Bible Commentaries
1 Коринфянам 9

Introduction

стих 1

Не свободен ли я? Теперь апостол самим делом подтверждает сказанное им ранее: он скорее никогда не будет вкушать мяса всю свою жизнь, нежели соблазнит брата. Одновременно Павел показывает: он требует от коринфян не более того, что выказывает сам. Действительно, природная справедливость предписывает, чтобы каждый пользовался тем правом, которое имеет в отношении других. И особенный долг лежит на христианском учителе: он должен быть всегда готов подтвердить свое учение примером собственной жизни. Из опыта мы знаем, сколь тягостно для нас то, что Павел требует от коринфян. А именно: ради братьев воздерживаться от позволенной нам власти. И апостол едва ли потребовал бы это, если бы сам прежде не встал на эту стезю. Да, он обещал, что будет так поступать. Но поскольку, обещая на будущее, Павел не у всех вызвал бы доверие, он говорит о том, что уже сделал. И приводит замечательный пример: свободу, которой апостол мог в ином случае воспользоваться, он оставил без употребления только для того, чтобы не дать лжеапостолам повода для злоречия. Он поступил так, когда предпочел зарабатывать пропитание своими руками, а не жить за счет коринфян, которым проповедал Евангелие. Павел долго отстаивает за собой апостольское право принимать от других одежду и пропитание. Он делает это отчасти для того, чтобы сильнее побудить коринфян по его примеру воздерживаться от многого ради братьев (ибо коринфяне крайне хватко держались за собственные права), отчасти же для того, чтобы сделать очевиднее нечестие своих клеветников, черпавших повод для злоречия из того, что не заслуживает вовсе никак попреков. Апостол говорит вопросительно и тем самым еще настойчивее защищает свое дело.

Фраза «не свободен ли я?» применима ко всем. Добавляя же «не апостол ли я», Павел указывает на вполне конкретный вид свободы и как бы говорит: если я – апостол Христов, то почему мое положение хуже положения других? Значит, Павел доказывает свою свободу из собственного апостольства.

Не видел ли я Иисуса Христа? Павел подчеркнуто добавляет эту фразу, дабы его не сочли в каком-либо отношении ниже прочих апостолов. Ведь злоумышленники и завистники всегда предъявляли ему одно и то же: все, связанное с благочестием, Павел разузнал от людей, поскольку никогда не видел Иисуса Христа. Действительно, он не общался с Христом в этом мире. Христос явился ему после Своего воскресения. Однако видеть Христа в Его бессмертной славе ничуть не меньше, чем лицезреть Его в смирении смертной плоти. Об этом видении апостол упомянет и ниже, в главе 15:8, и дважды упоминает в Апостольских Деяниях. Итак, эта фраза помещена для доказательства его призвания. Ведь даже если Павел и не был избран как один из двенадцати, объявленное с небес постановление Христово имеет отнюдь не меньшую силу.

Не мое ли дело вы. Затем Павел доказывает свое апостольство, ссылаясь на его результат: своим благовестием он приобрел коринфян для Господа. И то, что Павел отстаивает здесь за собою, называя обращение коринфян своим делом, – весьма великая честь. Ибо обращение – в некотором смысле новое сотворение души. И как же эта фраза согласуется с прочитанным нами прежде: насаждающий – ничто, и поливающий – ничто? Отвечаю: поскольку Бог является здесь производящей причиной, а человек со своей проповедью – орудие, само по себе ни на что не способное, о действенности служения всегда надо говорить так, чтобы слава за совершенное воссылалась одному Богу. В некоторых случаях, когда речь заходит о служении, человек сравнивается с Богом. И тогда справедливо высказывание: насаждающий – ничто, и поливающий – ничто. Ибо что останется от человека, если сравнить его с Богом? Посему Писание по отношению к Богу называет служителей ничем. Но когда о служении говорится просто, без сравнения его с Богом, тогда оно, как и в этом отрывке, украшается прекрасной похвалою. Ибо в этом случае не спрашивается, что может человек сам по себе без помощи Божией, а скорее говорится о том, что может сделать Бог со Своим орудием, и сила Духа соединяется здесь с человеческим трудом. То есть, говорится не о том, что человек делает своими силами, но о том, что его рукою делает Сам Бог.

стих 2

Если для других я не Апостол (апостол). Итог таков: Павел ставит свое апостольство среди коринфян вне всяких подозрений. Если, – говорит он, – кто-то сомневается в моем апостольстве, то для вас оно должно быть совершенно несомненным; поскольку я насадил вашу церковь собственным служением, то либо вы – неверующие, либо с необходимостью признаете меня апостолом. И чтобы не показалось, будто Павел основывается на одних словах, он упоминает об очевидном факте: Бог запечатлел его апостольство верою коринфян. Если же кто-то возразит, что все сказанное подходит и лжеапостолам, также собирающим себе учеников, отвечаю: чистое учение в первую очередь требует от каждого подтверждать свое служение Богу его результатом. Итак, эти слова ничуть не помогают мошенникам, если им и удается обмануть какую-то кучку людей и даже целые народы и царства. Хотя время от времени и как бы случайно неискренние проповедники и распространяют Царство Христово (как сказано в Philippians 1:15), Павел вполне обоснованно выводит свое божественное посольство из его плодов. Ибо созидание коринфской церкви было таким, что в нем легко узревалось благословение Божие, запечатлевающее подлинность служения Павла.

