Bible Commentaries
Деяния 17

стих 1

Пришли в Фессалонику. Нам неизвестно, почему Павел не пытался проповедовать в Амфиполе и Аполлонии, городах, по свидетельству Плиния, весьма почтенных. Разве что он последовал водительству Духа, и, руководствуясь уже полученным откровением, имел или не имел намерения говорить по мере предоставления случая. Возможно, Павел и здесь пытался принести пользу, но Лука умалчивает об этом из-за полного отсутствия успеха. Из того же, что, испытав побои в Филиппах и едва спасшись от большой опасности, Павел все же проповедует в Фессалонике Христа, ясно видно, сколь упорно и мужественно он следует своему призванию, сколь бестрепетно он готов подвергнуться новым опасностям и волнениям. Это непобедимое мужество и неустанное несение креста ясно свидетельствует: Павел трудился не как простой человек, но был наделен небесной силой. И дивное терпение его проявлялось также в том, что, придя к иудеям, неукротимое упорство которых он столько раз испытывал, Павел все же работает ради их спасения. Зная, что Христос дан иудеям для спасения, и что сам он поставлен апостолом для проповеди покаяния, во-первых, иудеям, а затем и язычникам, Павел, доверяя исход своих трудов Господу, повинуется Господней заповеди, хотя и не сильно надеется на будущий успех. Прежде он, кажется, попрощался с иудеями, сказав: вам надлежало первым проповедать царство Божие; поскольку же вы не принимаете его, то, вот, мы обращаемся к язычникам. Но это жесткое высказывание следует относить лишь к собранию, нечестиво отвергнувшему предложенное Евангелие и сделавшее себя недостойным Божией благодати. В отношении же всего народа Павел не перестает исполнять порученное ему служение. И этот пример учит нас, сколь сильно следует ценить призвание Божие. Дабы никакая неблагодарность людей не мешала нам заботиться об их спасении, доколе Господь посылает нас предназначенными для них служителями. Вероятно, что уже в первую субботу некоторые отвергли здравое учение. Но их порочность не помешала апостолам проповедовать в субботы последующие.

стих 2

Говорил с ними из Писаний. Лука, во-первых, сообщает краткое содержание бесед. А именно: что Иисус, сын Марии, есть Христос, некогда обетованный в законе и пророках, смертью Своей изгладивший грехи мира, а воскресением принесший праведность и жизнь. Затем Лука говорит, как Павел доказывал свое учение. Давайте сначала обсудим эту вторую часть. Лука говорит, что Павел рассуждал, основываясь на Писаниях. Значит, доказательство веры надо искать только из божественных уст. Если речь идет о человеческих делах, то уместны человеческие доводы. В учении же веры должен царить только божественный авторитет, и нам всем подобает от него зависеть. Это признают все. Все соглашаются, что приникать надо к одному лишь Богу. И все же немногие слушают Его говорящим в Святых Писаниях. Однако, если для нас ясна аксиома, что Писание исходит от Самого Бога, то правило учения и познания не следует искать где-либо еще. Отсюда явствует, сколь дьявольское заблуждение обуревает папистов, отрицающих, что из Писаний можно что-либо надежно вывести. Посему они заявляют: надо придерживаться человеческих измышлений. Однако позволю себе спросить: правильным ли был способ ведения спора, употребленный Павлом? Пусть же они, по крайней мере, устыдятся, что неверующий народ больше них почитал тогда Слово Господне. Иудеи слушали Павла, позволяли ему аргументировать из Писания. Папа же со своими приспешниками считает насмешкой, если кто-то ссылается на Писание. Словно Бог выражается в нем двусмысленно и косноязычно. Учтем еще и то, что сегодня в Писании присутствует больше света, и ярче сияет истина Божия, нежели в законе и пророках. Ведь в Евангелии Христос, солнце правды, освещает нас полным незамутненным блеском. Тем более нетерпимо богохульство папистов, отказывающих Слову Божию в ясности. Мы же должны знать: веру нельзя основывать на чем-то, кроме Слова Господня. И во всех спорах надо опираться только на его свидетельство.

стих 3

Открывая. Здесь Лука говорит о главном содержании или предмете спора. Он приводит два положения, касающихся Христа. Первое: Ему надлежало умереть и воскреснуть. И второе: Сын Марии и был тем распятым. Когда речь идет о Христе, возникает три вопроса. Существует ли Он, кто Он, и каков Он? Если бы Павел обращался к язычникам, ему надо было бы начать с более общих принципов. Ведь язычники ничего не слышали о Христе, и мирские люди не понимают, что нуждаются в каком-либо Посреднике. Среди иудеев же, которым Посредник был знаком, этот пункт не подлежал сомнению. Посему Павел как нечто излишнее опускает то, с чем все и так соглашались. Кроме того, иудеям труднее всего было признать Искупителем именно распятого Иисуса. Поэтому Павел начинает именно с положения о том, что Христу надлежало умереть. И делает он это с целью устранить соблазн креста Господня. Однако не следует думать, что Павел привел только исторические события. Он исходит из несомненного принципа, что были причины, по которым Христу надлежало пострадать и воскреснуть. Павел говорил о падении человеческого рода, о грехе и наказании за него, о суде Божием и вечном проклятии, коему все подвержены. Ведь Писание, проповедуя смерть Христа, обращает нас именно к этим истинам. Так Исаия (53:6) не просто говорит о предстоящей смерти Христа, но, ясно указывая на то, что все мы блуждали, и каждый шел своей дорогой, и четко называет причину Его страданий: Бог возложил на Него все наши прегрешения, очищение мира нашего было на Нем, ранами Его мы все исцелились; изгладив грехи, Он приобрел для нас праведность. Так Даниил (9:24), упоминая о силе и плоде Его смерти в девятой главе, говорит, что грех запечатан, дабы последовала вечная праведность. Действительно, нет лучшего и более действенного довода для доказательства служения Христа, чем та ситуация, когда люди, смирившись от осознания собственного зла, не видят для себя никакой надежды, кроме жертвоприношения Христова. Тогда, отложив гордыню, они покорно принимают Его крест, которого раньше стыдились и гнушались. Значит, и нам надлежит сегодня вернуться к тому источнику, из которого Павел доказывал смерть и воскресение Христовы.

Это положение проливает большой свет и на второй пункт апостола. Павлу было бы нелегко доказать и убедить, что Христом является Сын Марии, если бы прежде иудеи не узнали, на какого Искупителя надо надеяться. Если же это установлено, остается лишь приложить ко Христу то, что Писание приписывает Посреднику. Итог нашей веры в том, чтобы мы знали: Сын Марии есть Христос и Посредник, Которого прежде обещал Бог. Затем, мы должны знать, зачем Он умер и воскрес; не воображали себе какое-то земное царство, но искали в Нем духовную праведность и все относящееся к спасению. И когда говорится, что Павел то и другое доказал, основываясь на Писании, следует знать: иудеи еще не были так глупы и не отличались таким бесстыдством, каким отличаются сегодня. Павел мог привести основанные на жертвоприношениях и всем законническом культе доводы, которые ныне иудеи громогласно высмеивают. Хорошо известно, сколь недостойно разрывают и искажают они другие места Писания. Тогда в них оставался некоторый здравый смысл, делавший их в определенной степени обучаемыми. Теперь же на сердце их лежит покрывало. Посему, даже при ярком свете иудеи видят подобно кротам.

стих 4

И некоторые из них уверовали. Здесь мы видим плод избранного Павлом способа разговора с грешниками. Он ясно доказал всем, что Иисус есть Христос, примиривший с нами Отца Собственной смертью, и воскресение Которого означает жизнь для мира. Однако только некоторые из иудеев уверовали, остальные слепнут при ярком свете, с оглохшим слухом отвергая голос ясной и несомненной истины. Также достойно быть отмеченным следующее: в то время как из иудеев уверовали лишь немногие, к вере пришло великое множество греков, ранее много далее от нее отстоявших. Зачем же иудеев с детства питали учением закона? Разве для того, чтобы еще больше отдалить от Бога? Бог уже начал являть в них пример слепоты, столь часто вызывавшей пророческие упреки. Но Лука не говорит, что завет Божий стал недействительным потому, что Богу удалось собрать лишь немногих. Ведь в остальных незаслуженно спасенных также сияют искорки избрания. Лука также учит, что люди верили словам Павла не только в той мере, что подписывались под ними с холодным согласием. Они также, по его словам, возымели искреннее чувство, присоединяясь к апостолам в качестве спутников. И подлинным исповеданием Евангелия они вызвали гнев собственного народа. Что же еще означает приведенная фраза, нежели то, что уверовавшие признали: для них несомненно проповеданное Павлом учение, и они полностью стоят на стороне апостола? Ведь более всего противно вере, познав истину Божию, оставаться нерешительным и колеблющимся. Если же кто захочет истолковать так, что люди прилипли к Павлу и Силе из-за усердия к учению, дабы дома получить от них еще большую информацию, то и в этом явствует пламенность их веры. Ведь всегда остается незыблемым следующее: никто не верует во Христа, кроме вверяющего себя Ему и охотно вступающего под Его знамена.

