказывает: когда он пришел в крайнее стеснение, был поражаем столь сильно, что почти падал, он, однако же, одолел это искушение, вернув себе упование. Псалом начинается так: веровал, и потому говорил. Ибо матерью исповедания является вера. Павел увещевает коринфян подражать себе и делать то же самое. Согласно древнему переводу он вместо будущего ставит прошедшее время. Но это ничего не меняет. Он хочет сказать лишь следующее: верующие должны быть мужественными и бестрепетно исповедовать то, во что веруют сердцем. Пусть увидят наши лженикодимы, какой вздор выдумали они вместо веры, желая, чтобы вера оставалась погребенной внутри и совершенно немой. И они еще хвалятся своей мудростью, если за всю жизнь ни единым словом не исповедывают свою веру.

стих 15

Ибо все для вас. Теперь апостол соединяет себя с коринфянами не только в надежде будущего блаженства, но и в тех самых скорбях, в отношении которых их судьба казалась совершенно иной. Он говорит, что испытывает скорби ради их блага. Отсюда следует, что коринфяне справедливо должны взять на себя часть этих скорбей. То, о чем говорит Павел, зависит, во-первых, от тайного общения, которое имеют между собой члены Христова тела, но, главным образом, от взаимной необходимости, которая должна особо среди них процветать. Это увещевание было весьма полезным для коринфян и несло с собой великое утешение. Разве не великое утешение в том, что когда Бог, щадя нашу немощь, обращается с нами мягче, чем те, кто наделен особой добродетелью, скорбят ради общей для всех пользы? Коринфян увещевают: поскольку иначе они не могут помочь Павлу, то пусть хотя бы помогают ему молитвами и состраданием.

Дабы обилие. Павел хвалит согласие между членами тела Христова, ссылаясь на проистекающий из него плод. А именно: оно помогает распространять славу Божию. Под благодатью он метонимически, по привычному словоупотреблению, имеет в виду упомянутое прежде благодеяние избавления. Когда он был стесняем, то не был стеснен, когда нищенствовал, не лишался необходимого, и т.д. Наконец, он имеет в виду вечное избавление от всякого вида зла. И эта благодать, по его словам, изобилует, то есть – не остается заключенной в самой себе, чтобы он один обладал ею, но разливается вширь и достигает коринфян, принося им большую пользу. Помещая же изобилие дара в благодарении, Павел ко славе его Дарителя учит: всякое благо, даваемое нам Богом, погибнет по нашему нерадению, если мы не будем пламенными и усердными в благодарении Творца.

стих 16

Посему мы не унываем. Теперь, словно достигнув желаемого, Павел возвышается до еще большего упования. Нет причины, – говорит он, – отчаиваться или уставать под тяжестью креста. Ведь исход этого дела спасителен и успешен не только для меня, но и для других. Так своим примером он увещевает коринфян быть мужественными, если им когда-то выпадут такие же скорби. Кроме того, он обуздывает распущенность, коей они весьма сильно грешили. Ведь, будучи мнительными, коринфяне тем больше ценили человека, чем дальше он был от креста Христова.

Если внешний наш человек. Внешнего человека некоторые плохо и неуместно смешали с человеком ветхим. Но ветхий человек – совсем иное. О нем мы говорили в Romans 6:6. Также ложно Златоуст и другие ограничивают это понятие одним телом. Ведь апостол этим словом означает все, относящееся к настоящей жизни. Как он указывает на двух людей, так и представляет нам две жизни: земную и небесную. Внешний человек – это сохранение земной жизни, которая состоит не только в цветущем возрасте и здоровье, но и в богатстве, почете, дружбе и прочих вспомоществованиях. Итак, насколько уменьшаются те блага, которые нужны для сохранения настоящей жизни, настолько же истлевает внешний наш человек. И поскольку мы, если все происходит по нашему хотению, чрезмерно заняты земной жизнью, Господь, понемногу убирая то, что нас удерживает, призывает к размышлению о жизни лучшей. Необходимо так вести нынешнюю жизнь, чтобы процветал и развивался внутренний человек. Ведь то, что убывает от земной жизни, по крайней мере, в верных добавляется к жизни небесной. В отверженных внешний человек также умирает, но без какого-либо возмещения. А в чадах Божиих это умирание есть начало нового рождения и как бы его причина. Апостол говорит, что это происходит ежедневно, поскольку Бог постоянно упражняет нас в этом размышлении. О, если бы в нашей душе окончательно утвердилось обыкновение постоянно преуспевать с течением времени во внутреннем человеке!