стих 3

Вот мое защищение. Помимо отстаивания главного дела, о котором сейчас идет речь, апостол, кажется, попутно опровергает клевету тех, кто возражал против его призвания, говоря, будто Павел был каким-то обычным рядовым служителем. Если кто-то, – говорит апостол, – умаляет честь моего апостольства, в качестве щита я обычно выставляю вас. Отсюда следует, что коринфяне нанесут оскорбление и вред самим себе, если не признают его апостолом. Ведь, если их вера была торжественным свидетельством апостольства Павла, его защищением от клеветников, коль скоро поколеблется его апостольство, рухнет и их вера.

Там, где другие переводят «вопрошающих меня», я перевел «исследующих меня». Ибо апостол имеет в виду тех, кто поднимал споры о его служении. Признаю, что многие латинские авторы употребляют выражение «обвиняемый вопрошается законом», но мне по казалось, что использованный Павлом глагол ανάκριναν лучше перевести так, как сделал я.

стих 4

Неужели не имеем власти. Из всего сказанного апостол выводит: у него есть право принимать от коринфян пропитание и одежду. Ибо Павел действительно ел и пил, но не за счет коринфской церкви. Итак, это – одна из тех свобод, от пользования которыми он воздержался. Другая же свобода – это право иметь жену, которая также кормилась бы от общественных сборов, и которой Павел не имел. Евсевий вывел из этих слов, что Павел на самом деле был женат, но где-то оставил жену, дабы она не была в тягость церквам. Подобное заключение неправомерно. Ибо даже безбрачный мог бы сказать такие слова.

Называя же жену-христианку сестрой, апостол, во-первых, хочет этим сказать, сколь твердой и прекрасной должна быть связь между благочестивыми супругами, связанными двойными узами, а во-вторых, намекает, сколь скромно и благопристойно должны они вести себя по отношению друг к другу. Отсюда можно вывести, что брак вовсе не чужд церковным служителям. Не говорю о том, что женаты были даже апостолы, о примере которых вскоре пойдет речь, и скажу лишь, что Павел, обобщая, учит здесь тому, что позволено всем без исключения.

стих 5

Как и прочие апостолы. К Господнему позволению Павел добавляет повсеместное использование брака прочими людьми. И дабы еще больше подчеркнуть свое воздержание от законного права, апостол последовательно приводит несколько примеров. Вначале – пример Апостолов, а затем добавляет, что даже братья Господни беспрепятственно используют эту возможность. Больше того, даже сам Петр, которому общее согласие отдавало первенство, позволил себе иметь жену.

Под братьями Господними апостол разумеет Иоанна и Иакова, считавшихся столпами, как он пишет в другом месте (Galatians 2:9). По обычаю Писания он называет братьями тех, кто находится в родственных связях. Если же кто-то захочет вывести из этих слов папство, то будет весьма смешон.

Мы признаем, что среди апостолов первым признавали Петра. Ведь всегда в любом собрании с необходимостью должен быть кто-то председательствующий. Кроме того, Петра почитали за его выдающиеся дарования, поскольку всех выделяющихся благодатными дарами Божиими подобает ценить и почитать. Но это первенство не было господством, больше того, оно не имело с ним ничего общего. Подобно тому, как Петр выделялся среди прочих, он также и подчинялся своим соратникам. Далее, одно дело – пользоваться первенством в одной церкви, и совсем другое – отстаивать за собой главенство над всем миром. Но пусть мы припишем Петру все вышеперечисленное, какое отношение имеет к этому первосвященник [римский – прим. пер.]? Ведь подобно тому, как на место Иуды встал Матфий, и Петру мог преемствовать какой-нибудь Иуда. Больше того, уже больше девятисот лет мы видим, что никто из его преемников (по крайней мере, называющих себя таковыми) ни на волос не лучше Иуды. Но здесь не место рассматривать эти вопросы. Желающие знать больше пусть прочтут наши «Наставления».
Кроме того, следует отметить одно обстоятельство: апостолы не чурались брака, хотя папский клир и проклинает его как недостойный святости своего сословия. Но после возникла эта замечательная «мудрость», гласящая, что священники Господни оскверняются от совокупления с законными женами. Дошло даже до того, что понтифик Сириций не усомнился назвать брак плотской нечистотою, находясь в которой никто не может угодить Богу. Итак, что же будет с несчастными апостолами, остававшимися в подобной нечистоте до конца своей жизни? Но для избежания этих сложностей паписты изобрели изящную увертку. Они говорят, что апостолы отказались от брачного ложа и водили с собой жен затем, чтобы те получали плоды благовестия, то есть, пропитание за общественный счет. Словно то же самое не могли делать и другие посланцы церквей, если бы повсюду путешествовали. Словно можно поверить в то, что эти жены добровольно, без какой-либо необходимости, везде разъезжали и жили за счет других, рискуя вызвать к себе неприязнь. Толкование же Амвросия, отнесшего сказанное к чужим женам, которые следовали за апостолами из усердия к научению, чрезмерно натянуто.

