Bible Commentaries
Римлянам 14

стих 1

Немощного же. Теперь апостол переходит к заповеди, наиболее необходимой для церковного порядка. Чтобы тот, кто более преуспел в христианском учении, приспосабливал себя к немощным, и употреблял свою крепость к тому, чтобы переносить немощь других. Ибо имеются и немощные в народе Божием, которые, если не обращаться с ними с великой кротостью и милосердием, падут и, в конце концов, станут чужды религии. То же, что это относилось и к веку апостолов, весьма правдоподобно. Ведь церкви тогда были составлены из иудеев и язычников, из которых первые, привыкнув соблюдать закон Моисея, и воспитанные так с детства, не легко отходили от этих установлений; а вторые, не научившись ничему такому, избегали непривычного для них ярма. Поелику же человек склонен от разности во мнениях переходить к спорам и распрям, апостол показывает, как могут без разногласий сосуществовать между собой те, кто подобным образом расходится во мнениях. Он предписывает наилучший способ, состоящий в том, чтобы сильные заботились о поддержке немощных, и более преуспевшие помогали необученным. Ибо ежели Бог укрепил нас более других, наша крепость не означает, что мы должны подавлять немощных. И христианской мудрости не свойственно превозноситься и презирать других. Итак, по этой причине апостол адресует речь более опытным и уже утвержденным, тем, которые чем большую получили от Бога благодать, тем больше должны помогать ближним.

Без споров о мнениях. В словах апостола кое-что пропущено. Ибо отсутствует глагол, дополняющий смысл. Однако он сказал только то, что немощные не должны отягощаться несвоевременными спорами (Так призывает). Следует придерживаться того положения, о котором говорит апостол. Ведь многие из иудеев еще были привержены тени закона, и апостол признает, что это их недостаток, но просит на время проявить к ним великодушие.

Поелику обращаться с ними более жестко означало бы повреждать их веру. Итак, апостол зовет мнения спорами – спорами, которые смущают еще не окрепшие умы и внушают им сомнения. Хотя это название следует распространить более широко и именовать так любые сложные и запутанные вопросы, коими без всякого назидания беспокоится и смущается немощная совесть. Посему следует смотреть на то, к каким вопросам кто готов, и приспосабливать учение к восприятию каждого.

стих 2

Иной уверен, что можно есть все. (В данном переводе я следовал чтению моего кодекса, где относительное местоимение не повторяется дважды, но вместо него употребляется предложный артикль. Это кажется мне более уместным) Я не понимаю, чему следовал Эразм, давая другой перевод. Ибо он переводит предложение обрывочно, хотя у Павла оно является полным, и вместо относительного артикля он неуместно поставил: иной верует. И не должно считаться натянутым, что инфинитив я понимаю здесь как повелительное наклонение. Ведь такая форма речи обыкновенна для Павла. Итак, он называет верующими тех, кто наделен уверенностью в своей совести, этим он дозволяет безразличное употребление всякой пищи. Между тем немощный ест овощи и воздерживается от того, что считает для себя непозволительным. Ежели вам больше нравится общераспространенное чтение (То оно и не кажется неуместным), то смысл будет таким: несправедливо, чтобы тот, кто свободно питается всем, веруя, что ему это позволено, требовал того же от тех, кто еще немощен и слаб в вере. Ибо смешно требовать что-то от больных, как то делают некоторые.

стих 3

Кто ест, не уничижай. Апостол разумно и уместно восстает против обоих пороков. Ибо крепкие страдают тем пороком, что презирают, как суеверных, людей, обуревающихся пустыми сомнениями, и даже смеются над ними. Наоборот, последние едва могут удерживаться от необдуманного осуждения, чтобы не осуждать тех, кто не следует их обычаям. Итак, все, что как они считают происходит вопреки их предписаниям, принимается ими за зло. Значит, первых апостол удерживает от презрения, а вторых – от ворчливости. Добавленная же им причина, поелику относится и к тем, и к другим, должна подразумеваться в обоих частях предложения. Когда видишь ты, говорит апостол, человека, просвещенного познанием Бога, то уже имеешь достаточное свидетельство того, что он принят Богом. Если же ты презираешь его и осуждаешь, то отвергаешь того, кого принял Бог.

