Bible Commentaries
1 Тимофею 6

стих 1

Ясно, что, как только Евангелие начало проповедоваться, рабы воспрянули духом, как бы получив отпустительную грамоту. Ибо Павел везде и всюду прикладывает много усилий к тому, чтобы обуздать их неуемное желание свободы. Действительно, состояние раба было тогда весьма тяжким, и не удивительно, что оно вызывало в людях особую неприязнь. Далее, для нас вполне привычно обращать к своему плотскому удобству все хоть сколько-нибудь достойные начинания. Таким образом, слыша о том, что все мы – братья, рабы тут же выводили отсюда, что брату не подобает быть рабом брата. Однако, даже если это и не приходило им на ум, все же несчастным всегда необходимо утешение, смягчающее горечь их тягот. Кроме того, рабов весьма трудно было побудить к тому, чтобы они охотно и воодушевлено подставляли свои шеи под столь суровое иго. Именно в этом и состоит цель настоящего увещевания апостола.
1) Рабы, под игом и т.д. Поскольку каждый склонен к тому, чтобы ложно приписывать себе какие-либо преимущества, нет никого, кто спокойно переносил бы над собою власть других. Те же, кто не может избежать подобной необходимости, хотя и повинуются против воли вышестоящим, но в душе ропщут и негодуют, поскольку думают, будто им причиняется несправедливость. И апостол одним махом устраняет все подобные помышления, требуя добровольного подчинения от всех, находящихся под игом. Он хочет сказать, что им не надо доискиваться, достойны ли они такой судьбы. Достаточно и того, что на них наложено подобное бремя. И, заповедуя почитать достойными господ, которым они служат, апостол требует от рабов не только добросовестности и прилежания в повиновении. Он хочет, чтобы они от души принимали и почитали своих хозяев, как занимающих высшее по сравнению с ними положение. Ибо никто не послужит должным образом князю или господину, если не примет во внимание превосходство, данное господину Богом, и не почтит его именно потому, что находится в его подчинении. И хотя господа часто оказываются недостойными, само начальствование, которым их удостоил Бог, всегда заслуживает почитания. Добавь к этому, что лишь тот добровольно служит и повинуется своему господину, кто убежден в том, что должен его слушаться. Отсюда следует: повиновение господам начинается с того почитания, достойными которого Павел требует их считать.

Дабы не было хулы на имя Божие. Мы всегда более чем должно талантливы в обеспечении собственного удобства. Поэтому рабы, господа которых были неверующими, могли бы легко возразить: служащие дьяволу недостойны того, чтобы приказывать детям Божиим. Павел же обращает этот довод против них самих и говорит, что неверующим господам надо тем более служить для того, чтобы имя Божие и Его Евангелие не подверглись поношению. Как будто Бог, Которого мы почитаем, подталкивает нас к бунту! Как будто Евангелие делает надменными и неуступчивыми тех, кто должен повиноваться другим!

стих 2

Те, которые имеют господами верных. Слово «брат», кажется, говорит о равенстве и тем самым устраняет всякое господство. Павел же говорит, что, напротив, рабы еще охотнее должны повиноваться верующим господам, поскольку признают их детьми Божиими, привязаны к ним братской любовью и участвуют в одной с ними благодати. И Бог, уравняв рабов в главном с земными господами, тем самым выказал рабам немалую честь. Ибо и рабы, и господа имеют одно общее усыновление. Поэтому усыновление это должно немало подстегивать рабов к тому, чтобы спокойно и благородно переносить свое рабское состояние. Добавь к этому, что рабство более терпимо, если господа наши кротки, любят нас, и мы взаимно любим их. И апостол наилучшим образом связывает узами веры людей совершенно разного положения.

Учи сему. Апостол имеет в виду, что именно этому Тимофей должен настойчиво учить, желая, чтобы к учению он добавлял и увещевания. Павел как бы говорит: такого рода учение следует проповедовать и внушать ежедневно. И людей надо ему не только учить, но и понуждать следовать ему путем постоянных увещеваний.

стих 3

Кто учит иному (если кто учит иначе). Поскольку здесь присутствует составной глагол, можно было бы перевести и так: если кто учит иному. Хотя в смысле нет никакой двойственности. Апостол осуждает всех, не соглашающихся с этим способом научения, даже если они и не противоречат ему открыто. Вполне может быть, что кто-то не провозглашает никакого нечестивого или явного заблуждения, и, однако же, бахвалясь пустой болтовней, искажает тем самым учение благочестия. Ибо там, где нет никакого успеха в обучении и никакого назидания, уже имеется отход от установления Христова. И хотя Павел говорит не об открытых авторах нечестивых догматов, а о суетных и мирских учителях, искажающих подлинное учение благочестия из-за тщеславия или алчности, мы все же видим, сколь яростно и сурово он на них восстает. И это вовсе не удивительно. Едва ли можно описать словами, сколь сильно вредит напыщенная проповедь, произносимая с целью саморекламы или пустой помпезности.