стих 7

Какой воин служит когда-либо (кто когда либо нес воинскую службу) на своем содержании? Хотя время глагола здесь настоящее: «несет», чтобы смягчить грубость речи, я перевел в прошедшем: «нес». Далее, тремя сравнениями, заимствованными из обычной жизни, апостол подтверждает, что ему позволено, если бы он захотел, жить за счет общественного церковного подаяния. Он показывает, что претендует лишь на то, что требует сама человечность. Первый пример основан на праве воинов. Разве о них заботятся не за общественный счет? Второй ссылается на виноградарей. Земледелец насаждает виноградник, но не для того, чтобы напрасно трудиться, а для того, что пожать плоды. Третий пример относится к скотоводам, ибо пастух трудится не задаром, но питается молоком от стада, то есть, его плодами. И если все это справедливо, как предписанное природным правом, кто будет столь несправедлив, что откажет в пропитании церковным пастырям? То же, что некоторые несли воинскую службу за свой счет, как некогда римляне, когда еще не было ни податей, ни налогов, никак противоречит словам Павла. Ибо он основывается на общем, повсюду принятом обычае.

стих 8

По человеческому ли только (неужели по человеческому). Дабы никто не стал клеветать, что дела Господни – нечто совсем другое, и поэтому апостол напрасно приводит столько примеров, Павел добавляет, что и Господь заповедует то же самое. «Говорить по человеческому рассуждению» иногда означает: «говорить по превратному разумению плоти», и в этом смысле это выражение употребляется в Romans 3:5. Здесь же оно означает «приводить лишь то, что обычно среди людей, что имеет силу только по их суждению». И то, что не только люди, но и Бог хочет вознаграждения людского труда, апостол доказывает из следующего: Бог запрещает заграждать рот волу молотящему. И приспосабливая это изречение к своему случаю, Павел говорит, что Бог заботится не о волах, а о людях.

Здесь, во-первых, можно спросить, почему апостол выбрал именно этот отрывок, хотя в законе есть и более выразительные изречения. Например, во Deuteronomy 24:15: да не уснет у тебя плата наемника. Но если кто-то тщательнее рассмотрит этот вопрос, то признает, что в выбранном свидетельстве, где Господь говорит о скотах, содержится больше силы. Ведь отсюда, как бы от меньшего к большему, делается вывод, какой справедливости требует Бог по отношению к людям, если хочет, чтобы ее соблюдали даже по отношению к скотам.

Сказанное же о том, что Бог не печется о волах, разумей не так, словно апостол исключает волов из провидения Божия, не пренебрегающего даже самым малым воробьем; или словно он желает истолковать эту заповедь аллегорически, подобно некоторым изворотливым людям, черпающим отсюда повод все превращать в аллегории. Так из собак они делают людей, из деревьев – ангелов, и играючи извращают все Писание. Напротив, смысл Павловых слов прост: Господь, заповедав проявлять человечность к волам, сделал это не ради самих волов, но скорее имел в виду людей, ради которых были созданы и волы. Итак, это милосердие к волам должно быть для нас упражнением, пробуждающим человечность. Как говорит и Соломон в Proverbs 12:10: муж праведный заботится о скоте своем; утроба же неправых – жестока.

Поэтому разумей сказанное следующим образом: Бог не настолько заботится о волах, чтобы давать закон только ради них. Прежде всего Он имел в виду людей и хотел приучить их к справедливости, дабы они не лишали работников положенной награды. Ибо первая роль в пахоте и молотьбе принадлежит не волу, а человеку, труд которого приспосабливает к делу самого вола. Значит, тут же добавленная фраза «пашущий должен пахать с надеждою, и т.д.» есть объяснение уже изложенной заповеди. Апостол как бы говорит: сказанное им применимо в целом к какому угодно труду.

стих 10

Ибо должен с надеждою. Здесь (Но то, которому я следовал, таково) наличествует двоякое чтение, причем даже в греческих рукописях. И одно из них более принято: молотящий с надеждою поиметь долю в своей надежде. Хотя более простым и подлинным кажется чтение, не повторяющее в последней части слово «надежда» дважды. Поэтому, если бы я мог выбирать, то прочел бы так: пашущий должен пахать с надеждою, и молотящий – с надеждою получить долю. Но, поскольку в первой части согласны почти все греческие кодексы, и смысл остается тем же самым, я не посмел отступить от общепринятого текста. Апостол изъясняет здесь приведенную выше заповедь. Он говорит, что несправедливо, если земледелец, вспахивая и молотя, трудится задаром. Ведь цель его труда – надежда на получение плода. И коль скоро это так, можно заключить, что сказанное им ранее относится и к быкам. Однако замысел апостола заключался в том, чтобы сделать смысл более широким и приспособить его к людям. О земледельце же говорится, что он имеет долю в своей надежде, если он пользуется теми пожатыми при жатве плодами, которые ранее надеялся получить при пахоте.