Как из Еллинов, чтущих Бога, великое множество. Эти люди, впитав начатки благочестия, были ближе к Царствию Божию, чем другие, доселе пребывавшие в навозе суеверий. Однако спрашивается: откуда благочестие у греков? Ведь они, предавшись нечестивым заблуждениям и безумствам, были полностью лишены Бога. Павел учит об этом в Esther 2:12. Но следует знать: куда бы ни были изгнаны иудеи, они везде сеяли семя благочестия и распространяли благоухание более чистого, чем у других, учения. Ведь по чудесному совету Божию их жалкое рассеяние вылилось в противоположный результат, приводя блуждающих и ошибающихся к правильной вере. Да, религия греков все еще оставалась оскверненной многими превратными измышлениями. Но многих язычников тяготило собственное безумие. И к иудаизму их привлекало осознание того, что культ единого Бога надежнее всех прочих. Значит, под Эллинами разумей здесь тех, кто был набожен и как-то приобщился к истинному и законному богопочитанию, оставив пристрастие к грубому идолопоклонству. Хотя, как я уже говорил, приобщение их, вероятно, было легковесным и смутным, сильно отстоящим от правильного наставления. Посему этот почетный титул Лука присваивает им в несобственном смысле. Подобно тому, как Дух Божий иногда удостоивает имени веры невозделанный ее начаток, или даже только подготовку к ней, так и здесь набожными зовутся те, кто, распрощавшись с идолами, начал исповедовать истинного Бога. И хотя набожность эта была смутной и неясной, не заслуживая сама по себе названия религии, поскольку она представляла собой ступень, непосредственно приводящую к Богу, имя, как говорят, дается ей по достигаемому результату. Больше того, слепой и суеверный страх Божий порой также называется религией. Это говорится не иначе, как καταχρηστικώς, для обозначения разницы между каким угодно божественным культом и эпикурейским бесстыдством. Между тем, будем знать: истина или, по крайней мере, здравое учение Слова Божия является правилом благочестия. Так что без истинного света разумения нет вовсе никакой религии.

стих 5

Возревновав. Мы видим, что Павел никогда не воздвигал Царство Христово без борьбы. Ибо, как только проявлялся некий плод учения, тут же возникали преследования. Но поскольку Павел знал, что ему надлежит сражаться с порочностью дьявола и мира, он не только выдерживал все нападки, но и становился от них еще ревностнее в своем деле. Значит, по его примеру, рабам Христовым надлежит довольствоваться лишь тем, что труды их не полностью напрасны. И эта награда обильно возмещает все их злоключения. Кроме того, этот отрывок учит нас: рвение, коим обуреваются неверующие, – не что иное как безумный порыв. Ведь он не управляется ни благоразумием Духа, ни Его правотой и справедливостью. Даже если сами они ради самооправдания всегда ссылаются в порочном рвении на волю Божию, эта история ясно показывает: в них царствует одно лишь лицемерие, и все тайники их сердца исполнены ядовитой злобой. Враги Павла заявляли, что отстаивают божественный закон. И спорят с апостолом лишь ради его защиты. Но почему же они науськивают всех безбожников, сговариваясь с ними возбудить смуту? Почему мирскому градоначальству внушают ненависть к Евангелию, способную перекинуться и на закон? Действительно, их поведение ясно доказывает: восставать на Павла толкает их вовсе не ревность по Богу. Зачем они окружают дом Иасона и, возбудив волнение, требуют вывести Павла? Только для того, чтобы выставить его на всенародное побивание камнями. Итак, будем знать: злое рвение, пылающее в суеверных людях, всегда заражено лицемерием и порочностью. Поэтому и происходит так, что ярость их не знает никакой меры.

Взяв с площади некоторых негодных людей. Греческое слово, используемое Лукой, означает ленивых и никчемных людей, которые, не имея, чем бы заняться у себя дома, праздно шатаются по городской площади. Или же означает дерзких и голодных, готовых возмутить толпу, а также совершить любое другое преступление. Отсюда снова видно: прибегающие за помощью к негодным людям имеют весьма недобрую совесть. И поскольку начальство к ним благоволило, что еще подвигло их на возбуждение смуты, кроме уверенности в том, что успеха можно достичь лишь при всеобщем волнении? Лука же описывает, каким образом подобные люди сумели поднять восстание. А именно: хаотически возбуждая народ и повсюду сея свой яд, доколе средств не оказалось достаточно для причинения прямого насилия. То же, что искусство поднимать восстание обще всем смутьянам, на собственном опыте знают города, подвергнувшиеся этой болезни.

стих 6

Эти, возмутившие весь свет. Таково положение Евангелия. Ему вменяют все смуты, возбуждаемые против него сатаной. Нечестие врагов Христовых столь велико, что, являясь истинными виновниками смуты, вину толпы они приписывают святым и смиренным учителям. Действительно, Евангелие проповедуют не для того, чтобы сеять между людьми распри, но для того, чтобы, примирив их с Богом, сохранять между ними мир. Поскольку в Евангелии Христос милостиво приглашает нас к Себе, сатана и нечестивые приходят в полное неистовство. Значит у Павла и Силы уже была наготове защита. Однако апостолам надлежало на время подвергнуться ложным слухам. Апостолам надлежало безропотно мириться с ними до того, как их пожелают выслушать. И Господь их примером учит нас, что не следует уступать клевете и ложным слухам. Скорее мы должны мужественно стоять в утверждении истины, готовые выслушивать обвинения даже при правильных поступках. Посему опровергается порочная мудрость тех, кто ради избежания ложного обвинения без колебаний предают Христа и Евангелие собственной вероломной скромностью. Как будто молва о них ценнее молвы о Павле и его спутниках. Больше того, ценнее священного имени Божия, подвергаемого людским надругательствам.

стих 7

Все они поступают против повелений кесаря. Вторая часть обвинения: апостолы оскорбляют величие римской империи. Тяжкое и серьезное обвинение. Но весьма бесстыдно состряпанное. Павел и Сила пытались воздвигнуть Царство Христово. Последнее же является духовным. Иудеи знали, что оно осуществляется без какой-либо несправедливости к римской власти. Знали, что меньше всего христиане хотели потрясти основание общественного устройства или лишить кесаря законных прав. Но, ища причину для ненависти к апостолам, хулители облекаются в ложную личину. У македонцев религия, особенно иудейская, не ценилась столь высоко, чтобы ради нее тут же предавать неизвестных на смерть. Итак, иудеи используют предлог оскорбления величества, чтобы изничтожить невинных, посеяв к ним ненависть и злобу. Да и сегодня сатана не перестает распространять подобную мглу, затмевая людские очи. Паписты хорошо знают, – и в глазах Бога они обличаются вновь и вновь, – что возражения их более чем суетны; и нет основания их обвинениям в том, что мы ниспровергаем всякий общественный порядок, упраздняем законы и суды, низвергаем власть любых царей. Но им не стыдно лгать, называя нас врагами общественного порядка, дабы настроить против нас весь мир. Ибо следует отметить: иудеи не только делали вид, что нарушены постановления кесаря, что Павел и Сила посмели что-то обновить в религии, но и прямо утверждали: апостолы выступают за иного царя. Последнее обвинение было полностью вымышленным. Кроме того, если религия когда и заставляет нас противостоять тираническим эдиктам, запрещающим выказывать честь Христу и божественному культу, то все же по праву можно заявить: мы не нарушаем власти царей. Ибо последние не настолько вознесены, чтобы подобно гигантам пытаться столкнуть Бога с небесного престола. Правильным было извинение Даниила (Daniel 6:23): против царя ничем не согрешил. Правильным, несмотря на то, что пророк отказал в повиновении безбожному указу. Ведь Даниил не причинил несправедливости смертному человеку, предпочтя ему Бога. Так и мы с доброй совестью платим подати царям, готовые к любому гражданскому послушанию. Но если, не довольствуясь своим положением, они потребуют от нас оставить божественный страх и почитание, нет причин говорить о нашем к ним презрении только потому, что для нас важнее власть и величие Бога.

вирши 8-9

Встревожили народ. Мы видим, сколь бесчестно поступают со святыми мужами. Поскольку последним не дают возможности защититься, гонение на них, хоть и невинных, становится легким делом. Мы видим: вовсе не ново, что под давлением народа волнение охватывает и сами гражданские власти. Особенно из-за того, что вред причиняется неизвестным и пришлым людям, от которых не ждут никакой мзды. Даром же начальники не согласны подвергаться опасности. Тогда не смотрели на доводы и справедливость, не пытались разузнать дело. Но один подталкивал другого без какого либо протеста со стороны третьего. Все вели себя беспорядочно и хаотично, как обычно бегут во время пожара. Но по особому благодеянию Божию вышло так, что волнение это быстро улеглось. Ведь как только начальники говорят, что собираются расследовать дело, народ успокаивается. Объяснения принимаются. И дело теряет свою остроту.

стих 10

Отправили ... в Верию. Отсюда явствует, что труды Павла даже за малое время принесли великий плод. Братья отсылают его и Силу из города, но, исполняя свой долг, добровольно становятся их спутниками, соучаствуя в опасностях и несении креста. Невероятна стойкость Павла: столько раз испытав надменность и злобу своего народа, он никогда не прекращал попыток привести хотя бы некоторых ко Христу. Поскольку он знал, что обязан иудеям и язычникам, никакая людская неправда не могла отвадить его от собственного призвания. Так и всем рабам Христовым надлежит сражаться против мирской злобы и не слагать с себя должное бремя, каким бы несправедливостям они ни подвергались.

стих 11

Были благомысленнее. Лука возвращается к фессалоникийцам. С уходом Павла память о Христе могла показаться похороненной. Действительно, удивительно, что этот слабый, едва светящий огонек не был полностью угашен, и не зачахло семя здравого учения, не способное прорасти без постоянного усердного орошения. Однако после ухода Павла выяснилось, сколь действенной и плодоносной была его проповедь. Ведь люди, вкусившие лишь начатки благочестия, делают успехи и в отсутствие апостола, упражняясь в постоянном чтении Писания. Во-первых, Лука подчеркивает, что люди эти принадлежали к знатным семействам. Ведь упомянутое им благородство относится не к душе, а к происхождению. Некоторые предпочитают понимать так, что верийцы как бы сравниваются с фессалоникийцами. Ведь Лука зовет их εύγενεστέρους, а не в превосходной степени εύγενεστάτους. Но, думаю, у греков это – обычная и употребительная форма выражения, звучащая грубо для слуха латинян. Добавь к этому сказанное немного ранее о том, что в Фессалониках уверовали некоторые из почетных женщин. Тогда не покажется вероятным, что верийцев ставят здесь впереди жителей Фессалоники.

