Bible Commentaries
1 Коринфянам 8

Introduction

стих 1

Теперь апостол переходит к рассмотрению другого вопроса, только затронутого в шестой главе, но не изложенного полностью. Ибо, говоря об алчности коринфян, и заключив свою речь фразой, что ни алчные, ни хищники, ни блудники, и т.д. Царства Божия не наследуют, он, сказав: все мне позволено, – перешел к обсуждению христианской свободы. Пользуясь этим поводом, апостол упомянул про блуд, а от него перешел к рассмотрению брака. Теперь же он продолжает говорить о том, о чем упомянул ранее как о некоем безразличном предмете. О том, как надо использовать свободу в этих как бы промежуточных делах. Я называю промежуточными делами те, которые сами по себе не являются ни добрыми, ни злыми, но совершенно безразличными, и которые Бог подчинил нашей власти. Однако в их употреблении мы должны соблюдать некие рамки, различая между свободой и вседозволенностью. Вначале апостол выбирает для рассмотрения одну разновидность подобных дел, примечательную более всех прочих, в отношении которой коринфяне тяжко грешили. Ибо они восседали на торжественных пирах, которые идолопоклонники устраивали в честь своих богов, и безо всякого разбора поедали идоложертвенные яства. И поскольку от этого рождались многочисленные соблазны, апостол учит, что коринфяне плохо пользовались дарованной Господом свободой.
1) О идоложертвенных. Апостол начинает с уступки. Он делает ее добровольно, соглашаясь со всеми возможными возражениями коринфян. Павел как бы говорит: я знаю, каким предлогом вы пользуетесь; вы ссылаетесь на христианскую свободу и говорите, что имеет знание, и что никто из вас не заблуждается настолько, чтобы не знать о существовании единого Бога. Признаю, что все это справедливо. Но какая польза от знания, погибельного для братьев? Итак, он уступает им то, на что они притязали, дабы показать, что оправдания их пусты и никчемны.

Знание надмевает. Ссылаясь на следствие, апостол показывает, сколь глупо претендовать на знание там, где нет любви. Он как бы говорит: что пользы от знания, которым мы надмеваемся и гордимся, в то время как свойство любви – назидать? И этот отрывок, несколько неясный из-за своей краткости, можно легко понять в следующем смысле: все лишенное любви Бог считает за ничто, больше того, это Ему не угодно. Тем более Ему не угодно то, что открыто любви противоречит. Знание же, которым вы, коринфяне, хвалитесь, полностью противоположно любви. Ведь оно надмевает людей, вызывая в них презрение к братьям. Любовь же заботится о братьях и призывает нас их назидать. Итак, проклято знание, делающее людей надменными и не связанное с усердием к назиданию.

Впрочем, Павел не вменяет самому учению тот порок, что ученые люди часто себе льстят и восхищаются собой не без презрения к остальным. Он понимал, что учение рождает гордыню не по своей природе. Он просто учит тому, что производит в человеке знание, если в нем нет страха Господня и любви к братьям. Ведь нечестивые злоупотребляют всеми Божиими дарами для собственного превозношения. Так можно сказать, что надмевают богатство, почести, достоинство, благородство, красота и другие подобного рода вещи. Ведь люди превратно уповают на них и, как правило, от этого превозносятся. Однако так бывает не всегда: мы видим, что многие богачи, красавцы, пользующиеся почетом, наделенные достоинством и благородные, скромны в душе и не страдают никакой гордыней. Но даже когда это случается, не следует винить то, что с очевидностью представляет собой Божий дар. Ибо, во-первых, это было бы несправедливо и глупо. Во-вторых, перенося вину на ни в чем не повинные вещи, мы тем самым оправдываем людей, которым и следует только ее вменять. Я имею в виду следующее: если богатство по своей природе надмевает людей, значит, богатые, если они надменны, не достойны порицания. Ибо зло происходит в таком случае от богатства.
Поэтому следует считать так: знание само по себе благо, но поскольку единственным его основанием является благочестие, в нечестивых оно становится никчемным и тленным. Коль скоро его истинная приправа – любовь, по устранении любви оно становится безвкусным. Действительно, там, где нет искреннего познания Бога, смиряющего нас и научающего приносить пользу братьям, имеется не само знание, а скорее пустое на него притязание. Причем даже в людях, считающихся самыми учеными. Однако само знание из-за этого не более достойно порицания, чем меч, попадающий в руки безумца. Я говорю это, имея в виду кое-каких фанатиков, яростно выступающих против всех свободных искусств и наук, будто они способны только надмевать, не являясь при этом полезнейшими орудиями благочестия и общественной жизни. Но сами те, кто их бесславит, выказывают порой такую гордыню, что в отношении их истинно сбывается пословица: нет ничего надменнее невежества.