стих 11

Если мы посеяли в вас духовное. Но у противников оставалась еще одна увертка. Они могли бы возразить: нет сомнения, что труд, относящийся к земной жизни, должен вознаграждаться пропитанием и одеждою. Ведь пахота и молотьба приносят плод, причастниками которого становятся сами труженики. Но благовестие – совсем другое дело, ибо плод его духовен. Посему, если служитель Слова хочет получить тот плод своего труда, который бы ему соответствовал, он не должен просить ничего плотского. Итак, дабы никто не прибегал к подобной увертке, апостол аргументирует от меньшего к большему и как бы говорит: хотя пропитание и одежда не того же рода, что и труд служителя Слова, разве для вас несправедливо платить за бесценное мелким и дешевым? Ибо насколько душа превосходнее тела, настолько Слово Божие превосходит внешнее пропитание, будучи пищею для души.

стих 12

Если другие имеют у вас (над вами). Апостол снова подтверждает свое право, на этот раз ссылаясь на пример других. Почему ему одному не позволено то, что другие получают как должное? Коль скоро никто другой не трудился у коринфян столь усердно, никто другой настолько и не заслуживает награды. Впрочем, апостол говорит здесь не о том, что он действительно сделал, а о том, что мог бы по праву сделать, если бы добровольно не отказался от этой возможности.

Однако мы не пользовались сею властью (возможностью). Теперь апостол возвращается к главному положению своей защиты: он добровольно отказался от использования права, в котором ему никто не мог бы отказать. Он предпочел перенести все, нежели позволить своему праву помешать продвижению благовестия. Итак, Павел своим примером ставит перед коринфянами цель: никогда не мешать Евангелию и не задерживать его распространение. Ибо то, что Павел говорит о самом себе, относится также и к долгу коринфян. Кроме того, здесь апостол подтверждает сказанное ранее: всегда надо понимать, что полезно делать именно сейчас.

стих 13

Разве не знаете. Помимо рассмотрения предложенного вопроса, вполне очевидно, что апостол, долго задержавшись на данной теме, ставил перед собою и другую цель: косвенно упрекнуть коринфян в несправедливости за то, что они позволяли порицать служителей Христовых во вполне законном деле. Ведь, если бы Павел не воздержался добровольно от использования свободы, была бы опасность закрыть путь для Евангелия. Но лжеапостолы никогда бы этого не достигли, если бы неблагодарность, к которой были склонны коринфяне, не открыла в этом городе дорогу их клевете. Ибо коринфяне, обязанные жестко ее отвергнуть, проявили чрезмерную доверчивость и были готовы отвергнуть само Евангелие, если бы Павел воспользовался своим правом. Это презрение к Евангелию, эта бесчеловечность к апостолу заслуживали весьма жестких упреков. Но Павел, воспользовавшись поводом, по своей скромности порицает косвенно и мягко, вразумляя коринфян без каких-либо ругательств.

Он пользуется похожим доводом, дабы доказать, что действительно не употреблял данную ему от Господа власть. Апостол больше не заимствует примеры извне, но показывает: Сам Господь установил так, чтобы церкви давали пропитание служителям. Некоторые думают, будто в этом отрывке присутствует два сравнения. Первое относится к священникам Господним, а второе – к жрецам языческих божеств. Я же скорее думаю, что Павел по своему обыкновению в разных словах говорил об одном и том же. Действительно, его довод оказался бы слабым, если бы основывался на обычае язычников, у которых доходы священников предназначались не для пропитания и одежды, а для величественных облачений, для царской помпезности и расточительной роскоши. Итак, основанные на них примеры были бы весьма отдаленными. Однако я не возражаю против того, что апостол упомянул о разных категориях служителей. Сначала шли священники, относящиеся к высшему чину; затем, как известно, – подчиненные им левиты. Но это мало касается сути.
Итог таков: левитские священники были служителями израильской церкви. И Господь установил для них пропитание от их служения. Значит, и сегодня то же правило должно соблюдаться по отношению к служителям Церкви Христианской. Служители же этой Церкви суть проповедники Евангелия. Канонисты цитируют данный отрывок, желая доказать, будто надо насыщать праздные брюха папских священников, дабы они продолжали приносить свои жертвы. Но сколь глупо они при этом поступают, я предоставляю судить детям. Все, что сказано в Писании о подаянии пропитания служителям или о положенной им чести, они тут же выхватывают из контекста и искажают для своих удобств. Поэтому призываю читателей лишь к тому, чтобы обдумать слова Павла. Он рассуждает так: пастырей, трудящихся в деле проповеди Евангелия, надо кормить, поскольку некогда Господь установил для священников пропитание за то, что они служили церкви. Поэтому надо иметь в виду различие между сегодняшним и ветхим священством. Во времена закона священники ставились для принесения жертв, служения алтарю, попечения о скинии и храме. Сегодня же поставляются возвестители Слова и распределители таинств. Господь не установил больше никаких жертв, которыми занимались бы священнослужители. Нет больше алтарей для принесения жертв, за которыми бы они стояли.
Итак, ясно, сколь смешны те, кто относит аналогию жертв к чему-то еще, кроме проповеди Евангелия. Скорее из данного отрывка можно заключить, что все папистские священники – святотатцы, начиная с главы их сословия и до самого последнего его представителя. Они присваивают доходы, предназначенные для истинных служителей, но при этом меньше всех других исполняют свой долг. Ибо каких именно служителей заповедует кормить апостол? Тех, кто занят евангельской проповедью. Тогда, по какому же праву эти люди претендуют на доходы священников? Только потому, что они поют и приносят жертвы? Но Бог не заповедовал ничего такого. Поэтому ясно, что эти люди похищают чужую награду.
Впрочем, сказав, что левитские священники имели долю от алтаря и питались от святилища, апостол μςτωνυμικώς имеет в виду дары, приносимые Богу. Ибо священные жертвы служители присваивали себе целиком, от меньших же жертв брали лишь правое плечо, почки и хвост, и, кроме того, десятины, приношения и начатки. Поэтому слово ίερόν во второй раз означает у Павла святилище.