Но кого именно упрекает здесь апостол, будет видно из самого контекста. Ведь сразу же следующая фраза «и не довольствуется здравыми словами» добавлена с целью истолкования. Обычно бывает так, что подобные люди, поддавшись порочному любопытству, начинают презирать все действительно полезное и здравое. Таким образом, они впадают в бессмысленное буйство, подобно неукротимым коням. И что это такое, как не отвержение здравых Христовых слов? Они называется здравыми исходя из их следствия, поскольку приносят нам здравомыслие и пригодны к тому, чтобы его взращивать. То же самое означает фраза «учение о благочестии». Ибо учение не будет согласно с благочестием, если не будет наставлять нас в страхе Божием и Его почитании, если не будет назидать нас в вере, если не обучит нас терпению, смирению и всем обязанностям любви. Поэтому тот, кто не старается учить с пользой, учит иначе, нежели следует. Больше того, учение, не стремящееся к преуспеванию слушателей, не является здравым, какими бы прикрасами ни прикрывалось.

Подобных учителей Павел прежде всего осуждает за гордость, причем за гордость пустую и ветреную. Кроме того, поскольку нельзя лучшим образом наказать тщеславных, нежели, осудив в невежестве все то, чем они тщеславятся, Павел говорит, что они ничего не знают, каким бы остроумием ни надмевались. Ибо у них нет ничего твердого, но одно лишь пустое сотрясание воздуха. Одновременно апостол увещевает всех благочестивых не увлекаться эти ветреной мишурою и неколебимо пребывать в евангельской простоте.

стих 4

Но заражен (но болезненно склонен). Косвенное противопоставление здравости учения Христова безумию подобных учителей. Ибо эти вопрошатели долго и много утруждают себя разными тонкостями. И какой же плод от их труда, кроме еще большего усиления болезни? Таким образом, они мучают себя лишь для того, чтобы стать еще более больными из-за своего порочного любопытства. Из этого следует: им далеко до того, чтобы правильно преуспевать в благочестии, как подобает Христовым ученикам.

Вопрошания же и словопрения апостол не без причины соединяет вместе. Первое слово означает не какие угодно вопросы, рождающиеся от трезвого и упорядоченного усердия к научению или способствующие правильному объяснению чего-то такого, что полезно знать, а такие, какие сегодня обсуждаются в сорбоннских школах с целью бахвальства людей собственным остроумием. Один вопрос порождает там другой, поскольку нет меры там, где всякий, желая знать более, чем полезно, потакает своему суемудрию. От этого возникают бесконечные споры. И подобно тому, как густые облака нельзя разогнать без молнии и грома, так и эти каверзные вопросы с необходимостью приводят к распрям.

Впрочем, λογομαχιας апостол называет любопрительные споры скорее о словах, чем о сути, или (как обычно говорят) споры без содержания и предмета. И если кто-то вдумается в то, какие именно споры кипят среди софистов, то обнаружит, что они возникают из ничего, не имея под собой никакой подоплеки. В итоге, Павел осуждает здесь все вопросы, подталкивающие нас к никчемным пререканиям.

От которых происходят зависть. Апостол показывает, насколько надо избегать тщеславной жажды знания, ссылаясь на ее результат. Ибо тщеславие – родительница зависти. Там же, где царит зависть, начинают звучать оскорбления, возникают ссоры и все прочие виды зла, перечисляемые Павлом. Апостол говорит, что такие люди повреждены умом ичужды истины. Так вот, совершенно ясно, что под эту оценку подходят софисты, которые, отбросив в сторону назидание, превращают Слово Божие в искусство утонченно рассуждать и глупо остроумничать. И если бы апостол показал лишь то, что спасительное учение становится от этого бесполезным, даже в этом случае подобная профанация была бы совершенно нетерпимой. Но обличение Павла становится еще яростнее и серьезнее, когда он говорит о проистекающем отсюда пагубном зле и вредоносной заразе. Итак, настоящий отрывок учит нас отвергать софистику как нечто более болезнетворное для Церкви Божией, чем можно себе представить.

стих 5

Благочестие служит для прибытка (благочестие – это прибыток). Понимай так: эти люди думают, что благочестие есть прибыток или искусство его приобретать, поскольку они рассматривают все христианство как способ наживы. Они торгуют словами Духа Святого, как выставленным на продажу товаром, как будто они изречены лишь для того, чтобы служить их алчности. И Павел запрещает рабам Христовым иметь с такими людьми что-либо общее. Он велит Тимофею не только отличаться от них, но и избегать их как вредной заразы. Ведь даже если они и не противятся Евангелию открыто, а скорее, наоборот, бахвалятся его притворным исповеданием, все же сообщество их навлекает на людей большую скверну. Кроме того, если другие увидят, что мы с ними близки, возникнет опасность, как бы они, прикрываясь дружбой с нами, не вползли в доверие других. В итоге, (Однако) нам следует прилагать усилия, чтобы дать всем понять: мы чужды этим людям настолько, что у них нет с нами ничего общего.

стих 6

Великое приобретение (Великий прибыток). Апостол изящно и не без иронии тут же придает слову «прибыток» противоположный смысл. Он как бы говорит: дурны и омерзительны те, у кого учение Христово предназначено для продажи. Словно благочестие – это какой-то прибыток. Хотя несомненно, что, если подумать прилежно, благочестие предстанет для нас великой и обильнейшей прибылью. И Павел называет его прибытком потому, что оно приносит нам полное и совершенное блаженство. Те святотатцы, которые привержены прибытку денежному, употребляют благочестие для обогащения. Для нас же благочестие – само по себе уже великий прибыток, поскольку через него мы не только наследуем мир, но и входим в обладание Христом со всеми Его богатствами.