стих 2

Кто думает. Думает, что он что-то знает, тот, кто льстит себе из-за кажущегося знания, свысока смотря при этом на других. Ибо Павел осуждает здесь не знание, а тщеславие и гордыню, возникающие из-за него у мирских людей. Иными словами, он не велит нам быть скептиками, всегда колеблющимися и сомневающимися. Он не одобряет ложную и притворную скромность, словно похвально думать, будто мы не знаем то, что знаем. Значит, лишь тот, кто думает, будто что-то знает, то есть тот, кто, надмеваясь кажущимся знанием, предпочитает себя другим и себе льстит, – еще не знает ничего, как знать должно. Ибо начало истинного знания – познание Бога, рождающее в нас смирение и покорность. Больше того, скорее повергающее нас ниц, нежели возносящее ввысь. Там же, где присутствует гордыня, нет познания Бога. Замечательное место! О, если бы все хорошенько изучили его, дабы придерживаться истинного правила познания!

стих 3

Но кто любит Бога. Вывод, показывающий, что является в христианах самым похвальным, что делает достойными похвалы и знание, и все другие человеческие таланты. Они похвальны тогда, когда мы любим Бога. Ведь, если мы Его любим, то любим в Нем и наших ближних. Таким образом, все наши действия становятся упорядоченными и вследствие этого одобряются Богом. Итак, ссылаясь на следствие, апостол учит, что достохвально лишь то учение, которое смешано с любовью к Богу. Поскольку только Бог делает так,

чтобы все наши таланты стали Ему угодны. Как и сказано во Втором Послании (5:17): если кто во Христе, он – новая тварь. Этим апостол указывает, что без возрождения от Духа все остальное, каким бы прекрасным ни было на вид, ровно ничего не стоит. «Быть познанным Богом» значит здесь цениться в Его глазах или числиться среди детей Божиих. Таким образом, апостол исключает всех гордецов из книги жизни, или списка, благочестивых.

стих 4

Итак об употреблении в пищу. Апостол возвращается к тому положению, с которого начал свою речь, и подробнее обсуждает предлог, на который ссылались коринфяне. Коль скоро все зло произрастало из того корня, что коринфяне льстили себе и презирали остальных, ранее апостол в целом осудил надмевающее и лишенное любви знание. Теперь же он подробно говорит о том, в чем именно состояло знание, на которое претендовали коринфяне, а именно: идол – пустое измышление человеческого разума, поэтому его следует считать за ничто; следовательно, посвящение идолам – глупая и совершенно никчемная выдумка; итак, не оскверняется христианин, поедающий идоложертвенное без почтения к идолам. Такова суть оправдания коринфян. И Павел не отвергает его как ложное (ибо оно содержит превосходное учение), он лишь порицает то, что коринфяне злоупотребляли им вопреки любви.

Что касается конкретных слов, то Эразм перевел так: нет никакого идола. Я же вместе с древним толкователем предпочел перевести: идол – ничто. Ведь довод апостола состоит в следующем: идол – ничто, коль скоро существует только один Бог. Добротное заключение: если нет другого Бога, кроме Единого, значит, идол – пустое воображение и никчемная суета. Во фразе «нет иного Бога, кроме Единого» союз «и» я разумею в смысле причины. Ведь идол – ничто именно потому, что о нем надо думать, судя по изображаемой в нем вещи. Далее, идол предназначен к тому, чтобы представить нам Бога. Больше того, чтобы представить ложных богов, коль скоро Бог невидим и непостижим. Следует обратить особое внимание на приведенную апостолом причину: идол – ничто, поскольку существует только один Бог. Ведь этот Бог невидим и не может быть представлен видимым символом, дабы через него принимать поклонение. Итак, воздвигают ли идолов для почитания истинного Бога, или для почитания богов ложных, это всегда – порочное измышление. Посему Аввакум (2:18) называет идолов учебниками лжи. Ибо, неся в себе образ, или изображение, Бога, они тем самым лгут и обманывают людей своим лживым именованием. Посему слово ούδέν (ούδενεία) относится не к сущности или качеству идола. Ведь он сделан из какого-то материала: серебра ли, дерева, или камня. Но, поскольку Бог не хочет, чтобы Его таким образом представляли, идол касательно его значения или пользы – суета и полное ничто.