У Луки имеется три основания упомянуть о благородстве рода. Мы знаем, сколь болезненно оставляют люди высокое положение, сколь редко великие, первенствуя в мире сем, отложив гордыню, принимают крестное поношение и похваляются смирением, как заповедует Иаков (1:10). Итак, Лука говорит здесь о редкой действенности Духа Божия. Ведь он утверждает, что этим благородным людям плотское достоинство не помешало принять Евангелие, приготовиться к несению креста и предпочесть поношение Христово славе мира сего. Во-вторых, Лука хочет сказать нам, что благодать Христова дается любым сословиям. В этом смысле и надо понимать слова Павла (1 Timothy 2:4): Бог хочет, чтобы все люди спаслись. Дабы бедные и неграмотные (хотя Христос и удостоил их первого места) не закрывали дверь перед богатыми. Итак, мы видим: собираются и благородные и плебеи, пользующиеся почетом и презренные, собираются, чтобы слиться в едином теле. Дабы все до единого смирили себя, превознося одну лишь божественную благодать. В-третьих, Лука, кажется, указывает на причину, по которой к вере пришли столь многие, и Царство Христово столь быстро распространилось в Фессалониках. А именно: немалая помощь состояла в том, что первенствующие и благородные люди своим примером проложили путь для прочих. Ведь народ в основном руководствуется поведением авторитетных лиц. Хотя это не столь уж удобная опора для веры и благочестия, для Бога не ново вести к Себе окольными путями тех, кто еще не верует и погрязает в заблуждениях.

Приняли слово. Лука хвалит фессалоникийцев прежде всего за то, что те с готовностью и усердием приняли Евангелие. Затем, за то, что, ежедневно и постоянно его исследуя, они тем самым укрепляли свою веру. Таким образом, их благочестие и вера с самого начала получают похвалу за готовность и решительность, а по мере своего прогресса – за стойкость и пламенное усердие к преуспеванию. Действительно, первый шаг веры состоит в том, чтобы мы проявили готовность следовать за Христом, и, отбросив плотской разум, явили себя обучаемыми и послушными. И Павел, украшая фессалоникийцев той же самой похвалой (1 Thessalonians 2:13), поддерживает тем самым свидетельство Луки. Что же касается второй части, то постоянство – добродетель, которой никак не следует пренебрегать. И Лука говорит, что верующие в укреплении своей веры проявляли немалое усердие. Ведь многие, возгоревшись в самом начале, затем предаются лени и, никак не заботясь о преуспевании, губят в себе всякое семя веры.

Но здесь можно привести два возражения. Стремление проверить услышанное, кажется, говорит о гордыне и весьма чуждо упомянутой прежде готовности. Кроме того, поскольку проверка – знак сомнения, отсюда следует, что у этих людей не было никакой веры, с которой всегда соединены πληροφορία и уверенность. На первое возражение отвечаю: нельзя понимать слова Луки в том смысле, будто фессалоникийцы судили и спорили о том, надо ли принимать истину Божию. Они лишь проверяли учение Павла свидетельствами Писания, не иначе как золото проверяется огнем. Ведь Писание – воистину тот лидийский камень, которым надо испытывать все учения. Если же кто возразит, что этот способ проверки сомнителен, поскольку Писание часто бывает неясным и ему можно придавать разный смысл, отвечу так: одновременно следует присовокупить суждение Духа, не напрасно зовущегося духом различения. Кроме того, под водительством и руководством Духа верующие судят о любом учении именно из Писания, а не откуда-либо еще. Таким образом, опровергается богохульное положение папистов: поскольку из Писаний нельзя вывести ничего определенного, вера зависит только от постановлений Церкви. Дух же Божий хвалит фессалоникийцев и, ссылаясь на их пример, предписывает нам общее правило. Однако фессалоникийцы напрасно бы исследовали Писания, если бы те не имели достаточно света для нашего научения. Итак, незыблемой пребывает аксиома: никакое учение не достойно веры, кроме того, которое мы видим основанным на Писании. Папа же хочет, чтобы все без рассуждения принимали всякое слово, изреченное им по собственной прихоти. Но, будем ли мы считать его выше самого Павла, проповедь которого верующим было позволено проверять? Отметим: здесь идет речь не о каком-то показушном соборе, а о небольшом собрании людей. Отсюда становится еще яснее, что к чтению Писания призваны все и каждый в отдельности. Таким образом, исследование и проверка не противоречат послушанию веры. Ведь как только человек обращает слух и, желая научиться, выказывает внимание, он уже является послушным и обучаемым, даже если и не сразу полностью соглашается со сказанным. Например: какой-то неизвестный учитель утверждает, что несет истинное учение. Я приду к нему, проявлю готовность выслушать, приведу душу в состояние послушания правде. Тем не менее, я проверю, каково его учение, и приму лишь то, что признаю как твердую и надежную истину. Самый правильный образ действий: если мы, исполнившись почтения к Богу, охотно и сладостно слушаем предлагаемое нам Слово, словно исходящее от Него Самого. Между тем, мы остерегаемся мошенничества людей, и наши души не спешат верить чему-либо в слепой и суетной легковесности. Значит, проверка, о которой говорит Лука, направлена не на то, чтобы сделать нас медлительными и ленивыми в вере. Скорее готовность вместе с исследованием предлагается здесь как средний путь между легковесностью и недоверием.

Теперь надо ответить на второе возражение: вера противна всякому сомнению. Но тот, кто исследует, сомневается. Значит, фессалоникийцы, проверяя учение Павла, еще лишены веры. Однако убежденность веры не мешает ее подтверждению. Подтверждением же я называю то, когда истина Божия все больше и больше запечатлевается в наших сердцах, хотя и прежде не подвергалась нами сомнению. Например: я слышу из Евангелия, что благодатью Христовой примирен с Богом, что мои грехи изглажены Его священной кровью. Слышу свидетельство, производящее во мне веру. Затем, если я тщательно исследую Писания, то узнаю и другие свидетельства, которые не только подкрепят мою веру, но и усилят, утвердят ее, придавая более полную убежденность. Подобным образом говорится и о том, что вера помогает пониманию при чтении Писаний. Если же кто возразит, что фессалоникийцы, устанавливая из Писаний, так ли обстоит дело, тем самым сочли учение Павла малоавторитетным, отвечу следующее. Преуспевание веры таково, что время от времени верующие ищут в Писании истины, в которых уже убеждены Богом, получив духовное свидетельство. И Лука не говорит, что вера фессалоникийцев была полностью совершенной. Он лишь упоминает о том, как они привились ко Христу, и какие успехи сделали в деле веры, доколе среди них не воздвиглось прочное здание благочестия.

стих 12

И многие из них уверовали. Сказанное относится не к предыдущему предложению, словно люди, упомянутые Лукой, начали верить только после проведенной проверки. Это было бы весьма глупым. Но Лука хочет сказать: по их примеру многие пришли к вере, и церковь в этом городе сильно возросла. До сих пор Лука говорил о начатках фессалоникийской церкви с той целью, чтобы никто не думал, будто с неожиданным и насильственным уходом Павла его труды полностью погибли. Если не ошибаюсь, именно с этим намерением прежде рассказа об изгнании Павла в Верию упомянуто о плоде его проповеди в другом городе.

стих 13

Когда ... Иудеи узнали. Мы видим, сколь неутолимая ненависть к Евангелию обуревала повсюду иудеев. Они яростно изгоняли Христа не только тогда, когда Его предлагали у них дома. Слыша, что где-то проповедуют Его имя, иудеи, словно обезумев, стремительно бегут в это место. Но здесь надо подумать не столько о гневе одного народа, сколько об отчаянной злобе сатаны, подстрекающего своих к возмущению Царства Христова, к уничтожению людского спасения, и пользующегося ими как орудием возбуждения смуты. Посему будем знать: когда сегодня верным служителям Христовым противостоит столько яростных врагов, война ведется не со стороны людей. Это сатана, отец лжи, устраивает козни для погубления Христова Царства. Даже если форма его враждебных действий не всегда одна и та же, он никогда не перестает утруждать верных рабов Христовых с помощью прямых нападок, козней, или домашних неурядиц.

стих 16

Возмутился. Хотя Павел везде, куда бы ни приходил, усердно исполнял вверенное ему учительское служение, Лука говорит, что в Афинах он проявил еще больший пыл. Ибо видел, что идолопоклонство процветало в этом городе больше, чем в других местах. Тогда весь мир был полон всякими идолами. Нигде не было чистого божественного культа. Везде наблюдались бесчисленные признаки суеверий. Но Афины сатана ввел в безумие больше прочих городов, так что люди в них с еще большим сумасшествием предавались нечестивым и превратным обрядам. Сей пример достоин быть отмеченным. Город, бывший престолом мудрости, источником всяческих искусств, матерью гуманизма, превосходил остальных своей слепотою и безумием. Мы знаем, какими похвалами единогласно украшали его знающие и ученые люди. И сам он до такой степени себе нравился, что считал варварами всех, кого ему не удалось перевоспитать. Однако Дух Святой, осуждая в неведении весь мир, зовет всех учителей свободных наук обуреваемыми великим безумием. Отсюда мы узнаем, что значит в делах Божиих человеческое остроумие. Нет сомнения: Бог позволил афинянам впасть в крайнее сумасшествие, дабы сделать их свидетельством для всех веков. Свидетельством того, что вся сила человеческого разума, оснащенная знаниями и учением, может лишь безумствовать, когда речь заходит о Царстве Божием. У афинян, без сомнения, имелись предлоги, которыми они оправдывали любые измышленные ими превратные и порочные культы. Однако бесспорно следующее: они не только играли в пустую и детскую болтовню, но и сами позорным образом обманулись своими грубыми грязными домыслами. Так, словно, лишившись здравого смысла, превратились в тупых бессловесных тварей. Зная, какая религия происходит от человеческого разума, зная, что мудрость людей – не что иное, как мастерская заблуждений, мы так же узнаем, что афиняне, опьяненные своей гордыней, заблуждались сильнее других. Их надмевала древность собственного города, его изысканность и красота. Они даже утверждали, что из Афин произошли многие боги. Итак, спустив Бога с небес и сделав Его жителем своего города, афиняне заслужили оказаться низринутыми и погрузиться в самую глубину преисподней. Как бы то ни было, но Дух Божий отмечает здесь вечным бесславием суету человеческой мудрости. Ведь там, где у нее имелся особый престол, сгустился самый кромешный мрак, процветало самое махровое идолопоклонство, и сатана с наибольшей вседозволенностью обманывал людей своими кознями.