стих 15

И написал это. Поскольку могло показаться, что Павел пользуется этим поводом, дабы в будущем получать от коринфян плату, он устраняет это подозрение. Он свидетельствует, что далек от подобного желания и скорее захочет умереть, нежели позволить погибнуть своей похвале, а именно, той, что он работал у коринфян задаром. И не удивительно, что Павел столь высоко ценил свою славу. Он видел, что от нее в некоторой степени зависит авторитет Евангелия. В противном случае он предоставил бы лжеапостолам повод для нападок, и от этого возникла бы опасность, что коринфяне, презрев Павла, приняли бы их с одобрением. Но возможность продвинуть дело благовестия апостол ценил больше собственной жизни.

стих 16

Ибо если я благовествую. Дабы показать, сколь важно ничем не вредить подобной похвале, апостол дает понять, что произошло бы, если бы он исполнял только свое служение, а именно: он делал бы только то, что Господь вверил ему как нечто совершенно необходимое. И апостол отрицает, что, исполнив только свой долг, имел бы повод для похвалы, поскольку исполнения долга никак нельзя избежать.

Но спрашивается: о какой славе он теперь говорит? Ведь в другом месте Павел хвалится тем, что исполнял долг учительства с чистой совестью. Отвечаю: он говорит о той славе, которую мог бы противопоставить лжеапостолам, искавшим повод для своего злоречия. И это будет ясно из последующих слов.
Далее, предложение это весьма примечательно. Из него мы узнаем, как следует ценить призвание, и сколь прочными узами связывает оно служителей. Кроме того, мы узнаем, что несет с собой и включает в себя пастырское служение. Итак, единожды призванный не должен думать, что остается свободным и может идти, куда ему захочется, если на него обрушатся тяготы и неудобства. Ибо он посвящен Господу и Церкви, повязан священными узами, кои не подобает разрывать.
Что же касается второго, то апостол говорит, что ему уготовано проклятие, если он не проповедует. Но почему? Потому, что Павел был к этому призван, и, значит, к этому его вынуждала необходимость. И как избежит подобной необходимости всякий, преемствующий Павлу в служении? Итак, каково же апостольское преемство у папы и его рогатых епископов, если более всего чуждым для себя они считают учительское служение?

стих 17

Ибо если делаю это добровольно. Наградой называется здесь то, что латиняне называют платой за труд, и что апостол ранее назвал славой. Хотя другие толкуют иначе, а именно: награда предложена всем тем, кто добросовестно и от души исполняет свой долг. Я же под добровольным делателем разумею того, кто действует пылко и окрыленно, кто занят одним лишь назиданием, не упуская ничего из того, что по его мнению полезно для Церкви. Как и наоборот, недобровольным делателем зовется тот, кто действует, подчиняясь необходимости, но при этом работает со злобой и неохотно. Ибо неизменно правило: тот, кто усердно берется за какое-либо дело, добровольно исполняет все необходимое для достижения результата. Поэтому и Павел, будучи добровольным делателем, не только поверхностно чему-то учил. Он не упускал ничего из того, что, как он знал, было пригодно для продвижения учения и вспоможения ему. Плата за труд и слава заключались для него в том, что он с готовностью отказывался от использования своего права, поскольку охотно и с искренним рвением исполнял свой долг.

А если недобровольно, то исполняю только вверенное мне служение (мне вверено устроение). Как бы ни толковали это место другие, подлинный смысл (на мой взгляд) заключается в следующем: Богу не угоден тот, кто исполняет служение скупо и как бы против воли. Посему, как только Бог заповедует нам нечто (Итак, если нечто), мы ошибемся, подумав, что правильно исполнили заповедь, если сделали это против воли. Ибо Господь требует от служителей окрыленности. Он желает таких служителей, которые радуются от послушания Ему и проявляют свою радость в готовности действовать. В итоге, Павел хочет сказать, что служитель лишь тогда удовлетворяет своему призванию, если исполняет свой долг добровольно и с усердием.