стих 4

Кто ты, осуждающий чужого раба? Подобно тому, как будешь ты поступать нецивилизованно и, более того, надменно, ежели захочешь внушить чужому рабу твои собственные законы и потребуешь, чтобы все его дела соответствовали твоим правилам, так и слишком многое возьмешь на себя, ежели будешь осуждать нечто в рабе Божием, потому что тебе это не нравится. Ибо не тебе принадлежит предписывать ему, что делать, и что не делать, и от него не требуется жить по твоим законам. Отнимая же у нас право судить, апостол относит это как к лицам, так и к поступкам. Однако здесь имеется большое различие: ибо каким бы ни был человек, мы должны оставить его суду Божию. О поступках же его следует судить не по нашему собственному мнению, но по слову Божию. Суждение же, почерпнутое из слова, не человеческое и не чужое. Итак, Павел хочет удержать нас от тех попыток судить другого, которые присущи людям, дерзающим говорить о поступках помимо слова Божия.

Перед своим Господом стоит он, или падает. Другими словами: сия власть в собственном смысле принадлежит Господу: власть или одобрять то, что делает раб, или не одобрять. Посему несправедлив к Господу тот, кто пытается присвоить эту власть себе. Добавляя же, и будет восстановлен, не только повелевает нам воздерживаться от осуждения, но и увещевает к милосердию и человечности, дабы мы всегда надеялись на лучшее в отношении того, в ком видим нечто принадлежащее Богу. Ведь Господь внушил нам надежду, восхотев до конца утвердить и довести до совершенства тех, в ком начал труд Своей благодати. Ибо, аргументируя от силы Божией, апостол не просто говорит, что Бог может это сделать, если захочет, но по обычаю Писания связывает волю Божию с Его силой. Однако он не говорит здесь о чем-то постоянном, как если бы те, кого Бог однажды восставил, с необходимостью должны стоять до конца. Он лишь учит нас надеяться на лучшее и склоняет к сему наше суждение; как и в другом месте учит, что начавший в нас доброе дело усовершит его до конца. В итоге Павел показывает, куда должно смотреть суждение тех, в ком процветает любовь.

стих 5

Иной отличает. До этого апостол говорил об употреблении пищи, теперь же он приводит другой пример, о различении дней. И то, и другое происходило из иудаизма. Ведь поскольку Господь в Своем законе различает между видами пищи, и некоторую пищу провозглашает нечистой, запрещая ее употребление, и поскольку Он устанавливает торжественные и праздничные дни, заповедуя их соблюдение, иудеи, с младенчества наставленные в учении закона, не могли отойти от почитания дней, которое восприняли от начала и к которому привыкли. Они не смели прикоснуться к пище, которой столь долго гнушались. То, что они были напитаны подобными мнениями, относилось к их немощи, ибо они думали бы иначе, если бы было у них твердое и ясное знание о христианской свободе. Однако воздерживаться от того (То же, что они воздерживались), что ты считаешь для себя недозволенным, относится к благочестию, подобно тому, как было бы дерзостью и превозношением пытаться сделать что-либо против совести. Итак, здесь апостол дает наилучшее увещевание, приказывая каждому быть уверенным в своем мнении, подразумевая этим, что в христианах должно быть такое усердие к послушанию, чтобы не делали они ничего, что не считали бы, или даже в чем не были бы уверены, что оно угодно Богу. Следует твердо считать, что это и есть правильный принцип жизни, ежели люди зависят от веления Божия и не позволяют себе шевельнуть пальцем с сомневающейся и колеблющейся совестью. Поелику не может быть так, чтобы необдуманность не перешла в надменность, если мы дерзаем идти дальше того, что считаем себе позволенным. Ежели кто возразит, что заблуждение всегда запутанно, и поэтому у немощных не может быть той уверенности, которой требует Павел, ответ готов: таковым следует прощать, если только удерживаются они в своих рамках. Ибо Павел лишь хочет запретить неумеренную вседозволенность, из-за которой многие, словно наугад, принимаются за сомнительные и неизвестные для них дела. Итак, Павел требует такое употребление, чтобы за всеми нашими поступками стояла воля Божия.