Теперь перейдем к апостолу Павлу. Лука говорит, что, увидев город столь приверженным идолопоклонству, апостол возмутился духом. Здесь он приписывает ему не просто негодование, не говорит, что он лишь оскорбился подобным зрелищем. Лука имеет в виду особую пламенность благочестивого и святого гнева, обострившего его ревность и заставившего с еще большим пылом приняться за дело. Здесь надо отметить два момента. Павел, вознегодовав при виде нечестивой профанации имени Божия, искажения Его истинного культа, тем самым засвидетельствовал: для него нет ничего дороже Божией славы. И эта ревность в большей степени должна процветать в нас самих, как сказано в Псалме (68:10): ревность по доме Твоем снедает меня. У благочестивых имеется общее правило. Всякий раз, как они видят своего Небесного Отца обесславленным, в них возгорается сильное негодование. Подобно благочестивому мужу Лоту Петр мучился в своем сердце, поскольку не мог исправить омерзительные преступления народа (2 Peter 2:8). Учителям же подобает пылать сильнее остальных, согласно Павлу, назвавшему себя ревнителем того, чтобы Церковь сохранилась в истинной чистоте (2 Corinthians 11:2). Те же, кого не затрагивают оскорбления в адрес Бога, кто не только спокойно их выносит, но и полностью не замечает, не заслуживают числиться среди детей Божиих. Ведь они не отдают Богу даже чести, полагающейся земному отцу. Во-вторых, следует отметить: Павел возмутился не так, что сломался и впал в отчаяние. Мы видим, как многие, видя славу Божию нечестиво хулимой, горячатся до такой степени, что, страдая и стеная, все же больше ожесточают людей, чем пытаются их образумить. Между тем, свою лень они извиняют под тем предлогом, что не желают действовать бесцельно. Они считают напрасными свои будущие усилия, если станут сражаться против яростной и сговорившейся толпы. Павел же не только не впадает в лень, не только не покоряется трудностям, не только не отвергает учительское служение, но с еще большим пылом стремиться утвердить дело благочестия.

стих 17

С Иудеями и с чтущими Бога. У Павла была привычка: везде, где имелась иудейская синагога, начинать проповедь Евангелия именно с нее, и вначале предлагать Христа своему народу. Затем от иудеев он переходил к язычникам, которые, вкусив учение закона, хотя и не были еще напоены истинным благочестием, все же почитали Бога Израиля, и, желая научения, не отвергали свидетельств, почерпнутых из Моисея и пророков. Поскольку же подобная обучаемость представляла собой первый шаг к вере, больше того, была неким начатком веры, Дух Святой и удостоивает почетного титула тех, кто, получив самые начальные знания, ближе других приступил к истинному Богу. Они и зовутся здесь людьми, чтущими Бога. Но будем помнить: этот титул отличает их от прочих лишь с целью показать никчемность всякой мирской религии. Вставшие под знамена Бога Израиля особо зовутся почитателями Бога. Им одним приписывается благочестие. Значит, остальным ничего не остается, кроме позорного прозвища безбожников, как бы сильно ни утруждали они себя в собственных суевериях. И заслуженно: ибо каким бы ни был блеск идолопоклонства, если исследовать его внутреннее содержание, обнаружится только жуткое презрение к Богу. И все, чем они угождают своим идолам, предстанет пустой показухой.

стих 18

Стали спорить с ним. Теперь Лука добавляет, что между Павлом и философами произошел спор. Не потому, что он намеренно на него пошел, зная, что последние рождены лишь для распрей и болтовни. Нет, Павел против собственного желания был втянут в подобный конфликт. Он и сам велит благочестивым учителям вооружиться духовным оружием (Titus 1:9), которым те должны смело защищать истину, если на нее восстают враги. Ибо не всегда от нашего выбора зависит иметь дело с теми, с кем мы хотим. Господь часто позволяет появляться упражняющим нас неуступчивым и упорным людям, в споре с которыми истина предстает еще ярче. Нет сомнения, что эпикурейцы по обычному своему упорству мучили диспутами святого мужа. Также и стоики нападали на него, уповая на собственные утонченные доводы. Но исход покажет, что Павел не рассуждал как софисты, не был увлечен бесполезными λογομαχίας, но сохранил ту умеренность, которую заповедует другим проповедникам. И нам следует поступать также: основательно опровергая пустые тонкости, мы должны возглашать лишь твердое и несомненное. Кроме того, всегда надо остерегаться опасности, дабы самомнение или желание проявить свои способности не вовлекло нас в излишние и мирские споры.

Далее, Лука упоминает о двух сектах, которые, будучи диаметрально противоположны друг другу, страдали также противоположными пороками. Эпикурейцы не только презирали добрые и подлинные искусства, но и открыто их ненавидели. Их философия состояла в измышлении солнца шириной в две ступни, представлении о том, что мир состоит из атомов. Развлекаясь таким образом, они разрушали великое зодчество, наблюдаемое в мироздании. И если бы их обличили в этом сотню раз, то не обнаружили бы в них большего стыда, чем в собаках. Хотя эпикурейцы единогласно соглашались с существованием богов, они думали, что те ведут на небесах праздную жизнь, предаются удовольствиям и блаженны только в силу собственной лени. Как я уже успел упомянуть: они отрицали, что мир сотворен Богом. Подобным образом, они воображали, что и человеческие дела развиваются случайно, не управляясь небесным провидением. Вожделение было для них наивысшим благом. Не постыдное и разнузданное, но такое, что своими приманками все больше и больше развращает людей, склонных к потаканию плоти. Аморальность их поведения была предметом всеобщей молвы. Поэтому вышло так, что эпикурейцы позволяли себе свободно потакать плоти.
Стоики же, хотя и утверждали, что мир подчиняется божественному провидению, затем абсурдным домыслом или, скорее, безумством, осквернили эту часть своего учения. Они не говорили, что мир управляется советом, праведностью и силою Божией, но измышляли лабиринт всевозможных причин. Так что Сам Бог с необходимостью рока вынужден насильно кружиться с небесной твердью. Подобно тому, как поэты заключают Юпитера в золотые кандалы. Ведь несмотря на его сопротивление в мире все же владычествует неизбежность. Хотя стоики и видели высшее благо в добродетели, они не понимали, что есть истинная добродетель. Люди надмевались гордым самоупованием, украшая себя прерогативами, похищенными у Бога. И хотя все уничижали благодать Святого Духа, не было секты более надменно себя ведущей. Для них мужество представляло собой твердолобое безумие.

Значит, в Павле действительно проявилась чудесная сила Духа. Посреди такого зверья, пытающегося его смутить, он твердо устоял в незыблемой евангельской истине. Имея надежную опору, он выдержал и животную гордыню одной секты, и самоуверенные уловки другой. Кроме того, здесь мы яснее видим, сколь плохо согласуется с небесной мудростью благоразумие плоти. Ибо, хотя весь мир оскорблялся Евангелием, философы в нападках на него были вождями и знаменосцами. К ним особенно относится то, что Павел говорит о мудрости плоти (1 Corinthians 1:21). Она враждебна Христу, и никто не пригоден к обучению начаткам Евангелия, если прежде от нее не отречется.

А другие. Лука представляет нам две разновидности людей. И обе весьма далекие от благочестия. Однако из них одна была много хуже другой. Те, кто снова желал слышать называемое ими новым, руководствовались не здравым усердием к учению, а пустым любопытством. Кроме того, они малопочтительно думали о Слове Божием, принимая его за мирскую новизну. Но, поскольку они обращают к нему слух и не высказывают однозначного мнения, доколе дело не прояснится дальше, в их отношении не стоит полностью отчаиваться. Другие же, надменно отвергая предлагаемую истину, больше того, оскорбительно ее осуждая, закрывают для себя дверь спасения. Ведь из великой гордыни родился богохульный вопрос: что хочет сказать этот суеслов? Они не удостаиваются выслушать Павла и оскорбительно его отвергают, словно он – обычный заурядный болтун. Добавь к этому, что подобные люди не по дерзкому рвению ужасаются его учения, но открыто попирают еще не познанные ими религиозные истины. Им стыдно учиться чему-то у неученого человека. Ведь доселе они хвалились тем, что обучают весь мир

Проповедует о чужих божествах. Демонов они разумеют не в отрицательном смысле, в каком о них говорит Писание. Но считают их меньшими богами или гениями, помещаемыми между высшим Богом и людьми. О них много раз упоминает сам Платон. Что касается общего смысла, следует отметить, что сказанное Павлом о Христе и воскресении показалось для них проповедью новых божеств. Отсюда мы выводим: наша вера в том сильнее всего отличается от языческих суеверий, что своим Посредником считает одного Христа, научая, что лишь от Него следует просить спасения, и лишь в Его смерти искать умилостивление грехов, коим мы примиряемся с Богом. В том, что учит: Духом Его обновляются люди, ранее бывшие мирскими и проданными греху, начиная после это жить праведно и свято. И, кроме того, в том, что от этих начатков, из которых состоит духовное Царство Божие, разум наш, наконец-то, поднимается к надежде воскресения. О других вещах философы, хоть и не рассуждают право, все же кое-что могут сказать. Касательно вечной жизни и бессмертия души речи их весьма содержательны. О вере же, являющей незаслуженное примирение во Христе, и воскресении, коим Дух Святой восстанавливает в нас образ Божий, о призвании Божием, о последнем воскресении, они хранят полное молчание.