И довольным (с достаточностью). Сказанное можно отнести как к душевному чувству, так и к самой сути дела. Если отнести к душе, то смысл следующий: благочестивые, ничего не желая, но довольствуясь своей скудостью, уже получили великую прибыль. Если же понять фразу в отношении достаточности (на что я также с готовностью соглашусь), здесь будет присутствовать такое же обетование, какое имеется в Psalms 34:11 [В Синодальном переводе Psalms 33:12 – прим. пер.]: львы алчут и рыскают, взыскующие же Господа не лишатся всякого блага. Ибо Господь всегда пребывает со Своими и, насколько достаточно для восполнения их нужды, от Своей полноты отмеряет каждому свое. Таким образом, истинное счастье заключается в благочестии. А достаточность, о которой идет речь, как бы усиливает его.

стих 7

Ибо мы ничего не принесли в мир. Апостол добавляет это с целью уточнения, каким образом достигается подобная достаточность. Наша ненасытная алчность, если ее не сдерживать, представляет собой бездонную воронку. Лучшее же средство от нее состоит в том, чтобы желать лишь самого необходимого для жизни. Ибо мы превышаем свою меру потому, что как будто хлопочем о тысяче жизней, ложно воображая, будто все их проживем. Нет ничего более привычного, нет ничего более известного, чем эта фраза Павла. Но хотя все с нею соглашаются и ежедневно на деле узнают ее справедливость, каждый в желании своем загребает безмерные поместья, как будто его чрево вмещает полмира. Именно об этом и сказано в Psalms 49:14 [В Синодальном переводе Пс.48:15 – прим. пер.]: хотя отцы, надеясь остаться на земле вечно, выказали этим свою глупость, потомки, тем не менее, одобрили их путь. Поэтому, чтобы у нас возникла вышеупомянутая достаточность, научимся же так настраивать свою душу, чтобы не желать больше того, что необходимо для поддержания жизни.

Говоря же о пропитании и одежде, апостол исключает тем самым роскошь и чрезмерное богатство. Ибо природа довольствуется малым, и избыточно все, превышающее природное употребление. И не потому, что широкое пользование благами само по себе достойно осуждения, а потому, что желание этого – всегда порочно.

стих 9

А желающие обогащаться. Ранее призвав читателей к умеренности и презрению к богатству, апостол теперь увещевает их о том, насколько опасна страсть к обладанию, и особенно в служителях Церкви, о которых он говорит отдельно. Не богатство является причиной упомянутых им видов зла, а желание его, даже если его испытывает нищий. И Павел говорит не только о том, что бывает часто, но и о том, что происходит всегда. Ибо всякий, имеющий намерение обогатиться, отдается в плен дьяволу. Правильно сказал языческий поэт: желающий обогатиться хочет сделать это быстрее. Отсюда следует, что все стремящиеся к желаемому ими богатству сами низвергают себя в пропасть. От этого происходит и та глупая, больше того, безумная страсть, которая, в конце концов, приводит нас к погибели. Зло это имеет воистину вселенский характер, но наиболее заметно оно в церковных пастырях. Ибо алчность лишает их разума настолько, что они готовы на любое безрассудство, как только очи их ослепляет блеск золота или серебра.

стих 10

Ибо корень всех зол. У нас нет причин утруждать себя тщательным сравнением сребролюбия с другими пороками. Несомненно, что тщеславие и гордыня часто приносят еще худшие плоды, и при этом тщеславие происходит не от сребролюбия. То же самое можно сказать и о похоти совокупления. Но в намерение Павла не входило включать в сребролюбие все мыслимые пороки. И что же тогда он имеет в виду? Только то, что из сребролюбия происходят бесконечные виды зла. Подобно тому, как мы обычно говорим: нет такого зла, которое не рождалось бы либо от разногласий, либо от обжорства, либо от пьянства, либо от какого-то похожего порока. Действительно, о преступной страсти к наживе вполне можно сказать, что нет такого вида зла, который бы ежедневно из нее не рождался. Например, бесчисленные виды обмана, ложь, вероломство, мошенничество, хищение, жестокость, несправедливый суд, ссоры, ненависть, отравительство, убийства и, наконец, все, какие только ни есть, искусства наносить вред. Похожие фразы можно прочесть и у мирских писателей. Поэтому дурно поступают те, кто, утверждая, будто Павел здесь преувеличил, аплодируют при этом Горацию и Овидию, говорящим то же самое. О, если бы ежедневный опыт не свидетельствовал нам о том, что здесь просто и бесхитростно изложена самая суть дела! Но будем помнить: те же самые преступления, которые происходят из алчности, могут происходить также из тщеславия или зависти, или же, как часто бывает, рождаться от каких-то других порочных чувств.

Которому предавшись. Греческая фраза о сребролюбии не может быть понята буквально. Но смысл все же остается совершенно ясным. Апостол говорит, что из сребролюбия рождается самое жуткое на свете зло, а именно: отпадение от веры. Ведь те, кто страдает этой болезнью, постепенно становятся все хуже и хуже, доколе не отступят от веры полностью. Отсюда и происходят упомянутые апостолом скорби. Под ними я разумею жестокие муки совести, обычно возникающие у потерявших надежду людей. Хотя Бог наказывает алчных и другими предварительными карами, заставляя их быть своими собственными палачами.