стих 6

Кто различает дни, для Господа различает. Поелику для Павла было несомненным, что соблюдение дней проистекает из незнания Христа, невероятно, чтобы (Что он раньше хотел защитить) таковая извращенность защищалась им полностью. Однако же кажется, что слова его утверждают следующее: никак не грешит тот, кто соблюдает дни. Ибо Богу не угодно ничего, кроме добра. Итак, дабы понять мысль апостола, следует различать между мнением, которое кто имеет о соблюдении дней, и самим соблюдением, к которому он себя обязывает. Ведь само мнение, безусловно, суеверно, и Павел не отрицает этого. Он уже осудил это мнение, назвав его немощью, и скоро осудит еще более открыто. То же, что тот, кто придерживается сего суеверия, не дерзает нарушать праздничные дни, угодно Богу. Потому что он не дерзает делать что-либо с сомневающейся совестью. Ибо как бы поступил иудей, еще не преуспевший настолько, чтобы освободиться ему от почитания дней? В слове Господнем имеется нечто, повелевающее соблюдение дней. Так что закон связывает иудея необходимостью, а отмена сей необходимости для него еще не ясна. Итак, ему лишь остается, ожидая большего откровения, довольствоваться тем, что он уже смог воспринять, и не пользоваться благодеянием свободы прежде, чем он воспримет его верою. Так следует думать и о том, кто воздерживается от нечистой пищи. Ибо ежели он станет есть сомневаясь, это означало бы не принимать благодеяние из руки Божией, но посягать на запрещенное. Итак, пусть пользуется тем, что считает для себя дозволенным, и следует способу своего разумения. Так он будет благодарить Господа, чего не мог бы делать, если бы не был убежден, что питается от благодеяний Божиих. Поэтому его не следует отягощать, словно подобной трезвенностью и благочестивой боязливостью он оскорбляет Господа. И не будет абсурдом, если мы скажем, что скромность немощного человека одобряется Богом не потому, что он этого заслуживает, а по снисхождению.

Впрочем, поелику недавно апостол требовал уверенности совести, дабы кто по суждению своему не устанавливал необдуманно то или служение, надо посмотреть, не увещевает ли он здесь скорее, нежели утверждает. Ведь его речь лучше бы звучала так: Пусть каждому будет ясна причина его поступков, поелику каждый должен дать о них отчет перед небесным судилищем. Ибо, питается ли кто определенной пищей, или воздерживается от нее, в обоих случаях должно иметь в виду волю Божию. Безусловно, ничто так не пригодно и для сдерживания вседозволенности в суждениях, и для исправления суеверий, как то, что нас призывают к судилищу Божию. И поэтому Павел благоразумно предлагает каждому воззреть на Судью, с волей Которого он соотносит свои поступки. И не мешает то, что речение его утвердительно, поелику сразу же после он добавляет: никто не живет и не умирает для себя. Здесь он не говорит о том, что делают люди, но заповедует то, что они должны делать (Эти слова: Впрочем, ... заповедует, были добавлены в издании 1556 года, с.775, как написанные автором на какой-то бумажке, но пропущенные при окончательном составлении текста. В последующих изданиях они стоят на своем месте.). Заметь же, что апостол говорит: мы лишь тогда едим для Господа или воздерживаемся, когда воздаем Ему благодарение. Посему без благодарения употребление является нечистым, и одинаково нечисто воздержание. Лишь имя Божие, будучи призываемым, способно освятить и нас и все нам принадлежащее.

стих 7

Ибо никто. Здесь апостол подтверждает предыдущее положение, доказывая от общего к частному. Не удивительно, если в своих отдельных поступках мы должны взирать на Господа, поелику сама наша жизнь предназначена к Его славе. Ибо лишь тогда (И не) жизнь христианская правильно проводится, когда Божия (Которая не божественную) воля является для нас целью. Если же должен ты соотносить с Его суждением все, что делаешь, не подобает делать то, что считаешь ты для Него неугодным. Более того, не подобает делать то, в чем не уверен ты, что оно нравится Богу.