стих 19

Привели в ареопаг. Хотя это и было судейским местом, Лука не имеет в виду, что Павла привлекли к ответу, заставив отчитываться перед ареопагитами. Он хочет сказать, что его привели туда, где обыкновенно бывало большее скопление народа, дабы диспут проводился публично в присутствии почтенного собрания. Допустим все же, что Павла привели на суд. Но сам исход показывает: его не отдали во власть судей, позволив свободно говорить подобно проповеднику. Кроме того, добавленное немного позже о характере и нравах афинян достаточно показывает: причиной данной Павлу возможности выступить служило их любопытство. Оно привело и к тому, что апостолу предоставили столь знаменитое место для проповеди о Христе, и к тому, что столь многие к нему присоединились. Ведь проповедовать иначе, собрав народ на площади или в людном месте, представляло бы собой караемый смертью проступок. В ареопаге же, поскольку там из-за чрезмерного влечения к новизне болтунам давали возможность трясти языком, у Павла, в ответ на поступившую просьбу, возникла возможность рассуждать о тайнах веры.

стих 21

Ни в чем охотнее не проводили время. Афиняне почти всегда предавались двум упомянутым Лукою порокам. Часто бывает так, что люди, жадные до новизны, одновременно являются и болтунами. Истинно некогда написал Гораций:

Ты избегай знатолюбца, подобен, ведь, он болтунам.
Действительно, мы видим, что любопытные люди подобны бездонным бочкам. Но от праздности здесь проявились оба этих порока. Не только потому, что философы проводили целые дни в рассуждениях. Но и потому, что сама афинская толпа была чрезвычайно склонна к новизне. И не было такого грязного умельца, который не приложил бы руку к обустройству дел в Афинах. Действительно, сказанное Лукой единогласно подтверждают почти все греческие и латинские писатели: нет никого алчнее, легкомысленнее и упорнее этого народа. Посему в этом городе, бывшем тогда матерью всех наук, никогда не могло возникнуть постоянного способа правления. Так что, в итоге, силой, правда недолгой, оказалась там сама свобода. Афиняне не знали меры в поисках и смутах, доколе не погубили себя и всю Грецию. Даже после того, как дела пришли упадок, они не оставили своей дерзости. Посему Цицерон высмеивает их глупость, говоря, что они и тогда продолжали издавать не менее суровые декреты, чем когда владычествовали над Грецией. Хотя имелась небольшая надежда достичь успеха у столь необузданных людей, Павел все же не пренебрег представившейся возможностью, пытаясь хоть кого-то привлечь к Христу из этой огромной толпы. Да и немалая слава выпадала Евангелию от того, что в самом известном городе, словно на театральных подмостках, опровергались и обличались все ложные культы, до сих пор в этом месте процветавшие.

стих 22

Афиняне. Эту речь Павла позволительно разделить на пять частей. Хотя Лука лишь кратко приводит то, что Павел изъяснял во многих словах, не сомневаюсь, что ему удалось передать основной смысл, не пропустив ни одного из основных положений. Во-первых, Павел намекает на суеверие афинян, на то, что те произвольно почитают своих богов. Затем, почерпнутыми от природы аргументами он показывает, кто такой Бог, каковы Его атрибуты, и как Его правильно почитать. В-третьих, он обрушивается на глупость людей, которые, будучи созданы для того, чтобы признавать в Боге Творца и Зодчего, словно слепые блуждают в потемках. В-четвертых, Павел увещевает: нет ничего абсурднее, чем изображать Бога в статуях и рисунках, поскольку истинным Его образом является человеческий разум. Наконец, в-пятых, он переходит ко Христу и воскресению мертвых. Ведь прежде, чем говорить о евангельской вере, было весьма полезным обсудить эти четыре положения.

Особенно набожны. Δεισιδαιμονίαν греки обычно понимают в хорошем смысле. Между тем, это слово также означает неумеренный страх, которым мучаются суеверные люди, измышляя для себя пустые затруднения. Смысл этого места, кажется, таков: афиняне в почитании Бога перешли разумные пределы, не придерживаясь должной умеренности. Павел как бы говорит: афиняне поступают необдуманно в том, что изнуряют себя, блуждая вокруг да около. Это – касательно буквального смысла слов. Суть же сказанного такова. Павел доказывает: все культы афинян порочны уже по той причине, что они без твердого знания почитают неких богов, случайно и необдуманно принимают разнообразные культы, причем без всякой умеренности. Ведь воздвижение алтарей неведомым богам являлось знаком того, что афиняне не придерживались ничего определенного. У них имелась огромная толпа богов, о коих рассказывались всякие басни. Но, смешивая их с богами неизвестными, афиняне тем самым признавали, что не обладают информацией об истинном божестве.

Далее, всякий почитающий Бога без какой-либо уверенности, вместо Бога почитает лишь свои домыслы. Как бы себе ни угождали верующие, без знания никакая религия не угодна Богу, и не должна считаться священной и законной. Больше того, как бы сильно ни надмевались люди, поскольку совесть их остается запутанной, они неизбежно обличаются собственным судом. Ведь суеверие всегда лишено определенности и время от времени изыскивает чего-то нового. Итак, мы видим, сколь несчастно положение тех, кто не имеет ясного света истины. Ведь они всегда не уверены в самих себе, играя при этом с Богом.
Однако надо отметить: неверующие, когда последних то ослепляет добровольная ожесточенность, то влекут за собой различные вожделения, – воюют сами с собой. Часто они не только себе угождают, но и, если кто-нибудь выступает против их непотребств, жестоко на него обрушиваются. Так науськивает их дьявол, и они думают, что лучше всего угождать самим себе. Между тем, если возникает какое-либо сомнение, если восстает какой-нибудь мошенник, если появляется какое-нибудь новое безумие, они не только без сомнения их принимают, но и охотно повсюду за них хватаются. Отсюда явствует: неверующие не успокаиваются ни безмятежной совестью, ни принятым способом почитания Бога, но подобно закоренелым пьяницам всегда находятся в прострации. Однако беспокойство более терпимо, чем оцепенение. Ибо оно не позволяет неверующим угождать самим себе. Хотя суеверие и не всегда боязливо, все же, будучи вовлеченным в разные заблуждения, оно беспокоит разум и мучает его слепыми терзаниями. Отсюда вышло так, что афиняне смешали неведомых богов с домашними, которых считали известными себе, измыслив их по пустому и праздному мнению. Из этого явствует их беспокойство. Они сами признаются, что не довольствуются народными богами, переданными от старших и называемыми отеческими или местными. Посему Павел, дабы исторгнуть из их душ всякую укоренившуюся ложную мысль, принимает за аксиому следующее положение: афиняне сами не знают, кого почитают, не имея какого-то несомненного божества. Если бы они признавали некоего конкретного Бога, то, довольствуясь Им, никогда бы не обращались к богам неизвестным. Ведь познание единого истинного Бога восполняет недостаток любых идолов.

стих 23

Неведомому Богу. Легко допускаю, что это алтарь был посвящен всем иностранным богам. Но не соглашусь с мнением Иеронима, что Павел, пользуясь святой хитростью, отнес к единому Богу то, что было написано о многих. Ведь надпись эта была повсеместно распространена и явно не давала повода для хитрого толкования. Почему же Павел множественное число изменил на единственное? Конечно, не для того, чтобы обмануть афинян. Но поскольку этого требовало дело, он говорит, что возглашает учение о некоем неведомом Боге. Обличив же их в заблуждении, в том, что те не ведают, кого именно следует почитать, и в огромной толпе богов не имеют определенного объекта поклонения, Павел после внушает афинянам то, что благоприятствует его собственному учению. Было бы несправедливым отвергать или презирать сказанное о некоем новом Боге, Которому прежде они себя посвятили. Ведь много лучше прежде узнать Бога, чем необдуманно Ему поклоняться. Таким образом, Павел снова возвращается к положению о том, что Бога нельзя правильно почитать и благочестиво чтить, доколе Тот остается непроявленным. Но здесь может возникнуть вопрос: как Павел мог сказать, что афиняне почитают Бога, если они вычеркивали чужих богов из собственных законов? Больше того, сам Павел называет идолопоклонством все, что совершают люди без божественного предписания. Если Бог считает законным лишь тот культ, который согласен с Его Словом, то как же Павел приписывает почитание Бога людским безумствам? Ибо Христос, осуждая самарян, основывался на единственном положении: они почитают Бога без твердого знания, и все же утверждают, что чтут Бога Авраама. Итак, что же надо сказать об афинянах, которые, похоронив память об истинном Боге, поставили на его место Юпитера, Меркурия, Палладу и прочую незаконную шайку? Отвечаю: Павел не хвалит здесь совершенное афинянами, но, опираясь на их чувства, хоть и порочные, пользуется ими как поводом для научения.

стих 24

Бог, сотворивший мир. Цель Павла состояла в научении тому, кем именно является Бог. Далее, поскольку речь обращалась к мирским людям, Павел заимствует доказательство от природы. Ведь в такой ситуации он напрасно ссылался бы на Писания. Я сказал, что намерение святого апостола состояло в том, чтобы привести афинян к истинному Богу. Они уже знали о том, что существует какая-то божеская сущность. Необходимо было лишь исправить их ложную религию. Отсюда мы выводим: мир блуждает в зыбких двусмысленностях, больше того, мечется лабиринте, доколе о природе Божией царит ложное мнение. Ибо истинное начало благочестия в том, чтобы всякий четко знал, какого именно Бога почитает. Если бы кто захотел рассуждать о религии в целом, то первым положением было бы следующее: имеется какое-то божество, которому люди должны поклоняться. Однако поскольку никто не ставил это под сомнение, Павел начинает со второго положения: истинного Бога следует отличать от всех человеческих измышлений. Значит, Павел начинает с определения Бога, доказывая из него, каким образом Его следует почитать. Ведь второе зависит здесь от первого. Ибо откуда столько ложных культов, откуда такая дерзость в их умножении, если не оттого что люди измышляют Бога по собственному разумению? Нет ничего более распространенного, чем искажение чистого божественного культа, когда люди оценивают Бога по собственным способностям и чувствам. Посему для разрушения всех порочных культов нет ничего вернее, чем начать с того, какова истинная природа Бога. Этой методе следовал Сам Христос, Ин. 4гл. Бог есть Дух. Значит, Он одобряет только поклонников, чтущих Его духовно.