стих 11

Ты же, человек Божий, убегай сего. Назвав Тимофея человеком Божиим, апостол сделал свое увещевание еще весомей. Если же сказанное им о следовании праведности, благочестию, вере, терпению отнести к предыдущему предложению, то апостол здесь сребролюбию будет противопоставлять соответствующее врачевство, увещевая, какие именно надо желать богатства, то есть, духовные. Его заповедь можно распространить и на многое другое, дабы Тимофей, держась подальше от всякой суеты, избегал уже осужденную апостолом περιεργιαν. Ибо тот, кто сосредоточен на занятии необходимым, легко будет воздерживаться от всего излишнего. В качестве примера апостол перечисляет некоторые виды добродетели, в число которых следует включить и все остальные. Поэтому всякий усердствующий в праведности, стремящийся к благочестию, вере, любви и последующий терпению и кротости, неизбежно удалится от сребролюбия и его плодов.

стих 12

Подвизайся добрым подвигом (сражайся добрым ратоборством). Нечто похожее апостол скажет в своем следующем послании (2 Timothy 2:4): записавшийся на воинскую службу не станет вовлекаться в дела, чуждые роду его занятий. Поэтому, чтобы отвадить Тимофея от чрезмерной заботы о земных делах, апостол призывает его к ратоборству. Ведь самоуспокоенность и потакание себе происходят от того, что большинство людей хочет служить Христу как бы в шутку, в то время как Сам Христос призывает всех Своих к ратному подвигу. И чтобы воодушевить Тимофея отважно вступить в подобную битву, апостол называет ее доброй, то есть имеющей счастливый исход, и поэтому такой, которую никак не следует избегать. Ведь, если земные воины сражаются без колебаний даже при сомнительном исходе битвы и с опасностью потерять жизнь, насколько воодушевленнее следует сражаться нам под водительством Христовым и Его знаменами, после того, как мы твердо уверились в победе! Особенно, поскольку нас ожидает не такая награда, какой императоры обычно вознаграждают своих солдат, а славное бессмертие и небесное блаженство. Действительно, было бы стыдно уставать и ослабевать, несмотря на предложенную нам столь великую надежду. Именно об этом и начнет вскоре говорить апостол.

Держись вечной жизни (ухватись за вечную жизнь). Павел как бы говорит: Бог призывает тебя к вечной жизни, поэтому стремись к ней и презирай мир. И, заповедуя ухватиться за эту жизнь, апостол запрещает тем самым останавливаться и отдыхать на середине пути. Он как бы говорит: ничего не кончено, пока мы не достигнем будущей жизни, к которой нас приглашает Бог. Так и в Philippians 3:12 Павел говорит, что простирается вперед, поскольку еще не достиг желаемого. Но коль скоро люди подвизаются необдуманно и напрасно, если творцом их подвизания не будет Бог, апостол ради воодушевления слушателей упоминает также о призвании. Ибо больше всего мы воодушевляемся именно тогда, когда слышим о том, что призваны Богом. Мы заключаем, что труд наш не напрасен, если им руководит Бог и протягивает нам трудящимся руку помощи. И отвержение призвания Божия само по себе было бы для нас великим проступком. Поэтому то, что Бог призывает тебя к вечной жизни, уже должно быть самым веским стимулом. Так что, остерегайся уклоняться куда-либо еще и изнемочь раньше того, как достигнешь цели.

И исповедал доброе исповедание. Упоминая о предыдущей жизни Тимофея, апостол тем самым еще сильнее побуждает его продолжать начатый путь. Ибо терпеть неудачу при хорошем начале еще постыднее, чем не начинать вовсе. Поэтому апостол, говоря Тимофею, что раньше он вел себя отважно и похвально, воодушевляет его этим доводом, чтобы достойному началу соответствовало достойное завершение.

Под исповеданием же я понимаю то, которое заключается не только в слове, но и в конкретном деле. Причем, не в одном, а во всем исполнении своего служения. Итак, смысл следующий: у исповедания твоего многочисленные свидетели как в Эфесе, так и в других областях, видевшие, что ты искренне и добросовестно следовал евангельскому образу жизни; поэтому, явив пример подобного поведения, выказать себя кем-то еще, кроме великого воина Христова, ты можешь только с большим позором и стыдом для самого себя. И эти слова научают всех нас, что чем больше каждый из нас преуспевает, тем более неизвинительным будет его отпадение, и тем более обязан он перед Богом продолжать идти правильным путем.

стих 13

Завещеваю (возвещаю). Пламенность, с какой Павел заклинает Тимофея, служит доказательством того, сколь трудная и редкая добродетель – исполнять должным образом евангельское служение до самого конца. Хотя апостол в лице Тимофея увещевает и других, он в то же время обращается к нему персонально.

Далее, сказанное Павлом о Христе и Боге надо оценивать в соответствии с контекстом. Приписывая Богу, что Он всеживотворит, апостол устраняет соблазн креста, являющего собой одну лишь смерть. Павел хочет сказать, что, если нечестивые грозят нам смертью, выставляя ее перед нашим взором, нам следует закрыть глаза, или, еще лучше, обратить свой взор к Богу, ибо именно Он воскрешает мертвых к жизни. Итог же состоит в том, чтобы мы, не взирая на этот мир, научились смотреть только на Бога.