стих 18

За что же (какая же) мне награда. Из вышесказанного апостол заключает, что похвала его происходит от безвозмездного служения коринфянам. И то, что он охотно занимался учительским служением, явствует из следующего: Павел тщательно устранял все помехи на пути Евангелия. Он не довольствовался только тем, что учил, но и всеми способами старался продвигать учение. Поэтому итог таков: мне, – говорит апостол, – необходимо проповедовать Евангелие; если я этого не делаю, то горе мне, потому что тогда я противлюсь призванию Божию; но проповедовать также недостаточно, если делать это недобровольно, ибо тот, кто против воли исполняет заповедь Божию, не соответствует должным образом своему служению; если же я охотно повинуюсь Богу, мне будет позволено хвалиться; посему безвозмездная проповедь Евангелия была необходима мне для того, чтобы я мог по праву хвалиться.

Паписты хватаются за этот отрывок, защищая свое измышление о сверхдолжных делах. Павел, – говорят они, – исполнил долг проповеди Евангелия, но затем он добавил нечто еще для полного совершенства исполненного; значит апостол сделал нечто такое, чего не был обязан делать, ведь он проводит различие между добровольным и вынужденным. Отвечаю: Павел пошел дальше того, что требует обычное пастырское призвание. Он воздержался от платы, которую Господь разрешил получать пастырям. Впрочем, Павел, будучи обязан устранять все предвиденные помехи, понимал, что ход Евангелия замедлится, если он воспользуется своим правом. И хотя его поступок был необычным, я все же утверждаю, что он не дал Богу ничего, кроме должного. Позволю себе спросить: разве доброму пастырю не подобает устранять препятствия по мере своих сил? Спрошу снова: не это ли именно и сделал Павел? Поэтому не будем воображать себе, будто он принес Богу что-то сверхдолжное. Ведь он сделал лишь то, что требовала необходимость его служения, пусть даже и экстраординарная. Итак, пусть исчезнет нечестивое измышление о том, что мы изглаживаем свои проступки перед Богом сверхдолжными делами. Больше того, пусть исчезнет само это слово, отдающее дьявольским превозношением. Действительно, этому отрывку весьма превратно придавать означенный смысл.
В целом же заблуждение папистов опровергается так: все дела, содержащиеся в законе, ложно называть сверхдолжными. И это явствует из слов Христа: когда сделаете все, заповеданное вам, скажите: мы рабы бесполезные, мы сделали то, что должны были сделать. Но мы признаем, что нет доброго дела, угодного Богу, кроме того, которое содержится в законе Божием. И второе положение я доказываю так: есть два чина добрых дел. Все они относятся либо к богопочитанию, либо к любви. Но все относящееся к богопочитанию можно свести к заповеди: возлюби Господа от всего сердца, от всей души и всеми силами. А все обязанности любви сводятся к заповеди: возлюби ближнего, как самого себя. Однако паписты возражают и говорят, что кто-то может стать угодным Богу, отдавая десятую часть своего дохода. Отсюда они выводят, что если он отдаст пятую, то сделает нечто сверхдолжное. Ответить на эту увертку весьма просто. Одобрение дел благочестивых со стороны Бога связано не с их совершенством, а с тем, что им не вменяются их несовершенства и пороки. Посему, даже если люди сделают в сто раз больше, они и в этом случае не превысят меру своего долга.

Не пользуясь моею властью (чтобы не злоупотреблял моею властью). Отсюда явствует, что использование свободы, ведущее к соблазну, по сути представляет собой вседозволенность и злоупотребление. Поэтому надо придерживаться правила: не давать другим повод для преткновения. И этот отрывок еще лучше подтверждает сказанное мною ранее: Павел сделал лишь то, что требовало от него его служение, ибо свободой, дарованной Богом, злоупотреблять никак нельзя.

стих 19

Ибо, будучи свободен от всех. 'Εκ πάντων, то есть – «от всех», что можно понять как в среднем, так и в мужском роде. В среднем слово «все» будет относиться к вещам, а в мужском – к людям. Я предпочел бы второй смысл.

Ранее на одном частном примере Павел доказал, сколь старательно и прилежно приспосабливался к немощным. Теперь же он приводит общее положение, а затем перечисляет многочисленные разновидности подтверждающих его свидетельств. Общее положение в том, что, не будучи под чьей-либо властью, Павел, однако, жил так, словно находился под властью всех. Он добровольно подчинил себя немощным, от которых, тем не менее, был свободен. Конкретные же случаи таковы: среди язычников он жил как язычник, среди иудеев вел себя как иудей. То есть, тщательно исполняя среди иудеев все обряды, Павел с не меньшим усердием избегал того, чтобы оскорбить ими язычников.
Павел использует слово «как», давая понять, что ни в чем из-за этого не повредил своей свободе. Ведь как бы апостол ни приспосабливался к людям, перед Богом, внутренне, он всегда оставался самим собой. «Становиться всем» означает здесь выказывать разное отношение в зависимости от ситуации или играть разные роли перед разными людьми. Слова же «подзаконный» и «без закона» относи только к обрядовой части. Ведь часть закона, относящаяся к нравственности, была общей для иудеев и язычников. И Павлу не было позволено угождать людям до такой степени, чтобы ее преступить. Ведь учение это, как было сказано выше, справедливо только для безразличных дел.