Действительно, Павел не рассуждает утонченно о тайной божественной сущности, но, ссылаясь на творение, показывает, каково полезное знание о Боге. Что же именно отсюда выводит Павел? Что он выводит из того, что Бог Творец, Ваятель и Господь мира? То, что он не обитает в рукотворенных храмах. Поскольку из сотворения мира явствует, что праведность, мудрость, благость и сила Божия разлиты за пределами неба и земли, следует вывод: ее нельзя заключить в какие-то пространственные границы. Но кажется, что это доказательство излишне. На ум приходит следующее возражение: статуи размещаются в храмах для свидетельства божественного присутствия. Но никто не является столь невежественным, чтобы не знать: Бог наполняет Собою все. Отвечаю: истинно то, о чем я говорил раньше: идолопоклонство воюет само собой. Неверующие говорят, что молят богов в присутствии их образов. Но если бы они не привязывали силу и власть Божию к изображениям, разве ожидали бы они от них помощи? Поэтому вышло так, что один храм они считают более святым, чем другие. Язычники бегут в Дельфы, дабы вопросить оттуда Аполлона. Минерва же имеет престол в Афинах. Теперь мы видим: Павел обличает ложное мнение, всегда обманывавшее людей, воображавших себе плотского Бога. Первый шаг к правильному познанию Бога в том, чтобы мы вышли за пределы себя и не измеряли Бога способностями своего разума. Больше того, чтобы мы ничего не воображали о Нем плотским разумом, но твердо знали: Бог находится выше мира и отделен от всех творений.

От подобного здравомыслия мир уклонялся всегда. Ведь людям врождена порочность, стремление искажать славу Божию своими измышлениями. Будучи плотскими и земными, они хотят того, что отвечает их природе. Затем, по мере собственной дерзости они воображают то, что способны постичь. Такими вот измышлениями искажается истинное и чистое познание Бога. Больше того, истина Его, как говорит Павел (Romans 1:25), обращается в ложь. Ибо всякий, не поднимающийся над миром, вместо Бога почитает пустые тени и образы. Далее, если крылья веры не возносят нас на небеса, мы с необходимостью изнемогаем в собственных измышлениях. И не удивительно, что язычники обманулись плотскими призраками, сведя Бога с небес и заключив в мирские элементы. То же произошло и с Иудеями, коим Бог все же явил Свою духовную славу. Ведь не напрасно Иеремия порицает их за то (66:1), что они заключают Бога в стенах храма. И то, что сей порок процветал во все века, выводится из речи Стефана, которую Лука приводит в 7-й главе. Если бы кто спросил иудеев, которых Дух Святой обличает в неотесанности: неужто они думают, что Бог заключен в пределах их храма, – они твердо отвергли бы обвинение в столь грубом заблуждении. Однако, поскольку они не поднимались в умах выше лицезрения храма и, уповая на храм, хвалились, что Бог как будто к ним привязан: Дух Святой заслуженно обличает иудеев в том, что те привязывают Бога к храму, словно смертного человека. Истинно сказанное мною прежде: суеверие противоречит самому себе, предаваясь различным домыслам. Да и сегодня у папистов нет иной защиты, нежели той, которой некогда иудеи и язычники пытались прикрыть свои заблуждения. В итоге, суеверие воображает Бога обитающим в рукотворном храме. Не потому, что хочет держать Его пленником в рукотворенных вещах, но потому, что, думая о плотском Боге, привязывает Его силу к идолам и славу Божию переносит на внешние образы.

Однако, если Бог не обитает к рукотворных храмах, почему Писание в стольких местах свидетельствует, что Он восседает среди херувимов, и храмом Его является вечный покой? Отвечаю: подобно тому, как Бог не привязан к месту, так и меньше всего Он желает привязать Свой народ к земным символам. Скорее Он нисходит к ним для того, чтобы возвысить до Собственного вознесенного положения. Посему злоупотребили храмом и ковчегом люди, до такой степени к ним привязавшиеся, что полностью обратились к земле и отошли от духовного почитания Бога. Здесь мы видим, что имеется большая разница между символами присутствия Божия, дерзко измышляемыми людьми, и символами, установленными Богом. Ибо люди всегда склоняются долу, пытаясь познать Бога плотским образом. Бог же водительством Своего Слова возносит их ввысь и использует лишь промежуточные символы, коими дает познание глупцам подходящим для них образом, доколе постепенно не вознесет их на небеса.

стих 25

И не требует служения рук человеческих. Тот же вопрос, который ранее был задан о храме, теперь встает в отношении обрядов. Ведь, кажется, что осуждаемое Павлом в обрядах язычников можно отнести и к формам Моисеева культа. Но решение весьма несложно: верующие никогда не связывали культ Божий непосредственно с обрядами. Они лишь считали обряды вспомоществованиями, упражнявшими их по причине немощи. Принося в жертву Богу скот, принося Ему хлеб и возлияния, возжигая светильники, они знали, что благочестие не заключено в подобных вещах, но, получая помощь от подобного рода начатков, всегда стремились к духовному божественному культу, лишь его почитая ценным и достойным Бога. И Бог во многих местах ясно заявляет, что Его не заботит ничто видимое и внешнее, что обряды сами по себе ничего не значат, что почитание его заключается лишь в вере, чистой совести, молитвах и благодарении. Что же тогда мы скажем о язычниках? Когда они водружали статуи, воскуряли фимиам, устраивали игры, украшали идолами потолки своих храмов, то думали, что лучшим образом исполняют обязанности благочестия. Между тем, их простонародным нелепостям потакали не только философы, но и поэты, полагая божественный культ в церемониальной помпе и великолепии. Опуская бесчисленные свидетельства, приведу лишь слова Персея.

Скажите, жрецы, что же делает злато в священном? 
А именно то, что Венере от дев подается. 
От щедрой руки подаем ли мы вышним поддержку, 
Которую дать им не в силах слепое отродье Мессалы, 
И чту ли я право, души благочестье, святые раздумья Ума, благородство в груди. Это ль я почитаю? 
Все это забыв, прибегаю я к храмам, несу возлиянья.

Нет сомнения, что именно Бог приписал мирским людям подобные фразы, извиняющие их неведение. Но легко заметить: те, кто так говорит, тут же впадают в общее безумие. Больше того, в их души никогда не проникает понимание того, что это все означает. Даже если те, кто выделяется в народе остротою ума, вынуждены признать, что одни лишь обряды не имеют никакой ценности, все равно, они не перестают уповать на то, что обряды составляют часть божественного культа. Посему, чем прилежнее они заняты подобными пустяками, тем больше уверенны, что правильно исполняют обязанности благочестия. Итак, Павел отвергает мысль всех смертных о том, что обрядами и другими внешними вещами можно умилостивить Бога. Ведь все они от малого до великого желают послужить Ему делами. Приводится и причина: Бог, будучи Господом неба и земли, не нуждается ни в чем и, подавая людям жизнь и дыхание, не может ничего принять от них взамен. Что же люди принесут Богу от себя, если, нуждаясь во всех благах, имеют что-то лишь от Его незаслуженного благодеяния? Больше того, люди что-то из себя представляют лишь по благодати Божией и тут же обратятся в ничто, если Бог заберет животворящий их дух. Отсюда следует: не только слабоумны, но и чрезвычайно надменны те, кто почитает Бога творениями своих рук. То же, что Бог называет милостыни и дела любви благоуханными жертвами, надо отличать от настоящего случая, где речь идет только об обрядах, кои неверующие приносят Богу вместо духовного почитания. Под жизнью и дыханием здесь означается душевная и животная жизнь. В заключительной части предложения некоторые современные греческие кодексы добавляют фразу κατά πάντα, то есть, «во всем». Мне же кажется, что лучше подходит древний вариант: κα'ι τά πάντα, «и все». Ведь он и яснее, и содержит более полное учение. Из него лучше видно, что у людей нет ничего собственного. Кроме того, с ним согласны определенные греческие рукописи.

стих 26

От одной крови. Павел учил афинян тому, зачем был сотворен человеческий род, дабы после пригласить их к размышлению о цели собственной жизни. Действительно, мерзка неблагодарность людей. Все, наслаждаясь собственной жизнью, не думают о том, зачем Бог им ее дал. Однако это звериное тупоумие присуще большей части людей. Так что они вовсе не думают о том, почему существуют в мире. Им не приходит на ум мысль о Творце неба и земли, Чьи блага они все время получают. Значит, Павел, обсудив природу Божию, своевременно добавил увещевание о том, что все люди обязаны усердно стремиться к познанию Бога. Ведь непосредственно для этого они и созданы, и рождены. Павел кратко указывает им на цель жизни, состоящей в искании Бога. Далее, поскольку в мире имелась не одна религия, но все народы разошлись по разным сектам, Павел учит, что подобное разнообразие рождается от порочности. На мой взгляд, сюда же относится и сказанное им о том, что все созданы из одной крови. Ведь единокровие, происхождение от одного рода, должно было бы служить людям узами взаимного согласия. Однако именно религия наибольшим образом примиряет или разобщает людей. Отсюда следует: те, кто разногласит в религии и почитании Бога, отошли о природы. Ведь из какого бы места они ни происходили, в какой бы части мира ни обитали, у всех них имеется Один Создатель и Отец, Которого следует искать в общем согласии. Действительно, ни телесное расстояние, ни границы областей, ни различие во нравах, ни какой-либо иной разлад между людьми не заставляет Бога измениться. В итоге, Павел имел в виду, что разница в религии есть нарушение природного порядка. И видимые разногласия между народами являются свидетельством упадка благочестия. Ибо все они отошли от Бога, общего для всех Отца, от Которого проистекает всякое прочее родство.