стих 5

Ибо хотя и есть так называемые (те, которые зовутся). У этих богов, по словам апостола, есть имя, но нет того, что оно обозначает. Слово «зваться» апостол разумеет здесь в смысле «прославляться» людским мнением. Сказав «на небе или на земле», он воспользовался общей классификацией. Боги, именуемые на небе, суть небесные воинства, как их и называет Священное Писание: солнце, луна и другие звезды. Моисей же, доказывая, что они полностью чужды божественности, исходит из того, что эти светила – творения, созданные ради нашей пользы. Солнце – наш слуга, а луна – служанка. Итак, сколь же глупо выказывать им божественное почитание! Земными богами (на мой взгляд) в собственном смысле зовутся мужчины и женщины, для которых установлено почитание. Ведь память людей, отмеченных немалыми заслугами перед человеческим родом, по словам Плиния, была освящена религиозным почитанием, дабы в качестве божеств чтили Юпитера, Марса, Сатурна, Меркурия, Аполлона – людей смертных, но после смерти записанных в число богов. Затем таковыми провозгласили Геркулеса, Ромула и, наконец, Цезаря, словно боги возникают по суждению людей, не способных дать им ни жизни, ни бессмертия. Есть и другие земные боги, относящиеся или к скотам, или к диким животным. Например, у египтян богами были бык, змея, кошка, лук и чеснок. А у римлян: камень Термин и камень Веста. Итак, есть боги, являющиеся таковыми только по имени. И Павел говорит, что их «божественность» никак его не заботит.

стих 6

Но у нас один Бог Отец. Хотя Павел говорит все это в качестве упреждения, он не только ссылается на то, что коринфяне приводили в свое оправдание, но одновременно и поучает. Ведь из того, что в наибольшей степени относится к Богу, он доказывает его единичность. Все, что происходит от чего либо другого, не вечно. Следовательно, это – не Бог. Все вещи происходят от чего-то одного. Следовательно, то, от чего они происходят, и является единственным Богом.

Добавляя же «и мы είς αύτόν», апостол подразумевает, что мы существуем в Боге так же, как однажды были Им сотворены. Ибо, хотя эта фраза, кажется, обозначает нечто другое (а именно: как мы ведем свое начало от Бога, так и должны направлять к Нему нашу жизнь, словно к конечной цели, и этот смысл подразумевается в Romans 11:36), здесь она по мещена вместо фразыέν αύτώ, что вполне привычно для апостольских писаний. Итак, апостол хочет сказать, что мы не только были однажды сотворены Богом, но и поддерживаемся в существовании Его силой. И то, что смысл фразы именно таков, явствует из тут же следующих слов о Христе: мы существуем через Него. Апостол приписывает Отцу и Сыну общее действие, употребляя различения, относящиеся к разным Лицам. Итак, он говорит, что мы существуем в Отце, но существуем через Сына. Ибо Отец есть основание всякой сущности, но как мы прилепляемся к Нему через Сына, так через Него Он и передает нам силу существования.

Един Господь. Это сказано о Христе в относительном смысле, то есть – при сопоставлении Его с Отцом. Ведь Христу воистину подобает все принадлежащее Богу, если не упоминать при этом о различии между Божественными Лицами. Однако, поскольку Лицо Отца сравнивается здесь с Лицом Сына, апостол обоснованно различает их свойства. Сын Божий, будучи явлен во плоти, принял от Отца господство и власть над всем. Так что Он один царствует на небе и на земле, а Отец осуществляет Свою власть Его рукою. По этой причине Сын и зовется нашим единственным Господом. Впрочем, когда господство приписывается Ему одному, этим не упраздняются остальные мирские власти. Ведь Павел говорит здесь о духовном господстве, мирские же господства суть политические. Подобно тому, как апостол, незадолго перед этим сказав: многие зовутся господами, – имел в виду не царей или других, выделяющихся степенью и достоинством, а идолов или демонов, которым глупые люди приписывают превосходство и властвование. Итак, то, что наша вера признает только одного Господа, не мешает порядку в рамках государственного устроения иметь множество господ, которым полагается честь и уважение в этом единственном Господе.