стих 21

Не будучи чужд закона пред Богом (Хотя не без закона пред Богом). Этой фразой, поставленной в скобки, Павел хотел смягчить жесткость сказанного ранее. Ведь, на первый взгляд, грубо звучит фраза о том, что апостол стал чуждым закона. Посему, дабы этого не поняли в превратном смысле, он в качестве уточнения добавляет, что всегда придерживался закона, будучи подчиненным Христу. Этим он также хочет сказать, сколь лживо и недостойно клевещут на него, говоря, будто он, уча избавлению от рабства Моисееву закону, призывает людей к разнузданной вседозволенности. Апостол весьма выразительно называет закон Христовым, дабы опровергнуть клевету, возводимую на Евангелие лжеапостолами. Он хочет сказать, что в законе Христовом не упущено ничего из совершенного предписания о правильном образе жизни.

стих 22

Для немощных был как немощный. Апостол снова пользуется общим положением, показывая, к какого сорта людям и с какой целью он приспосабливался. Перед иудеями он вел себя как иудей, но не перед всеми. Среди них было множество упорных, которые с фарисейской гордыней и злобой хотели бы полностью уничтожить христианскую свободу. Им Павел никогда не оказывал подобной чести, ибо Христос не хочет, чтобы мы о таковых заботились. Оставьте их, – говорит Христос, – они слепые и вожди слепых. Итак, покладистость надо проявлять к немощным, а не к упорствующим. Далее, цель апостола заключалась в том, чтобы привести их ко Христу, а не в том, чтобы способствовать их удобству или сохранить их расположение к себе. К сказанному надо добавить и третье: Павел уступал немощным лишь в вопросах безразличных, в отношении которых мы полностью свободны.

А теперь, если подумать о том, что Павел, будучи столь великим мужем, все же до такой степени смирился, неужели мы, по сравнению с ним полное ничто, не постыдимся угождать себе, гнушаясь немощными, неужели не соизволим в чем-то им уступить? Впрочем, подобно тому, как по заповеди апостола нам следует приспосабливаться к немощным, причем в безразличных вопросах и ради их назидания, так же дурно поступают те, кто, заботясь о своей безопасности, остерегаются оскорблять не слабых, а нечестивых. Те же, кто не проводит различия между запрещенными и безразличными поступками, грешат дважды, поскольку без колебаний ради угождения людям делают то, что запретил Господь. Но самое большое зло в том, что они злоупотребляют этими словами Павла для оправдания своего порочного притворства. Однако можно с легкостью их опровергнуть, если помнить о трех перечисленных мною ограничениях.
Кроме того, отметим слово, употребленное апостолом в конце. Он показывает, с какой целью стремился приобрести всех, а именно: ради их спасения. Хотя апостол ограничивает здесь общность своего утверждения. Разве что кому-то больше понравится чтение древнего переводчика, еще сегодня встречающееся в некоторых греческих кодексах. Ведь Павел тут же добавляет: «чтобы спасти, по крайней мере, некоторых». И это ограничение вполне уместно, поскольку упомянутое Павлом снисхождение не всегда приводило к успеху. Но хотя апостол и не пользовался успехом у всех, он не переставал способствовать спасению, по крайней мере, некоторых.

стих 23

Чтобы быть (стать) соучастником его. Поскольку коринфяне могли подумать, что сказанное относится только к Павлу по причине его особого служения, апостол, ссылаясь на конечную цель, доказывает, что учение его адресовано всем христианам. Ведь, свидетельствуя, что стремится стать соучастником Евангелия, апостол, говоря об этом соучастии, дает понять: все поступающие отлично от него недостойны благовестия. Фраза же «стать соучастником Евангелия» означает здесь – получить от него плод.

стих 24

Не знаете ли, что бегущие на ристалище. Ранее апостол изложил учение. Теперь, чтобы укоренить его в душах коринфян, он переходит к увещеваниям. В конечном итоге смысл его слов таков: достигнутое коринфянами ранее – ничто, если они не будут постоянно в нем пребывать. Ибо не достаточно однажды вступить на ристалище Господне, если не бежать при этом до конца. Как говорит Христос (Matthew 10:22): претерпевший до конца, и т.д.

Но апостол заимствует подобие от состязаний на ристалище по следующей причине: как там многие становятся на беговую дорожку, но увенчивается лишь один, первый достигший финиша, так и у того, кто однажды вступил на ристалище благовестия, нет оснований для самодовольства, если он не будет бежать до самой своей смерти. Однако между их и нашим состязанием разница в том, что у бегунов победитель один, и пальму первенства получает тот, кто опередил остальных; у нас же положение лучше, потому что победителями могут быть многие. Ведь Бог требует от нас лишь мужественно продолжать свой бег до самого финиша. Таким образом, один не будет мешать другому. Скорее напротив, бегущие на христианском ристалище взаимно друг другу помогают. И ту же мысль апостол по-иному выражает в 2 Timothy 2:5: состязающийся не увенчивается, если состязается незаконно.