стих 8

Жить для Господа не означает здесь, как в главе 6:8 напитываться Его Духом, но сообразовывать себя с Его волей и суждением, и все принадлежащее тебе предназначать к Его славе. И не только жить надобно для Господа, но и умирать. То есть, как смерть, так и жизнь дозволяется по Его суждению. Апостол добавляет причину, почему мы, живем ли, или умираем, всегда принадлежим Господу. Ведь отсюда следует, что Он обладает властью над нашей жизнью и смертью. Использование сего учения вполне очевидно, ибо так за Богом утверждается господство над жизнью и смертью, и всякий должен терпеть свое положение как бремя, возложенное на него Господом. Ибо справедливо для Него каждого наделить своим положением и образом жизни. Этим апостол не только запрещает нам необдуманно приниматься за какое-либо дело без повеления Божия, но заповедует терпение во всех невзгодах и неудобствах. Итак, ежели плоть наша отвращается от невзгод, подумаем о том, что, если кто, не будучи свободным и не принадлежа себе, не хочет зависеть от воли Божией, он извращает, тем самым, и право, и порядок. Таким образом нам передается правило жизни и смерти, дабы, ежели тяготимся жизнью исполненной скорбей и испытаний, не стремились, однако, раньше времени ее покинуть. А если Бог неожиданно призывает нас в цветущем возрасте, мы всегда должны быть готовы к отходу из мира.

стих 9

Ибо Христос для того и умер. Подтверждение той причины, о которой он недавно говорил. Ибо, чтобы доказать, что жить и умирать должны мы для Господа, апостол сказал: живем ли мы, или умираем, находимся во власти Христовой. А теперь он показывает, сколь заслуженно присваивает Себе Христос эту власть, искупив нас для Себя такой великой ценой. Ибо, подвергнувшись смерти за нашу жизнь, Он приобрел для Себя господство, которое не прекращается и со смертью. Воскреснув же, Он взял в собственность Себе всю нашу жизнь. Итак, Своей смертью и воскресением Христос заслужил, чтобы как в смерти, так и в жизни, мы служили похвале Его имени. Слова же, воскрес и ожил, означают то, что через воскресение (Восстановлен Он к жизни, которая никогда не закончится) для Него началась новая жизнь; и поскольку жизнь, которой Он ныне обладает, не подвержена переменам, владычество Его над нами является вечным.

стих 10

А ты что. Поелику (Из того, что) вся наша жизнь посвящена Христу, отсюда апостол переходит к суду Божию, который Отец вручил Христу вместе с господством над небом и землею. Отсюда апостол выводит, что неуместной будет дерзость, ежели кто присвоит себе суд над братом. Ведь таким образом у Господа Христа будет отнято право, полученное Им от Отца. Однако апостол сдерживает сию страсть судить, употребив слово брат. Ведь ежели Господь установил между нами права братства, то надлежит следить за соблюдением равенства. Итак, неуместно поступает тот, кто присваивает себе право судить других. Затем апостол призывает нас взирать на того единственного Судью, у Которого никто не может отнять Его власть или избежать Его суда. Итак, сколь абсурдно было бы, если бы виновный, который должен лежать ничком, заступил бы на место судьи. И так же абсурдно присваивать себе право судить совесть брата христианина. Таков аргумент Иакова в главе 4:11 – кто судит брата, судит закон, кто же судит закон, является не блюстителем закона, но его начальником. Напротив, говорит апостол, есть только один Законодатель, могущий спасти и погубить. Суд же, приписываемый Христу, означает Его способность судить, как и глас архангела, коим мы призываемся на суд, зовется в другом месте трубою (1 Thessalonians 4:16), поелику подобно грому пробуждает умы и слух всех людей.