стих 7

Но не у всех такое знание. Одной фразой апостол опровергает все то, что ранее говорил от имени коринфян. Ибо для коринфян не достаточно осознавать правоту своих действий, если при этом они не принимают в расчет братьев. Сказав же до этого, что все мы имеем знание, апостол имел в виду тех, кого упрекал за злоупотребление свободой. Теперь же он учит: с такими людьми смешано множество немощных и невежд, к которым знающие должны приспосабливаться. Он как бы говорит: вы судите правильно в глазах Божиих, и если бы вы были в этом мире одни, вам так же было бы позволено питаться идоложертвенным, как и остальными видами пищи; однако посмотрите на ваших братьев, вы – должники перед ними; вы знаете, а они не знают, и ваши действия должны соответствовать не только вашему знанию, но и их невежеству. Этот ответ заслуживает внимания, ибо каждый в наибольшей степени склонен к тому, чтобы стремиться к собственной пользе, не учитывая интересы остальных. Поэтому мы охотно довольствуемся нашим собственным мнением и не думаем о том, что суждение о действиях, совершаемых нами в присутствии других, зависит не только от нашей совести, но и от совести наших братьев.

Некоторые и доныне с совестью, признающею идолов (с совестью идольскою). Неведение, о котором говорит апостол, заключается в том, что людей держит в плену суеверное мнение о какой-то силе, присущей идолам или нечестивому идолопоклонническому посвящению. Павел говорит не о тех идолопоклонниках, которые полностью чужды истинной религии, но о невеждах, еще не достаточно обученных для того, чтобы понимать: идол – ничто, и посему посвящение, совершаемое имени идола, не имеет никакого значения. Люди, о которых идет речь, думали так: коль скоро идол что-то из себя представляет, посвящение его имени так же кое-что значит. Поэтому пища, однажды посвященная идолам, не чиста. Они думали, что навлекут на себя определенную скверну, если будут есть такую пищу, что неким образом станут причастниками идола. Таков вид соблазна, в котором упрекает коринфян Павел. Он состоит в том, что мы своим примером подталкиваем братьев поступать против их совести.

И совесть их. Бог хочет, чтобы мы принимались лишь за то, что по нашему разумению Ему угодно. Итак, все, что делается с неуверенной совестью, порочно перед Богом из-за этой неуверенности. Именно таков смысл сказанного в Romans 14:23: все, что не по вере, грех. Истинна поговорка: для геенны созидает тот, кто созидает против совести. Как благость дел происходит от страха Божия и правоты совести, так и, наоборот, всякое на вид доброе дело оскверняется порочным устремлением души. Ибо тот, кто решается на что-то против совести, выказывает некоторое презрение к Богу. Свидетельство же страха Божия в том, что мы во всех своих делах взираем на Божию волю. Даже шевеление пальцем не лишено презрения к Богу, если ты не убежден, нравится ли Ему это, или нет. В этом отношении можно привести и другую причину: все освящается для нас только через Слово. Если же у нас отсутствует Слово Божие, остается одно лишь осквернение. И не потому, что Божие творение порочно, а потому, что им пользуется нечестивый человек. Наконец, как верою мы очищаем свои сердца, так и вне веры перед Богом нет ничего чистого.

стих 8

Пища не приближает нас (не делает нас угодными) Богу. У коринфян был или мог быть и другой предлог: что почитание Бога не заключается в пище. Как и сам Павел учит в Romans 14:17: Царство Божие не пища или питие. И апостол отвечает: следует все же остерегаться того, что это наше право повредит ближнему. В этих словах он косвенно соглашается с тем, что принимаемая нами пища ничего не значит в глазах Божиих, что в отношении к совести Бог позволяет нам питаться свободно. Однако эта свобода внешнего употребления подчинена любви. Поэтому довод коринфян, делавших из частной посылки общее заключение, был порочен. Ибо в употребление пищи также включается понятие любви. Итак, пища несомненно не делает нас угодными Богу. И Павел это признает. Но добавляет при этом, что Бог также заповедует нам любовь, которой никак не подобает пренебрегать.