Так бегите. Использование приведенного сравнения: не достаточно начать, если не бежать всю жизнь. Ибо жизнь наша подобна ристалищу. Итак, нам не следует уставать на середине пути, поскольку бег наш должен окончиться лишь со смертью.

Слово οΰτως можно понимать двояко. Златоуст соединяет его с вышесказанным следующим образом: подобно тому, как бегущие не перестают бежать, доколе не достигнут финиша, так и вы проявите стойкость и – покуда живы – не останавливайте свой бег. Но с последующей фразой вполне согласуется и такой смысл: бежать надо не так, чтобы ослабеть на середине пути, но так, чтобы увенчаться. О слове же «ристалище» и о разных беговых состязаниях не буду ничего говорить, поскольку все это можно прочесть у грамматиков. Хорошо известно, что одно дело – конный бег, а другое – бег пеший. Но знать про это не столь необходимо для понимания мысли Павла.

стих 25

Все подвижники (всякий состязающийся). Поскольку ранее апостол увещевал коринфян к стойкости, ему оставалось сказать о ее причине. И эту причину он излагает, используя сравнение с кулачными бойцами. Причем сравнение это применимо лишь настолько, насколько требует обсуждаемый апостолом вопрос. Вопрос о том, сколь сильно надо уступать немощи братьев. Апостол аргументирует от меньшего к большему и доказывает, сколь это постыдно, если мы тяготимся воздерживаться от использования собственного права, в то время как кулачные бойцы, питаясь скромно и не досыта, добровольно отказываются от всяческих деликатесов, дабы выказывать большую проворность в бою. Причем они делают это ради тленного венца. И если они так высоко ценят тут же увядающий венок из листьев, сколь ценным для нас должен быть венец бессмертия! Поэтому пусть нам не будет тяжко уступать в чем-то для нас позволительном. Известно, что атлеты всегда довольствовались весьма скудной едой, так что питание их стало предметом поговорок.

стих 26

И потому я бегу не так. Апостол возвращается к самому себе, дабы, предложив себя в качестве примера, сделать еще весомее свое учение. Сказанное им некоторые относят к убежденной надежде, как если бы Павел сказал: я бегу не напрасно, подвергаюсь опасности не ради шутки; у меня есть обетование Господне, которое никогда не обманывает. Однако мне кажется, что апостол скорее хотел направить бег верующих к положенной цели, дабы они бежали прямо, а не петляли по сторонам. Смысл таков: Господь упражняет нас бегом и борьбой. Но Он также предлагает нам цель, к которой мы должны стремиться, и предписывает для сражения четкий закон, дабы мы утруждались не напрасно. Апостол использует здесь оба приведенных ранее сравнения. Знаю, – говорит он, – куда я бегу, и подобно опытному атлету забочусь о том, чтобы не пропустить удар. Сказанное должно воспламенять сердца христиан, дабы они еще окрыленнее исполняли все обязанности благочестия. Ибо не блуждать в сомнениях от собственного неведения – великое дело.

стих 27

Но усмиряю (подчиняю) тело. Будей перевел «соблюдаю». Но на мой взгляд, апостол использовал глагол ύπωπιάζειν в значении «рабски упражнять». Он щадит себя и подавляет свои чувства. А это происходит лишь тогда, когда тело укрощают, и оно, обузданное в своих похотях, привыкает к послушанию подобно резвому брыкающемуся коню. Древние монахи, желая повиноваться этой заповеди, изобрели множество упражнений по укрощению плоти. Они спали на жестких скамьях, принуждали себя к продолжительному бдению, избегали всякой роскоши. Но у них отсутствовало самое главное. Ведь они не поняли, почему апостол все это предписывает, хотя и помнили о другой заповеди: попечение о плоти не обращайте в похоть (Romans 13:14). Всегда истинно сказанное Павлом в другом месте (1 Timothy 4:8) о небольшой пользе от телесных упражнений. Однако будем же порабощать свое тело настолько, чтобы оно не распутствовало и не мешало исполнять обязанности благочестия. И, кроме того, мы не должны потакать ему с неудобством и преткновением для других.

Дабы, проповедуя другим (Дабы не вышло так, что, проповедуя другим). Некоторые толкуют так: дабы я, хорошо и добросовестно обучая других, но сам живя дурно, не выказывал этим свою отверженность перед Богом. Но лучше эту фразу отнести к людям в следующем смысле: моя жизнь должна быть неким правилом для других. Поэтому я заявляю, что веду себя так, чтобы учению моему не противоречили мои нравы и дела. Значит, пренебрежение тем, чего я требую от других, опозорило бы меня и соблазнило моих братьев. Эту фразу можно также соединить с предыдущей следующим образом: дабы я не лишился Евангелия, соучастниками которого являются и другие мои дела.