стих 11

Ибо написано: живу Я. Данное пророческое свидетельство процитировано не столько к доказательству положения о судилище Христовом, которое было несомненным для всех христиан, сколько для того, чтобы показать: этот суд всем следует ожидать с наивысшим смирением и покорностью. Итак, апостол вначале засвидетельствовал, что у Христа есть один суд для всех людей; теперь же доказывает словами пророка, что всякой плоти надобно смириться в ожидании этого суда, что означается коленопреклонением. Впрочем, хотя в том пророчестве Господь предсказывает в общем и целом, что слава Его будет явлена среди всех язычников, и величие Его проявится повсюду – величие, тогда пребывавшее лишь среди немногих, словно в темном углу мироздания. Так вот, несмотря на это, ежели мы подумаем над сими словами, станет очевидным, что пророчество сие и теперь не исполняется, и в прошлом никогда не исполнялось. Нет надежды и на исполнение его в будущем. Нынче Господь царствует в мире не иначе как через Евангелие, и величие Его почитается не иначе как там, где познается оно через слово. Слово Божие всегда имело своих врагов, упорно ему сопротивлявшихся, а также презирателей, которые, насмехаясь, обращались с ним как со смешной басней. Много таких находится и сегодня, и много также будет в будущем. Отсюда явствует, что пророчество сие в этом мире лишь начинает исполняться, но не исполнится до конца, доколе не воссияет день последнего воскресения, когда все враги Христовы будут ниспровергнуты и положены в подножие ног Его.

Далее, этого также не может произойти, если Господь не воссядет на суд, Поэтому апостол удачно приспособил это свидетельство для утверждения судилища Христова. Оно – знаменательное место для укрепления нашей веры в вечное божество Христа. Ибо Тот, Кто здесь говорит, есть Бог, тот самый Бог, Который провозгласил, что не уступит другому Своей славы. Ибо ежели во Христе исполняется то, что в этом месте Бог присваивает лишь Себе одному, то тем самым свидетельствуется о том, что во Христе пребывает Бог. Безусловно истина сего пророчества будет явлена лишь тогда, когда Христос соберет Себе из всего мира народ и по воле Своей обустроит богопочитание и Евангельское послушание. На это и смотрел Павел в Philippians 2:9, когда сказал, что Бог дал Свое имя Христу, имя, перед которым преклонится всякое колено. Полностью же это будет явлено тогда, когда Он спустится для суда над живыми и мертвыми, поелику Отец отдал Ему суд на небе и на земле. Слова пророка говорят: всякий язык будет клясться Мною, но поскольку клятва есть вид богопочитания, смысл такой же, как и в Павловом: исповедует. Ибо Господь хотел просто сказать, что все люди не только признают Его волю, но и исповедуют Ему свое послушание, как словами, так и телесными жестами, что обозначено коленопреклонением.

стих 12

Итак каждый. Данный вывод призывает нас к покорности и смирению. Откуда апостол сразу же заключает, чтобы один не судил другого. Поелику нам не подобает (Не приличествует) присваивать себе право судить, нам, которым необходимо дать отчет в собственных делах и самим покориться суду. Апостол изящно пользуется двумя значениями слова судить. В первом случае он запрещает нам осуждать, а во втором приказывает, чтобы в суждении мы стремились избежать преткновения для других. Косвенно он обуздывает тех злых цензоров, которые все свои силы прилагают к тому, чтобы в чем-либо уловить брата касательно его жизни. Поэтому он приказывает нам скорее остерегаться, поелику люди своим небрежением часто дают братьям повод для преткновения.

стих 14

Я знаю. Дабы упредить возражение (Которое могли вдвинуть те, которые) тех, кто до того преуспел в Евангелии Христовом, что уже не различал между видами пищи, апостол вначале говорит, что надобно думать о пище, ежели рассматривать ее саму по себе. Затем он добавляет, в чем можно согрешить употреблением пищи. Итак, он провозглашает, что для чистой и правой совести никакая пища не нечиста, и нет никакого препятствия для нас пользоваться ею чистым образом, если только не вследствие заблуждения и ошибки. Поелику ежели кто вообразит в пище какую-либо нечистоту, то уже не сможет свободно ее употреблять. Однако апостол немного после добавляет: смотреть надо не на саму пищу, но на братьев, перед которыми мы едим. Ибо мы не должны настолько безразлично употреблять дары Божии, чтобы не покоряться при этом любви.