Едим ли мы, ничего не приобретаем (не изобилуем). Апостол говорит здесь не о насыщении желудка. Ведь желудок поевшего наполнен более желудка голодного. Павел имеет в виду, что пища или воздержание от нее не увеличивает и не уменьшает нашу праведность. Кроме того, апостол говорит не о каком угодно воздержании и не каком угодно потреблении пищи. Неумеренность и роскошество в еде сами по себе неугодны Богу. Ему угодны трезвость и умеренность. Однако поймем, что Царство Божие, будучи духовным, заключается не в этих внешних правилах. Поэтому все это – безразличные дела, ничуть не важные в глазах Божиих. И хотя апостол приводит эти слова от лица других, он все же соглашается с их истинностью. Ибо сказанное почерпнуто из его учения, о котором мы недавно упоминали.

стих 9

Берегитесь (смотрите), чтобы эта свобода (возможность) ваша. Апостол ограничивает не свободу, но ее использование, и лишь до такой степени, чтобы она не соблазняла немощных. Он особо хочет помочь немощным, то есть тем, кто еще не утвержден в учении благочестия. Поскольку таковые обычно презираются, Господь желает и велит, чтобы на них обращали внимание. Между тем, Павел дает понять, что можно спокойно пренебрегать теми «сильными в вере гигантами», которые хотят подчинить нашу свободу своему тираническому суждению. Ибо не стоит бояться соблазнить тех, кого влечет ко греху не немощь, а страсть к порицанию других. Что же именно разумеет апостол под соблазном, мы вскоре увидим.

стих 10

Ибо если кто-нибудь увидит. Отсюда становится более понятно, что именно позволяли себя коринфяне. Когда нечестивые устраивали для идолов какой-нибудь священный пир, коринфские верующие шли туда безо всяких сомнений и питались жертвою вместе с остальными. И Павел показывает, какое происходит от этого зло. Кроме того, в первой части предложения – «ты, который имеешь знание» – вместо относительного местоимения я применил оборот «каким бы ни обладал», а во второй – «будучи немощен» – добавил «все же». Все это было мне нужно для прояснения мысли апостола. Ибо он прибегает здесь к уступке и как бы говорит: хорошо, у тебя есть знание; но тот, кто тебя видит, даже если вовсе ничего не знает, твоим примером утверждается в том, чтобы делать то же самое, ибо без зачинщика он никогда бы на такое не решился; теперь же у него есть, кому подражать, и он думает, что подражание другому достаточно его извиняет; однако же он поступает против совести. Ибо «немощь» означает здесь невежество или колебание совести. И мне известно, как толкуют это место другие. Под соблазном они понимают то, что невежды, руководствуясь этим примером, думают, будто таким образом выказывают Богу некое религиозное почитание. Но подобный вымысел далек от мысли апостола. Ибо он (как я уже говорил) порицает то, что неопытные становятся более дерзкими и вопреки совести решаются на дело, которое считают для себя непозволительным.

Слово «располагаться» означает здесь «утверждаться». И это – гибельное назидание, не основанное на здравом учении.

стих 11

И погибнет брат. Смотри, сколь тяжко то зло, которое люди обычно считают незначительным, а именно: решаться на что-либо с сомневающейся или противящейся совестью. Ибо цель, к которой нам надлежит стремиться всю жизнь, это – воля Божия. Значит, все наши действия порочны лишь тогда, когда мы претыкаемся (Когда от нее отходим (так написал Кальвин на полях рукописи)) об эту волю. А это происходит не только в результате внешних поступков, но и вследствие помышлений нашей души, когда мы позволяем себе что-либо против своей совести, даже если само по себе это – не зло. Итак, будем помнить: мы низвергаемся в погибель всякий раз, когда действуем против совести.

Впрочем, предложение «погибнет в твоем знании» я читаю в вопросительном смысле. Апостол как бы говорит: разумно ли, чтобы твое знание дало повод для погибели твоего брата? Для того ли ты знаешь, как действовать правильно, чтобы погубить другого? Слово «брат» апостол употребил для того, чтобы осудить превозношение коринфян за его бесчеловечность. Смысл таков: презираемый тобою немощен, но он все же – брат. Ибо его усыновил Бог. Значит, ты весьма жесток, если не заботишься о своем брате. Но еще выразительнее смысл следующей фразы: Христос искупил Своей кровью даже немощных и невежд. Действительно, сколь недостойно не сомневаться в том, что Христос умер, чтобы немощные не погибли, и при этом никак не ценить спасение тех, кто искуплен такой ценою! Это – достопамятное изречение, которое учит нас тому, сколь серьезно мы должны относиться к спасению братьев. И не только всех, но и каждого в отдельности, поскольку Христос пролил Свою кровь за каждого из них.