Для обитания. По своему обычаю Лука приводит лишь общий итог Павловой речи. Кроме того, Павел, без сомнения, вначале показав, что жизнь людей на земле подобна театральной сцене, делающей их созерцателями дел Божиих, упомянул затем о провидении Божием, выдающем себя в управлении всем мирозданием. Ведь, говоря, что Бог определил предустановленные времена и пределы обитания, он хочет сказать, что мир управляется Его десницей и советом, и дела людей обустроиваются не случайно, как полагают мирские люди. Таким образом, из небольшого приведенного Лукою текста мы выводим, что Павел охватил в своей речи весьма важные темы. Говоря, что времена были предопределены заранее, он свидетельствует, что Бог прежде создания людей постановил, каким будет их грядущее состояние. Мы, видя, как в человеке возникают разные наклонности, как потрясаются царства, изменяются земли, пропадают города, погибают люди, глупо думаем, будто здесь господствует либо рок, либо простой случай. Но Бог в этом месте устами Павла свидетельствует: раньше совет Его твердо установил, сколь длительным будет обитание любого народа, и в каких границах он будет жить. Если же Бог определил конкретное время и назначил границы обитания народов, нет сомнения: Он также управляет всем ходом их жизни.

Следует отметить, что Павел приписывает Богу не только голое предузнание и холодное созерцание, как по неведению поступают некоторые, но и помещает причину происходящих событий в Его совете и воле. Он говорит не только о предвиденных но и о προτεταγμέναвременах, то есть, обустроенных в желаемом Им порядке. Добавляя же сразу, что Бог от начала определил установленное Им раньше, Павел имеет в виду, что Бог десницей Своей силы исполняет то, что постановил в Собственном совете, согласно сказанному: Бог наш на небе все, что восхотел, сделал. Теперь мы видим: подобно тому, как в военных лагерях у каждого отряда и десятка свое определенное место, так же размещены на земле и люди. Дабы отдельные народы довольствовались своими пределами, и каждый в пределах своего обитания обустраивал собственное жилище. Кроме того, хотя в разных местах возникало самомнение, и многие, возгоревшись порочным желанием, перешли положенные границы, никогда человеческая похоть не мешала Богу управлять из святилища Своего всеми событиями. Даже если люди мятутся на земле и, кажется, восстают на само небо, дабы ниспровергнуть божественное провидение, они все же, сознательно или нет, скорее вынуждены его исполнить. Итак, будем знать: мир таким образом крутится по орбите смут и волнений, что Бог направляет все к установленной Им прежде цели.

стих 27

Дабы они искали Бога. У этого предложения две части. Первая: искать Бога это – обязанность человека. И вторая: Бог выходит ему навстречу, обнаруживая Себя столь ясными знаками, что у нас не остается извинения за собственное неведение. Итак, будем помнить: злоупотребляют этой жизнью и недостойны обитания на земле те, кто не усердствует и не прилагает усилий к поискам Бога. Как если бы отдельные виды животных отошли от своих вложенных природой наклонностей, что заслуженно считалось бы чудовищным явлением. Особо следует отметить благость Божию, подступающую к нам столь близко, что ее могут потрогать даже слепые. Тем более постыдна и нетерпима людская слепота, не чувствующая присутствия Божия при столь ясных и видимых ее проявлениях. Куда бы ни обращали люди очи – вверх или вниз, – они неизбежно заметят живые образы силы, мудрости и благости Божией. Ибо Бог в обустройстве мира вовсе не туманно оттенил Свою славу, но везде запечатлел очевидные ее приметы, так что ее могут признать даже слепцы. Отсюда мы заключаем, что люди не только слепы, но и глупы. Ведь им нисколько не помогают даже такие ясные свидетельства. Однако здесь возникает вопрос: неужели люди по природе могут достичь истинного и понятного знания о Боге. Ведь Павел намекает, что лишь по собственной лени они не чувствуют присутствия Божия. И, закрывая очи, они не делают Бога менее ощутимым. Отвечаю: к их неведению и глупости примешена такая порочность, что, лишенные правого суда, они без разумения проходят мимо всех знаков, блистающих на небе и земле божественной славой. Больше того, поскольку истинное знание о Боге есть Его особый дар, и вера, единственный законный инструмент познания, возникает лишь от просвещения Святым Духом, отсюда следует, что под водительством одной природы наши умы не могут его достичь. Действительно, Павел рассуждает здесь не о способностях человека, но о том, что люди не извинительны, когда слепотствуют при столь ясном свете. Это же он говорит и в первой главе Послания к Римлянам (ст.20). Итак, хотя человеческий разум изнемогает в поисках Бога, он не может оправдаться от своей вины. Бог дает людям Себя осязать, они же словно пребывают в оцепенении, о чем подробнее говорилось в гл. 14.

Хотя Он и недалеко. Дабы еще больше обличить людскую порочность, Павел отрицает, что Бога следует искать в закоулках и на извилистом пути. И если каждый проявит лишь небольшое внимание, он найдет Бога в самом себе. Данный опыт убеждает: наше тупоумие, хотя и унаследовано от Адама, вовсе не свободно от собственной вины. Несмотря на то, что нет такого уголка мира, что не свидетельствовал бы о славе Божией, нам вовсе не надо выходить за пределы себя, чтобы постичь существование Бога. Ибо Своею силой Он так затрагивает каждого из нас изнутри, что глупость наша будет воистину чудовищной, если мы, даже чувствуя, не сможем Его ощутить. По этой причине некоторые философы зовут человекаμικρόκοσμον. Ибо он превыше всех остальных творений представляет собой образ славы Божией, исполненный бесчисленным количеством чудес.

стих 28

Ибо мы Им. Признаю, что апостолы по обычаю еврейского языка частицу «в» часто понимают в значении «через». Но поскольку фраза о том, что мы живем в Боге, более эмфатична и выражает более глубокую мысль, мне не захотелось ее менять. Не сомневаюсь в том, что Павел хочет сказать: мы неким образом содержимся в Боге, ибо Он обитает в нас Своею силой. Посему Бог Сам отделяет Себя от всех творений именем Иегова, дабы мы знали: собственно говоря, существует Он один, мы же существуем в Нем лишь постольку, поскольку Он питает и поддерживает нас Своим Духом. Во всех частях мира разлита сила Духа, поддерживающая эти части в должном состоянии. Небу и земле она дает наблюдаемую нами крепость, а животным – возможность двигаться. Вовсе не так, как болтают безумные люди: будто богами исполнено все, и, больше того, даже камни являются богами. Но так, что Бог чудесною силой и внушением Собственного Духа сохраняет все, созданное Им из пустоты. Кроме того, особо упоминается о людях. Ведь Павел говорит, что им не следует далеко искать близко пребывающего от них Бога. Далее, поскольку человеческая жизнь превосходнее простого движения, а движение – бытия, Павел на первом месте помещает самое главное, постепенно спускаясь до простого существования. Смысл его слов следующий: не только жизнь дается нам от одного лишь Бога, но и всякое движение. Более того, даже существование, низшее из всех трех, происходит из того же источника. Я утверждаю, что жизнь – самое превосходное качество в людях. Ведь они не только обладают жизнью и движением, общими со скотами, но также наделены разумом и пониманием. Посему Писание особо прославляет вышеозначенный ниспосланный от Бога дар, и делает это вполне заслуженно. Так Иоанн (1:4), упоминая о вселенском сотворении, не без причины отдельно добавляет, что жизнь была светом для людей. Теперь мы видим: все, не знающие Бога, не знают самих себя. Ведь Бог не только присутствует в их выдающихся умственных способностях, но и в самом их существовании. Собственно бытие подобает одному лишь Богу, все остальные существуют только в Нем. Данный отрывок также учит: Бог не создал мир таким образом, что потом удалился от Собственных дел. Мир стоит силой Божией, и Тот, Кто единожды стал Создателем, продолжает оставаться вечным Управителем. Так что мы всегда и усердно должны размышлять об этой постоянной поддержке, дабы мысль о Боге постоянно приходила нам на ум.

Некоторые из ваших стихотворцев. Павел цитирует полустишие из Арата не столько из-за его авторитета, сколько для внушения стыда афинянам. Ведь подобные поэтические свидетельства проистекают не откуда-нибудь, а от природы и здравого смысла. И не удивительно, что Павел, обращаясь к неверующим людям, не знающим истинного благочестия, воспользовался свидетельством поэта, упоминающего о знании, от природы вложенном и запечатленном в человеческих сердцах. Довод же папистов сильно от этого отличается. Они настолько опираются на человеческие свидетельства, что противопоставляют их божественному Слову. Они не только считают учителями веры Иеронима, Амвросия и остальных святых, но и хотят связать нас речениями собственных зловонных пап не иначе, как словами Бога. Даже больше: они не стыдятся приписывать Аристотелю такой авторитет, что в сравнении с ним в школах молчат пророки и апостолы. Теперь возвращаюсь к толкованию настоящего отрывка. Нет сомнения, что Арат говорил тогда о Юпитере. Однако Павел неосознанно сказанное поэтом о своем Юпитере приспособил к истинному Богу, придавая словам иной смысл. Поскольку люди по природе наделены определенным чувством Бога, они черпают из этого источника подлинные принципы. Хотя, как только они начинают думать о Боге, тут же изнемогают в собственных превратных умствованиях. Таким образом, чистое семя вырождается в разные искажения. Но, несмотря на это, первоначальное знание о Боге продолжает в них пребывать. Пользуясь этим, сказанное Вергилием о вымышленном Юпитере, что Им исполнено все, никто из здравомыслящих не усомнится приложить к истинному Богу. Больше того, Вергилий, желая выразить силу Божию, ошибочно приводит ложное Его имя. Что же касается смысла слов, то, может быть, Арат считал, будто в человеческих душах содержится нечто божественное. Подобно тому, как манихеи воображали, что души происходят от Бога. Так Вергилий, говоря о мире:

Но Дух изнутри нас питает, и разум, разлитый в суставах, 
Приводит всю массу в движенье...