Сказанное же апостолом о Христе утверждает и укрепляет нас еще больше. Павел учит, что мы не философствуем подобно какому-то Платону, предававшемуся мало кому известным праздным рассуждениям, но проповедуем учение, узаконенное кровью Самого Сына Божия. Ибо Христос подтвердил Свое исповедание перед Пилатом не многословием, а самим делом, пойдя на добровольную смерть. И хотя Христос предпочел скорее смолчать перед Пилатом, нежели защищать Себя словесно, поскольку пришел в этот мир, уже твердо решив подвергнуться осуждению, молчание Его защитило Его учение столь же величественно, как если бы Он во весь голос кричал в его пользу. Ибо кровью Своей и Своей смертью Христос узаконил учение лучше, чем можно было сделать словами. Поэтому Павел и называет подобное исповедание добрым. Ведь Сократ тоже умер, однако смерть его не была законным удостоверением провозглашенного им учения. Но когда мы слышим, что кровь пролил Божий Сын, этот священнейший залог рассеивает все сомнения. Поэтому всякий раз, как мы начинаем колебаться в душе, вспомним о том, что опору и поддержку надо искать в Христовой смерти. И какой нерадивостью было бы покинуть столь великого идущего впереди Вождя!

стих 14

Соблюсти заповедь (чтобы ты соблюл заповедь). Под заповедью апостол имеет в виду то, что до этого говорил о служении Тимофея. Итог же сказанного состоял в том, что Тимофей должен выказать себя верным служителем Христа и Церкви. Ибо, какая нужда относить эту фразу ко всему закону? Разве что кто-нибудь захочет понять сказанное проще, полагая, что речь идет о порученной Тимофею должности. Когда нас ставят служителями Церкви, Бог одновременно предписывает нам совершать те дела, какие хочет от нас видеть. Таким образом, соблюдать заповедь есть не что иное, как добросовестно исполнять вверенное тебе служение. И это я без всякого сомнения отношу к служению Тимофея. Последующие же слова о достойном завершении пути в греческом оригинале подходят и к заповеди, и к самому Тимофею. Но приведенный мною смысл более широк: Павел увещевает Тимофея усердно стремиться к святой жизни и чистоте нравов, если он хочет правильно исполнять свое служение.

Даже до явления Господа нашего Иисуса Христа. Нельзя выразить словами, насколько необходимым всем благочестивым той эпохи было обращаться в помыслах к грядущему Христову дню, в то время как в мире на них отовсюду обрушивались бесчисленные соблазны. Нападки следовали на них со всех сторон, все ненавидели и проклинали их, они были выставлены на всеобщее посмешище, их ежедневно угнетали многочисленные скорби. И при всем этом столь великие труды и тяготы, казалось, не приносили никакой пользы. Что же им оставалось делать, если не перенестись в мыслях в блаженный и долгожданный день нашего искупления? Хотя тот же самый повод имеем сегодня и мы. Больше того, сказанное справедливо почти что для каждого столетия. Как много показывает нам сатана такого, что в противном случае могло бы сотню раз увести нас с правильного пути! Не говоря уже об огне, мече, изгнании и всех других яростных нападках врагов, не говоря о клевете и прочих терзаниях, разве не приходят к нам еще худшие испытания изнутри? То тут, то там появляются тщеславные люди, эпикурейцы и лукиане смеются над нами, наглецы оскорбляют, лицемеры ропщут, думающие плотски исподтишка кусают, повсюду мы сталкиваемся с разными направленными против нас кознями. Так что это – великое чудо, если, исполняя столь опасное и трудное служение, кто-то устоит до конца. И от всех этих трудностей имеется одно избавление – обратить взор к грядущему пришествию Христову и всегда о нем размышлять.

Поскольку же обычно мы весьма поспешны в своих желаниях, и почти что готовы предписывать Богу конкретный день и час, дабы Он не откладывал то, что обещал прежде, апостол сдерживает нашу природную горячность, заповедуя нам терпеливо ожидать Христово пришествие. Ибо именно это и означают слова: «которое в свое время откроет блаженный и т.д.» Люди с большим терпением будут ждать того, время чего, как они знают, еще не настало. И почему мы столь терпеливы в своих житейских предприятиях, если не потому, что нас сдерживает следующая мысль: несвоевременно будет потакать своим желаниям и торопить события. Так что будем знать: пришествию Христову отведено особое время, которое мы должны ожидать с терпением.

стих 15

Блаженный и единый (единственный). Этими словами апостол превозносит главенство Бога. И делает это для того, чтобы лицезрение начальников мира сего не затуманило наш взор. Такое увещевание было особенно необходимым для эпохи самого Павла. Ибо насколько усиливались и возвеличивались тогда все земные царства, настолько же затемнялись величие и слава Божии. И сколько бы эти царства ни обогащались, они оставались не только заклятыми врагами Царства Божия, но и надменно оскорбляли Бога, попирая Его священное имя. И чем надменнее презирали они истинную религию, тем более счастливыми себе казались. Так вот, кто не подумал бы, смотря на все это со стороны, что Бог несчастным образом побежден и подавлен? Мы видим, сколь разнузданно обрушивается Цицерон на иудеев из-за выпавших на их долю тягот в своей речи в защиту Флакка. И добрые, видя, как ход событий все больше надмевает нечестивых, порою падали духом. Поэтому Павел, дабы отвратить их взор от этого суетного величия, отстаивает блаженство, начальство и царство за одним лишь Богом. И, называя Бога единственным начальствующим, Павел не ниспровергает общественный порядок, словно в мире не должно быть никаких властей и царей, но имеет в виду, что только Бог царствует Сам по Себе и Собственною силою. Справедливость этого явствует из сразу же следующей фразы, в которой апостол, как бы объясняя сказанное выше, называет Бога Царем царствующих и Господом господствующих. Итог же таков: все земные власти находятся под владычеством Бога и зависят от Него, возникая и упраздняясь по Его желанию. Владычество же Бога не поддается никаким сравнениям, поскольку перед Его славой все прочее меркнет. Она пребывает вечно, в то время как все остальное в мире тленно и мимолетно.