Итак, слова апостола имеют следующий смысл: я знаю, что всякая пища чиста, поэтому даю тебе свободу, позволяю совести твоей не сомневаться, и не удерживаю тебя от самой пищи, но, оставив в стороне саму пищу, я хочу, чтобы ты не пренебрегал и ближним своим. Нечистой пищей в данном месте апостол называет мирское, то, что повсеместно употребляется нечестивыми, дабы противопоставить это тому, что особо освящено для употребления верующих. Апостол говорит, что знает и убежден в том, что всякая пища чиста. Он добавляет: в Господе Иисусе. Поелику по Его благодеянию и благодати происходит то, что Господь благословляет для нас употребление всякой твари, которое иначе было бы проклято в Адаме. Однако одновременно он хочет противопоставить свободу, данную Христом, законническому рабству, чтобы люди не думали, что обязаны соблюдать то, от чего их освободил Христос. Добавленная же им оговорка учит нас: нет ничего настолько чистого, чтобы его не могла осквернить поврежденная совесть. Ибо одна лишь вера и одно лишь благочестие освящает для нас все. Неверные же, будучи оскверненными изнутри, даже прикосновением своим оскверняют все вокруг (Titus 1:15) (1 Timothy 1:0).

стих 15

Если же за пищу огорчается брат твой. Теперь апостол говорит о том, сколь многими способами преткновение братьев портит употребление благих вещей. Первая причина состоит в том, что нарушается любовь, ежели брат огорчается по столь легкому поводу. Ибо давать кому-либо повод для грусти противоречит любви. Вторая причина: когда ранится немощная совесть, уничтожается цена крови Христовой. Ибо даже самый презренный брат искуплен кровью Христовой, поэтому не подобает ему погибнуть ради удовлетворения желудка. Мы будем постыдно привержены собственным похотям, если предпочтем Христу пищу, совершенно пустяковую вещь. Третья причина: ежели приобретенная для нас Христом свобода есть благо, мы должны прилагать усилия, чтобы она не хулилась людьми и не подвергалась поношению. А это случится, если мы несвоевременно будем злоупотреблять Божиими дарами. Итак, эти причины должны удерживать нас от того, чтобы необдуманно впадать в преткновения из-за своей вседозволенности.

стих 17

Ибо Царствие Божие. Апостол от противного учит, что мы можем без вреда воздерживаться от употребления нашей свободы, поелику царствие Божие не заключается в подобных вещах. Ибо того, что относится или к созиданию, или к сохранению Царствия Божия, никак не следует опускать, какие бы преткновения из этого ни следовали. Если же ради любви следует уступить употребление пищи без вреда для чести Божией, при сохранении Христова Царства, и не оскорбив благочестие, тогда не надобно терпеть тех, кто из-за пищи смущает Церковь. Теми же доводами апостол пользуется в Послании к Коринфянам (6:13). Пища для чрева, и чрево для пищи, Бог же уничтожит и то, и другое. Если мы едим, то не насыщаемся (1 Corinthians 8:8). Вкратце он хочет этим сказать, что пища и питие суть слишком маловажные вещи, чтобы из-за них препятствовать делу Евангелия.

Но праведность и мир. Апостол попутно противопоставляет это пищи и питию не с целью перечислить все, относящееся к царству Христову, но чтобы показать: это царство состоит в духовных вещах. Хотя сими немногими словами он точно охватил его суть. А именно: чтобы мы с доброй совестью успокоились в Господе, и наслаждались истинной радостью через обитающий в нас Святой Дух. Однако (как я сказал) сие немногое апостол приспособил к своему настоящему доводу: ибо тот, кто стал причастником истинной праведности, наслаждается высшим и неоценимым благом: спокойной радостью совести. Имеющий же мир с Богом что еще может пожелать? Соединяя же мир с радостью, апостол, как мне кажется, выражает образ этой духовной радости, поелику как бы ни бесчинствовали и не возносились отверженные, радостная и просветленная совесть дается не иначе (Чем), нежели там, где (Когда) человек чувствует, что Бог к нему милостив и умилостивлен. И нет (Ибо нет) прочной радости, кроме как происходящей из этого мира. Хотя достойно внимания, что там, где упоминаются эти вещи, автором их провозглашается Дух Божий, здесь же апостол по умолчанию хотел противопоставить Дух внешним вещам, дабы мы знали: и без употребления пищи все, относящееся к Царству Божию, остается для нас неповрежденным.