стих 17

Кратковременное легкое страдание. Поскольку наша плоть всегда бежит от собственной погибели, какую бы награду ей ни предлагать, и нас больше затрагивает нынешнее чувство, чем надежда на небесные блага, Павел учит, что скорби и тяготы благочестивых ничто в отношении своей горечи, если сравнивать их с бесконечным благом вечной славы. Прежде он сказал, что мы не должны тяготится тлением внешнего человека, ибо из этого проистекает обновление человека внутреннего. Однако, поскольку тление – видимо, а обновление невидимо, Павел, дабы вырвать из нас плотскую привязанность к настоящей жизни, сравнивает нынешние скорби с будущем блаженством. Этого сравнения достаточно для успокоения и усмирения душ благочестивых, дабы те не пали под тяжестью креста Христова. Ибо почему терпение столь для нас трудно, если не потому, что мы цепенеем от краткого ощущения скорби и не возносим ввысь наши помыслы? Итак, Павел предписывает здесь наилучшее врачевство, дабы ты не сломался и не покорился скорбям. Он противопоставляет их все будущему блаженству, уготованному тебе на небесах. Ведь это сравнение делает легким то, что ранее казалось тягостным, кратким и преходящим то, что казалось долгим и нескончаемым. Но в словах Павла имеется какая-то неясность. Поскольку он говорит гиперболически и ради гиперболы, древний переводчик и Эразм думали, что этими словами превозносится небесная слава, ожидающая верных, или же они относили эту фразу ко слову «производит», что меня вполне устраивает. Но поскольку также подходит и мое толкование, выбор наилучшего предоставляется читателю.

Вечную славу. Павел не хочет сказать, что скорби всегда вызывают такой эффект. Ибо многие несчастнейшим образом тяготятся здесь всякого рода злом, и, однако, для них это не помощь ко спасению, а причина большего осуждения. Но, поскольку речь идет о верующих, сказанное следует относить лишь к ним. Ибо Бог посылает им особое благодеяние, состоящее в том, что общие несчастья человеческого рода готовят их к блаженному воскресению. Паписты злоупотребляют этим местом для доказательства того, что скорби суть причина нашего спасения. Но делают это необоснованно. Если только причиной, по общему обыкновению, не называть здесь сами средства. Действительно, мы охотно соглашаемся, что нам надлежит многими скорбями войти в царство небесное. И спор идет не об этом. Мы учим: кратковременная легкость скорбей потому производит в нас вечную славу, что к сему предопределены все дети Божии, – к тому, чтобы, неся свой крест, уподобиться Христу. И таким способом они готовятся к обладанию небесным наследством, получаемым по незаслуженному усыновлению. Паписты же вместо этого придумывают имеющие заслугу дела, коими обретается небесное царство. Повторю вкратце: мы не отрицаем путь скорбей, коим достигают небесного царства; мы отрицаем, что скорбями можно заслужить небесное наследие, которое приходит к нам только по незаслуженному усыновлению Божию. Паписты неразумно хватаются за отдельное слово, на котором сооружают вавилонскую башню: будто царство Христово – не наследство, обретенное для нас Христом, а награда, положенная нам за добрые дела.

стих 18

Когда мы смотрим не на видимое. Вот что делает для нас легкими и терпимыми все скорби мира сего. А именно: мы должны направить наши помыслы к вечности небесного царства. Пока мы смотрим вокруг, время кажется долгим, но как только мы устремляем взор ввысь, тысячи лет уподобляются краткому мигу. Но это и хочет сказать апостол: мы заблуждаемся от вида настоящих вещей, поскольку в них нет ничего, кроме временного. Итак, надежно успокоиться можно только в уповании на вечную жизнь. Отметь его выражение: смотрим на невидимое. Ведь око веры проникает дальше, чем все чувства человеческой природы. Поэтому вера и зовется лицезрением невидимых вещей.