стих 16

Единый (единственно) имеющий бессмертие. Павел старается выразить мысль, что вне Бога нет никакого счастья, достоинства или превосходства. Поэтому он говорит, что только Бог является бессмертным, давая нам понять, что мы вместе со всеми прочими тварями живем не сами по себе, но заимствуем жизнь от Него. Отсюда следует, что, надеясь на Бога, источник бессмертной жизни, всю настоящую жизнь мы должны почитать ничем.

Но здесь можно возразить: свое бессмертие есть и у человеческой души, и у ангелов. Поэтому его нельзя приписывать только Богу. Отвечаю: слова о том, что бессмертием обладает только Бог, не отрицают то, что Он сообщает Свое бессмертие тем творениям, каким хочет. Павел как бы говорит: один лишь Бог не только бессмертен Сам от Себя и по природе, но и властен над этим бессмертием. И творениям бессмертие подобает лишь постольку, поскольку Бог животворит их, вдыхая в них Свою силу. Ведь, если устранить вложенную в душу человека божественную силу, душа тут же исчезнет. И то же самое надо думать об ангелах. Собственно говоря, бессмертие не свойственно душам и ангелам по природе, а вливается в них извне таинственным Божиим дыханием, согласно речению: в Нем мы живем и движемся, и существуем. Если же кто-то захочет узнать об этом больше и основательнее, пусть прочтет книгу Августина «О граде Божием».

Который обитает в неприступном свете. Апостол имеет в виду две мысли. Первая: хотя Бог от нас сокрыт, причина этой сокрытости не в Нем, словно Он пребывает во мраке, а в нас самих, которым немощь нашего разума или, скорее, его тупость закрывает доступ к означенному свету. Впрочем, понимай так, что свет Божий неприступен для того, кто пытается приступить к нему собственными силами и стараниями. Ведь, если бы Бог не открыл нам доступ Своей благодатью, пророк не сказал бы (Psalms 34:6) [В Синодальном переводе Psalms 33:7 – прим. пер.], что приступающие к Нему просветятся. Хотя совершенно истинно, что никогда, покуда мы облечены в эту смертную плоть, нам не проникнуть в сокровенные тайники Божии настолько, чтобы увидеть все. Ибо здесь мы познаем Бога отчасти и видим Его как бы в зеркале и гадательно. Итак, через веру мы приступаем к божественному свету, но только частично, и всегда остается истинным высказывание, что Божий свет неприступен для человека.

Которого никто из человеков не видел. Это добавлено ради большей ясности, дабы люди научились с помощью веры взирать на Того, Кого не видят очами и даже не постигают мыслью. Сказанное я отношу не только к телесному взору, но и к способностям нашей души. Всегда надо иметь в виду, что именно хотел сказать апостол. Трудно отбросить все, лицезрением чего мы наслаждаемся в настоящем, и обратить свои очи к Богу, Который никогда нам не являлся. Время от времени на ум приходит мысль: кто знает, существует ли Бог, если ты никогда не видел Его, только слыша о Его бытии? И апостол ограждает нас от этой опасности, отрицая, что сказанное им надо мерить мерками нашего разума, неспособного вместить его смысл. Мы не видим Бога потому, что у нас нет достаточно острого зрения, способного проникнуть в такие высоты. Об этой фразе долго рассуждает Августин. Ведь, кажется, что она противоречит тому, что сказано в Первом Послании Иоанна (3:2): тогда мы увидим Его, как Он есть, потому что будем Ему подобны. Августин поднимает этот вопрос во многих своих произведениях, но, кажется, лучше всего отвечает на него в послании к вдове Паулине.

Что же касается самого обсуждаемого нами отрывка, ответ весьма прост: мы не можем видеть Бога, но только в нашей земной природе. Подобно тому, как в другом месте сказано: плоть и кровь Царства Божия не наследуют (1 Corinthians 15:50). Ибо нам надлежит обновиться, дабы стать подобными Богу прежде, чем нам будет дано Его увидеть. И дабы мы не были любопытными сверх меры, пусть нам всегда помогает мысль о том, что в этом вопросе больше значит образ жизни, нежели манера говорить. Одновременно будем помнить, что надо остерегаться того, чего нам благоразумно заповедует избегать Августин: чтобы мы, споря и исследуя вопрос о том, как можно увидеть Бога, не утратили того мира и освящения, без которого никто Его никогда не увидит.