стих 18

Кто сим служит. Довод берется из рассмотрения следствия. Ибо не может быть так, чтобы в том, кто (Чтобы тот) принят Богом и одобрен (Не имел того, что относится к Царству Божию) людьми, не процветало в совершенстве Царствие Божие. В том, кто со спокойной и чистой совестью через праведность служит Христу, и одобряется как людьми, так и Богом. Итак, где есть праведность и мир и духовная радость, там целиком и полностью имеется Царствие Божие. Ибо оно не состоит в телесных вещах. Далее, апостол называет угодным Богу того, кто повинуется Его воле. Этот человек одобряется также и людьми, поскольку они не могут не засвидетельствовать о добродетели, которую видят своими глазами. Не так, чтобы отверженные всегда щадили детей Божиих, ведь даже там, где нет никакой причины, они изблевывают против них многочисленные гнусности и незаслуженно бесславят их разнообразной клеветой, и, наконец, превратно толкуя правильные поступки, изображают их пороками. Но Павел говорит здесь об искреннем суждении, к которому не примешана никакая ворчливость или ненависть или суеверие.

стих 19

Итак. Апостол, насколько в его силах, отговаривает нас от рассуждений о пище и призывает смотреть на то, что должно держать первое место во всех наших поступках и руководить ими. Ибо есть следует для того, чтобы жить, а жить для того, чтобы служить Богу. Служит же Богу тот, кто с благоволением и по-дружески назидает ближнего. В этих двух вещах – согласии и назидании – содержатся почти все обязанности любви. И дабы сие не показалось маловажным, апостол повторяет свое предыдущее положение: пища, тленная вещь, недостойна того, чтобы из-за нее разрушалось строение Господне. Ибо везде, где имеется хотя бы искра благочестия, следует различать Божие дело, а это дело уничтожают те, кто своей настойчивостью смущает неокрепшую совесть. Надобно отметить, что назидание потому соединяется здесь с миром, что люди иногда потакают друг другу слишком охотно, так что повреждается их послушание Богу. Поэтому в усердии послушания надобно услаждаться, и стремиться к пользе, чтобы охотно предоставлять брату то, что способствует его спасению. Как и в другом месте Павел увещевает нас (1 Corinthians 10:23): Все мне позволительно, но не все полезно. И тут же добавляет причину: потому что не все назидает. И не напрасно еще раз повторяет он о пище, означая тем самым, что не требует воздержания в еде, как будто оно способствует благочестию. Как и ранее сказал: хотя мы можем свободно всем питаться, но ради братьев уступим в употреблении пищи, царство же Божие при этом останется неповрежденным.

стих 20

Все чисто. Говоря, что все чисто, он делает уступку. Добавляя же, что худо человеку, который ест на соблазн, указывается на исключение, то есть: пища добра, но соблазн худ. Пища дана нам, чтобы мы питались ею, сохраняя любовь. Итак, оскверняет употребление чистой пищи тот, кто из-за нее нарушает любовь. Из этого апостол выводит: хорошо воздерживаться от всего, что способствует соблазну братьев. Три вещи располагает он в следующем порядке: претыкается, соблазняется, изнемогает. Смысл таков, что не надо давать братьям повод ни для греха, ни для преткновения, ни для изнеможения. Изнемогать – это меньше, чем претыкаться и соблазняться, а претыкаться меньше, чем пасть. Говорится, что изнемогает тот, у кого совесть начинает трепетать; претыкается тот, чья совесть находится в тяжком смущении; а падает тот, кто неким образом отчуждается от усердия в делах религии.