стих 12

А согрешая таким образом против братьев, и т.д. Поскольку цена за душу любого немощного – кровь Христова, те, кто из-за какой-то ничтожной пищи снова ввергает в погибель уже искупленного Христом брата, показывают, сколь дешева для них Христова кровь. Итак, такого рода презрение – открытое оскорбление Иисуса Христа. Каким же образом ранится немощная совесть, уже было сказано. Она ранится тогда, когда ее располагают (Кальвин на полях добавляет: так что дерзко и необдуманно он решается на гораздо большее, чем считает для себя позволительным.) ко злу.

стих 13

И потому (Поэтому), если пища соблазняет. Дабы еще суровее обуздать их горделивую вседозволенность, апостол говорит, что ради невредимости брата следует воздерживаться не только от единичного пиршества, но и на всю жизнь отказаться от поедания мяса. И он не только заповедует, что следует делать другим, но и говорит, что готов сделать это сам. Хотя в словах его содержится преувеличение. Ибо едва ли возможно, чтобы ктото воздерживался от мяса всю жизнь, если живет так, как остальные. Но апостол хочет сказать, что скорее никогда не воспользуется своей свободой, нежели станет соблазном для немощных. Ибо употребление свободы дозволительно лишь тогда, когда сообразуется с правилом любви. О, если бы об этом хорошо подумали те, кто все обращает себе на пользу, не соглашаясь ради братьев даже на волос отступить от собственных прав! О, если бы они обратили внимание не только на то, чему учит Павел, но и на то, что он предписывает собственным примером! Насколько выше нас был этот апостол! Поэтому, если и он не отказывается до такой степени подчинить себя братьям, кому из нас не положено делать то же самое?

Впрочем, как бы ни сложно было следовать этому учению, все же оно просто по своему смыслу, если бы одни не исказили его глупыми толкованиями, а другие – нечестивой клеветою. И те, и другие заблуждаются по поводу глагола «соблазнять». «Соблазнять» они понимают как вызывать в людях ненависть или чувство обиды, или же, что почти то же самое, делать что-то для них неприятное или не сильно нравящееся. Однако из контекста совершенно ясно: соблазнять – не что иное, как дурным примером сбивать брата с правильного пути, как бы создавая ему помеху, или давать ему повод согрешить. Итак, Павел рассуждает здесь не о том, как сохранить благоволение людей, а о том, как помочь немощным избежать падения, и разумно управлять ими, дабы они не сбились с правильной дороги. Но первые упомянутые мною толкователи просто глупы, а вторые – также бесстыдны и нечестивы.
Глупы те, кто вообще не позволяет христианам использовать какие-либо безразличные вещи, дабы они тем самым не соблазнили суеверных. Павел, – говорят они, – запрещает здесь все, из чего рождается соблазн. Но поедание мяса по пятницам не лишено соблазна. Значит, от него следует воздерживаться не только когда присутствуют сами немощные, но и во всех без исключения случаях. Ибо немощные вполне могут об этом узнать. Не говорю о том, что такие толкователи превратно толкуют глагол «соблазнять» Но они бредят хотя бы потому, что не понимают: Павел обрушивается здесь на тех, кто несвоевременно пользуется своим знанием перед немощными, пренебрегая их научением. Значит, если употреблению предшествует научение, больше не будет повода для упреков. Кроме того, Павел не велит нам гадать о том, послужат ли наши поступки соблазном для братьев, – разве что тогда, когда существует непосредственная опасность.
Перехожу теперь к другим толкователям. По сути они – лженикодимы, под этим предлогом приспосабливающиеся к нечестивым в их идолопоклонническом общении. И, не довольствуясь оправданием себя в том, что сами делают зло, они хотят принудить к подобной необходимости и других. Для осуждения их дурного притворства лучше всего сказать то, чему учит здесь Павел: жуткое оскорбление Богу и людям наносят все те, кто своим примером склоняет немощных к идолопоклонству. Но они прибегают к уловке и утверждают, что надо лелеять суеверие в сердцах невежд и вести их к идолопоклонству, дабы их не соблазнило открытое его отвержение. Посему не буду долго опровергать их бесстыдство. Для них это слишком большая честь! Увещеваю лишь читателей к тому, чтобы сравнить времена Павла с нашим временем и заключить из этого, позволительно ли присутствовать на мессах и других подобных мерзостях со столь огромным соблазном для немощных?