стих 17

Богатых (богатым). Похоже, что в то время немощные и незнатные христиане, каких было весьма много, презирались (как обычно случается) богатыми. Причем, такой обычай, прежде всего, мог возникнуть в Эфесе, богатом и зажиточном городе. Ведь в таких городах, как правило, везде процветает гордыня. Отсюда мы выводим, сколь опасно изобилие материальных благ. Действительно, Павел не напрасно попрекает богатых с помощью столь сурового увещевания. Он пытается исправить пороки, почти всегда следующие за богатством так же, как тень следует за телом. И это происходит из-за порочности нашей природы, вследствие которой повод для греха мы заимствуем из дарованных Богом благ. Апостол подчеркнуто указывает на два качества, которых должны остерегаться богатые: гордость и ложную надежду. Первое из них рождается из второго. И поэтому, кажется, что Павел, добавив: и уповали не на то-то и то-то, – хотел, тем самым, обозначить источник их гордыни. Ведь почему еще богатые бесчинствуют и, презирая других, чрезвычайно нравятся самим себе, если не потому, что воображают себя воистину блаженными? Итак, сначала идет пустое упование, а за ним следует превозношение. И Павел, желая исправить эти пороки, прежде всего, презрительно отзывается о самих богачах. Ибо фраза «в настоящем веке» звучит весьма уничижительно. Все, что происходит от века сего, обладает схожей с ним природой, будучи неустойчивым и скоропреходящим. Ложность же надежды, уповающей на богатство, апостол показывает из того, что владение богатством мимолетно и эфемерно. Мы только подумаем о богатстве, и оно уже исчезает. Итак, сколь же глупо полагать в нем свою надежду!

Но на Бога живаго. Тот, кто придерживается этого принципа, легко отвратится от упования на богатство. Ведь, если только Бог подает нам все необходимое для жизни, мы, уповая на богатство, тем самым приписываем ему роль Бога. Заметь, что в словах «Бога ..., дающего все обильно» присутствует косвенное противопоставление. Смысл их таков: даже если мы будем изобиловать, полностью владея всевозможными благами, все, что мы имеем, все равно будет проистекать из благословения Божия. Ибо только оно может подать нам все, что нужно. Отсюда следует, что весьма ошибаются те, кто уповает на богатство и не полностью полагается на благословение Божие, в котором заключается и наше пропитание и достаточность того, чем мы обладаем. Отсюда вывод: нас отваживают от упования на богатство не только потому, что последнее можно использовать лишь в этой смертной жизни, но и потому, что, по сути, богатство – всего лишь дым. Ибо мы питаемся не одним лишь хлебом, но и благословением Божиим.

Говоря же «обильно», εις άπόλαυσιν, апостол имеет в виду, какую щедрость проявляет Бог к нам и, больше того, ко всем смертным и даже к бессловесным скотам. Ведь благодетельность Его разливается вширь и вдаль, сверх всего, что нам необходимо.

стих 18

Чтобы они благодетельствовали. К предыдущему врачевству, устраняющему порочное желание богатства, апостол добавляет и другое. Он говорит нам о том, в чем состоит законное употребление дарованных нам благ. Ибо, чем большим имуществом кто-либо владеет, тем больший дается ему повод для благотворительности. И поскольку в отношении дарения мы всегда ленивее, чем подобает, апостол обстоятельно расхваливает перед нами добродетель щедрости. Кроме того, обещая вознаграждение, он подает нам дополнительный стимул к благотворению: проявляя щедрость и общительность, – говорит апостол, – богатые собирают себе лучшее сокровище, чем могли бы обрести на земле.

Под основанием Павел подразумевает крепкий и незыблемый фундамент. Ибо духовным сокровищам, которые мы собираем себе на небесах, не грозят ни моль, ни воры. Они пребывают всегда, находясь вне всякой опасности. И, наоборот, на земле нет ничего незыблемого, но все в каком-то смысле мимолетно.

Далее, весьма глупы паписты, выводящие отсюда, будто мы в силу сказанного заслуживаем добрыми делами вечную жизнь. Действительно, все, что тратится на бедных, угодно Богу, однако, поскольку даже совершеннейшие исполняют едва ли сотую часть собственного долга, наше великодушие окажется недостойным, если предстанет перед судом Божиим само по себе. Больше того, если бы Бог стал подсчитывать сделанное нами добро, всякий человек непременно оказался бы постыженным. Вот до какой степени мы далеки от совершенной щедрости. Но, после того, как Бог незаслуженно примиряет нас с Собой, наше служение, каким бы оно ни было, становится угодным Ему настолько, что Он удостаивает его незаслуженной награды. Посему вознаграждение проистекает здесь не от заслуг, а от милостивого принятия Богом наших дел. И указанная награда нисколько не противоречит праведности по вере, будучи в некотором смысле дополнением к этой праведности.

стих 20

О, Тимофей. Хотя слово «залог» толкуется по-разному, я думаю, что оно просто означает ту благодать, которой Тимофей был наделен для исполнения своего служения. Преданное означает здесь то же, что и талант. Ибо Бог вверяет нам все Свои блага с тем условием, чтобы мы в свое время дали о них отчет, если по собственной лени не использовали их настолько полезно, насколько было нужно. Итак, апостол увещевает Тимофея прилежно хранить дарованное, или, скорее, данное в залог, не позволяя ему истлеть или обветшать, и не лишая себя этого залога по собственной вине. Ибо наша неблагодарность и злоупотребление дарами Божиими часто приводят к тому, что эти дары у нас отнимаются. Поэтому Павел увещевает Тимофея стараться сохранить вверенное ему с помощью доброй совести и правильного употребления.