стих 22

Ты имеешь веру. Завершая свою речь, апостол показывает, в чем состоит благо христианской свободы. Откуда явствует, что ложно претендуют на свободу те, кто не умеет обуздывать себя в ее использовании. Итак, апостол говорит, что знание свободы, имеющее отношение к вере, прежде всего взирает на Бога, поэтому тому, кто наделен такой уверенностью, надобно довольствоваться спокойствием совести своей пред Богом. И не надо ему выставлять все это напоказ перед людьми. Отсюда следует, что по превратной похоти происходит то, что употреблением пищи мы соблазняем немощных братьев. Поелику нет к тому никакой нужды. Впрочем, очевидно, что многие злостно искажают сие место, выводя отсюда, что не имеет значения, как кто ведет себя по отношению к глупым и суеверным обрядам, лишь бы совесть оставалась чистой перед Богом. Ибо как раз это Павел меньше всего хотел сказать, о чем свидетельствует контекст его слов: обряды, установленные для почитания Бога, являются частью нашего исповедания [веры]. Далее, тот, кто отрывает веру от исповедания, лишает солнце его тепла. Павел же не говорит здесь ничего такого, но рассуждает лишь о свободном употреблении пищи и пития.

Блажен, кто не осуждает. Здесь апостол хочет научить нас следующему: во-первых, по какой причине для нас законно употреблять дары Божии. Затем, насколько мешает людям неведение, дабы мы не требовали от неопытных того, на что не способна их немощь. Однако он также устанавливает общее положение, относящееся ко всякого рода поступкам. Блажен, говорит, тот, кто не сознает за собой зла; разумеется, если он правильно судит о своих поступках. Ибо случается, что многие вынашивают худшие замыслы без какого-либо угрызения совести. Но так случается потому, что с закрытыми глазами несутся они туда, куда несет их слепая и яростная невоздержанность плоти. Между тупоумием и рассудительностью есть большая разница: кто наслаждается теми или иными вещами, тот, ежели по рассмотрению тех вещей совесть не мучает его укорами, является блаженным. Ибо лишь такого рода уверенность может сделать так, что дела наши будут угодны Богу. Таким образом, устраняется пустое извинение, на которое многие претендуют, ссылаясь на неведение свое, хотя заблуждение их кроется в тупоумии и необучаемости. Ибо ежели было бы достаточно благого намерения (как они его называют), излишне было бы исследовать совесть и выставлять свои поступки на суд Духа Божия.

стих 23

А сомневающийся. Апостол наилучшим образом выразил одним словом чувство колеблющейся души, неуверенной в том, что надо делать. Ибо тот, кто сомневается, склоняется то туда, то сюда, и, попеременно склоняясь в разные стороны, удерживается в равновесии между различными соображениями. Итак, поелику начало доброго дела состоит в уверенности спокойной перед Богом души и как бы в ощущении безопасности, ничто так не противоположно благости наших дел, как колебание и неуверенность. О, если бы истина сия утвердилась в человеческих душах: ни к чему не следует приступать без уверенности души в том, что это угодно Богу. Тогда бы люди не столь сильно неистовствовали во многих сферах жизни, не колебались бы, и не неслись слепо туда, куда несет их воображение. Ибо ежели обычная наша жизнь должна обуздываться такой вот скромностью, чтобы даже к буханке хлеба никто не притрагивался, сомневаясь, то сколь большую осторожность следует проявлять в делах высших?

Все, что не по вере. Причина осуждения кроется в том, что любое дело, какой бы хороший и пристойный вид оно ни имело, вменяется во грех, ежели не основано на правой совести. И Бог обращает внимание не на внешнюю показуху, но на внутреннее послушание совести. От нее одной зависит оценка наших поступков. Далее, какое может быть послушание, ежели кто-то принимается за дело, не будучи уверенным в том, что его одобряет Бог? Итак, где имеется подобное сомнение, заслуженно обвиняется в преступлении тот, кто действует против свидетельства совести.

Слово «вера« здесь используется для обозначения твердой убежденности души и непоколебимой уверенности; и не какой-либо, а той, что порождается от божественной истины. Посему сомнение и неуверенность оскверняют все наши поступки, какими бы красивыми они ни казались. Поелику же благочестивая душа может успокоиться только в слове Божием, исчезают все вымышленные виды поклонения и все дела, порожденные человеческим вымыслом. Ибо осуждается все, что не происходит от веры, отвергается все, что не подкреплено и не одобряется словом Божиим. Хотя недостаточно даже того, что слово Божие одобряет нас, но еще должна душа, радуясь подобной уверенности, окрыленно и воодушевленно приняться за свое дело. Посему сие является твердым жизненным принципом, дабы ум наш не метался, но спокойно шел туда, куда зовет его слово Божие.