Отвращаясь негодного (избегая мирской). Увещевание направлено на то, чтобы Тимофей сосредоточенно внимал истинному учению. А это может произойти только в том случае, если он будет отвращаться мишуры. Ибо там, где процветает тщеславие, нет никакого усердия к назиданию. Посему, ранее сказав о сохранении залога, апостол не без причины тут же добавляет предостережение, заповедуя избегать мирской болтливости.

Далее, перевод κενοφωνιας как «пустые словеса» вполне терпим. Разве что потом толкователи, обманувшись двусмысленностью, изъясняют это выражение превратно. Ибо «словеса» они понимают в смысле фатума или судьбы. Я же думаю, что здесь скорее имеется в виду высокопарность речи и напыщенная болтливость тех, кто, не довольствуясь простотой Евангелия, обращает его в мирскую философию. Значит, κενοφωνιας заключаются не в отдельных словах, а в постоянном говорении, которое исторгают из себя тщеславные люди, более стремящиеся понравиться другим, нежели принести пользу Церкви. И Павел самым подходящим образом выражает суть дела. Ибо, возвещая незнамо что как нечто великое, эти люди не говорят при этом ничего полезного. Поэтому все это – лишь пустая болтовня, которую апостол называет мирской, коль скоро сила Духа угашается там, где учителя раздувают щеки лишь для того, чтобы расхвалить собственное красноречие.

Но эта зараза возобладала, несмотря на столь ясный и несомненный запрет Святого Духа, и, начав давать ростки с самого начала, в конце концов, настолько усилилась в папстве, что под маскою процветающего здесь богословия явилась живым примером той мирской и пустой шумливости, о которой упоминает Павел. Не говорю уже о том, что книги папистов и их громкие диспуты кишат бесчисленными заблуждениями, безумствами и богохульствами. Но даже если бы они и не учили ничему нечестивому, все же, поскольку их доктрина не содержит ничего, кроме огромных мыльных пузырей, и полностью чужда величия Священного Писания, основательности пророков и искренности апостолов, она тем самым представляет собой чистую профанацию подлинного богословия. Ибо, что, спрашиваю я, говорят они о вере, покаянии, призывании Бога? Что говорят о человеческой немощи, помощи Святого Духа, незаслуженном отпущении грехов? Что из сказанного ими о служении Христа способно привести к твердому назиданию в благочестии? Но обо всем этом еще будет сказано в толковании на Второе Послание. Действительно, всякий, наделенный даже посредственными разумением и способностями, признает, что вся велеречивость папистского богословия и все учительские высказывания, звучащие в их школах, суть не что иное, как мирские κενοφωνίας, и не могут быть названы как-либо еще. И то, что всякий, отошедший от чистоты Писания, подвергается полному обмирщению, – воистину справедливейшее наказание за человеческую гордыню. Поэтому учителя Церкви должны особо тщательно избегать подобного рода порчи и отваживать от нее молодое поколение.

Древний переводчик, прочтя слово καινοφωνίας с дифтонгом, передал его как «новизна». Из древних толкований явствует, что это чтение, которое ныне приводят даже греческие кодексы, некогда принималось весьма многими. Однако значительно больше подходит контексту первый, приведенный мною, перевод.

И прекословий (и прекословия). Это сказано к месту и вполне изящно. Ибо утонченное остроумие, которым кичатся жаждущие славы люди, пахнет такой гордыней, что полностью ниспровергает подлинное, простое и смиренное евангельское учение. Итак, помпу, которая столь сильно обращает на себя внимание, и которую мир принимает со столь великим одобрением, апостол и называет здесь прекословиями. Ибо тщеславие всегда склонно к спорам и является матерью всех пререканий. Поэтому те, кто желает превознестись, готовы сражаться с другими по совершенно любому поводу. Но Павел имел в виду, прежде всего, то, что пустое учение софистов, превозносясь до небесных умствований и изощренных тонкостей, не только заслоняет собой простоту истинного учения, но и прямо подавляет его, вызывая к нему презрение. Ибо мир всегда следует за внешним блеском. И Павел не хочет, чтобы Тимофей завидовал мишуре и пытался как-либо ей подражать. Поскольку же человеческому любопытству больше нравится то, что кажется утонченным и отличается внешним величием, Павел, напротив, говорит, что знание, превозносящее себя над простым и смиренным учением благочестия, является воистину лжеименным. И это следует прилежно отметить, дабы научиться спокойно высмеивать и презирать всю напыщенную мудрость, от восхищения которой цепенеет мир, и в которой, несмотря на это, не содержится никакого назидания. Следуя рассуждению Павла, лишь такое знание заслуживает называться таковым, которое наставляет нас в уповании и в страхе Божием, то есть – в благочестии.

стих 21

Которому предавшись (придерживаясь которого). Апостол показывает, сколь опасно подобное знание, и как следует его избегать, ссылаясь на его результаты. Ибо Бог карает гордыню тех, кто искажает учение благочестия ради обретения славы, позволяя им утратить здравомыслие и впасть во многие глупые заблуждения. И мы видим, что именно это и происходит в папстве. Ведь после того, как паписты начали философствовать о тайнах веры в мирском духе, у них возникли бесчисленные и чудовищные заблуждения.

Вера понимается здесь, как и в некоторых других местах, в качестве сути всей религии и здравого учения. И если мы ужасаемся отпадения от веры, то, наученные подобными примерами, должны пребывать в чистом Слове Божием и отвергать всю софистику и все утонченные умствования, коль скоро они представляют собой отвратительное искажение благочестия.