Больше философствует по образу платоников, чем ясно сознает, что мир поддерживается таинственным божественным воздействием. Однако это измышление не помешало Павлу утвердить правильную аксиому, хоть и искаженную людскими выдумками: люди являются родом Божиим, поскольку превосходством своей природы свидетельствуют о чем-то божественном. Именно этому и учит Писание: мы созданы по образу и подобию Божию. То же Писание учит во многих местах, что мы становимся детьми Божиими по вере и незаслуженному усыновлению, когда прививаемся к Христову телу и, возрожденные Духом, начинаем быть новым творением. Но, означая Сам Дух из-за Его многочисленных видов благодати разными именами, Писание также, вполне естественно, в разном смысле использует термин «дети». Все смертные без разбора зовутся детьми Божиими, поскольку разумом и пониманием ближайшим образом приступают к Богу. Однако образ Божий в них почти полностью стерт. От него остаются лишь блеклые линии. Посему заслуженно имя это ограничено одними верующими, наделенными Духом усыновления и представляющими Небесного Отца светом разума, праведностью и святостью.

стих 29

Мы, будучи родом Божиим. Павел выводит, что Бога нельзя изображать в рисунках или скульптуре. Ведь Он восхотел, чтобы образ Его пребывал в нас самих. Душу, в которой собственным образом заключен божественный образ, изобразить нельзя. Значит, еще абсурднее желать изобразить Самого Бога. Теперь мы видим, сколь сильно оскорбляют Бога те, кто приписывает Ему телесный облик, в то время как душа человека, содержащая лишь искорку божественной славы, не допускает ничего подобного. Далее, поскольку нет сомнения, что Павел обрушивается здесь на общее суеверие всех язычников, желавших изобразить Бога телесными знаками, надо придерживаться общего учения: сущность Божию дурно и нечестиво искажают, а истину Его обращают в ложь, всякий раз, когда величие Его представляют в каком-либо видимом образе. Как учит и сам Павел в первой главе Послания к Римлянам (ст.23).

Хотя во все века идолопоклонники пытались себя оправдывать, пророки не напрасно возражали им теми же словами, которые ныне приводит Павел: Бог становится подобным дереву, камню или золоту, когда Ему изготовляют образ из мертвой и тленной материи. Язычники использовали идолы, дабы по мере своей грубости лучше разглядеть близкого к себе Бога. Однако, поскольку Бог неизмеримо превосходит способности нашего разума, всякий пытающийся постичь Его собственной мыслью искажает Его славу превратным и ложным воображением. Посему не подобает нечто измышлять о Боге по собственному разумению. Затем, что еще хуже, вполне очевидно: люди воздвигают Богу статуи только потому, что мыслят о Нем нечто плотское, отдающее бесславием.
Сегодня ничуть не более извинительны наши паписты. Какие бы отговорки они ни приводили для оправдания изображений, коими пытаются выразить Бога, поскольку заблуждение их одинаково с заблуждением древних, их обличают те же самые пророческие свидетельства. То, что паписты пытаются приводить такие же извинения, какие раньше приводили язычники, явствует из их собственных книг. Посему пророки не могут у них избежать упреков в том, что чрезмерно подчеркивают тяжесть идолопоклонства, больше того, возводят на него ложные обвинения. Однако, здраво все обдумав, все правильно мыслящие поймут: любые, даже утонченнейшие ловкачи, прибегающие к всевозможным доводам, изобличаются одним единственным безумием: они пытаются служить Богу посредством идолов. Там, где я вместе с Эразмом перевел «Божество», Лука говорит τό θεΐον в среднем роде, означая этим божескую сущность. Поскольку Павел отрицает, что Бог подобен золоту или серебру, или камню, являясь предметом человеческого искусства или вымысла, он исключает сразу и материю, и форму, осуждая любые людские измышления, искажающие истинную природу Божию.

стих 30

Времена неведения. Тот, кто верит в истинность народного мнения, в то, что одобрено долгим обычаем и принято по общему согласию всех, мог бы возразить Павлу: Зачем ты разрушаешь учение, принятое от начало мира столькими поколениями? Кому доказываешь ты, что весь мир обманывался столь длительное время? Как и сегодня нет такого гнусного богохульства, которое паписты не надеялись бы защитить подобными доводами. Павел же упреждает это возражение. Он учит: люди заблуждались столь долго потому, что Бог не протянул им с неба руку, дабы вывести на правильный путь. Может показаться глупым, что мужи, наделенные разумом и суждением, постыдно заблуждались в столь важном вопросе. Однако Павел хочет сказать: люди не будут знать меры в заблуждениях, покуда на помощь им не придет Бог. На вопрос же, почему Бог не подал им скорого врачевства, Павел отвечает лишь одно: таким было Его благоволение.

Действительно, почему Бог внезапно возжег свет Своего учения, хотя раньше четыре тысячи лет позволял людям блуждать в потемках? Причина этого для нас непостижима. По крайней мере, о ней молчит Писание. Так что здесь более уместна сдержанность, чем неумеренное любопытство. Все, не позволяющие Богу по Собственному усмотрению говорить или молчать, пытаются призвать Его к ответу. А это более, чем недостойно, и противоречит самой природе. Затем, те, кто не довольствуется Его мудростью и тайным советом, с необходимостью начнут спорить с Павлом, ясно учащим, что неведение усиливалось в мире, доколе Богу было угодно его терпеть. Другие толкуют иначе: Бог щадил неведение язычников, словно потворствуя им и не желая наказывать. Однако подобная мысль полностью чужда замыслу и намерению Павла. Он никак не пытается преуменьшить людскую вину, и хочет лишь возвеличить неожиданно воссиявшую благодать Божию. Ложность приведенного толкования явствует и из других мест. Ведь те, кто согрешил без закона, погибнут без закона. В итоге, Павел хочет показать, сколь слепы люди, доколе им не явит Себя Бог.
Почему же Он не сразу разогнал мрак? На это не следует дерзко и с любопытством искать причину. Но все, что было угодно Богу, без сомнения должно казаться правильным и нам. Хотя и жестко звучат слова о том, люди, по попущению Божию, много веков несчастно себя обманывали, нам надлежит довериться божественному провидению. Если же в нас когда-то возникнет пустая и порочная жажда к знанию, то давайте сразу вспомним, сколь часто учит Павел о тайне, сокрытой от века, о том, что язычникам неожиданно воссиял свет Евангелия. Вот образец многообразной премудрости Божией, превосходящей всякое людское разумение. Будем же помнить: вина не снимается с людей из-за того, что Бог не восхотел исправлять их заблуждения. Ибо их всегда обличала собственная совесть, не позволяя избегнуть заслуженного осуждения. Павел же, сказав, что мир заблуждался по попущению Божию, сделал это не для того, чтобы переложить на Бога вину, но устранил повод для вредных и любопытных вопрошаний. Отсюда мы узнаем, сколь почтительно и умеренно надо думать о провидении Божием. Дабы кто не дерзал по гордыне человеческой природы выпытывать у Бога отчета в Его делах.
Далее, это поучение сегодня не менее полезно нам, чем людям того времени. Враги возродившегося Евангелия считают абсурдом, что Бог во время папского отступничества столь долго позволял людям заблуждаться. Словно Ему не позволено, не давая отчета, попускать человеческое неведение и сегодня, как в те далекие времена. Прежде всего, надо отметить, с какой целью это все говорится. Чтобы неведение прошлых времен не мешало нам сразу же выказать повиновение обратившемуся к нам Богу. Многие думают, что, имея союзниками отцов и ссылаясь на длительный обычай, они тем самым вполне оправдывают свое заблуждение. Больше того, они охотно и жадно хватаются за эту отговорку лишь бы не повиноваться Слову Божию. Павел же отрицает, будто ссылка на неведение отцов может служить извинением, избавляющим от обязанности слушать Бога. Хотя и сами они не невинны перед Богом, еще более нетерпимой будет вялость наша, если мы станем слепнуть при ярком свете дня, и при звуке евангельской трубы оставаться глухими и сонными.

Ныне повелевает людям всем. Этими словами Павел учит: как только Бог начинает говорить, сразу же следует обращать к Нему слух. Согласно написанному (Psalms 94:7-8): сегодня, если глас Его услышите, не ожесточайте сердца ваши. Никак не извинительно превозношение тех, кто, несмотря на милостивое приглашение со стороны Бога, не пользуется этой возможностью. Между тем, из данного отрывка мы узнаем, с какой целью проповедуется Евангелие. А именно: чтобы Бог вернул нас к себе от прежних житейских заблуждений. Значит, всякий раз, как в наших ушах звучит евангельский глас, будем знать: это Бог призывает нас к покаянию. Также следует отметить: речь приписывается здесь Самому Богу, хотя Он и обращается через людей. Ибо полный авторитет, подобающий небесной истине, имеется у Евангелия лишь тогда, когда вера наша видит в Боге Предводителя всех пророчеств и зависит только от Его уст.

стих 31

Он назначил день. Упоминание о страшном суде добавлено с целью стряхнуть со слушателей оцепенение. Мы знаем, сколь сложно для людей отречься от самих себя. Так что их необходимо силой принуждать к покаянию. А это нельзя сделать лучше, нежели призвав их к судилищу Божию и напомнив об ужасном суде, который нельзя ни презреть, ни избежать. Итак, будем помнить: учение о покаянии процветает лишь тогда, когда люди, по природе желающие себе льстить, пробуждаются от страха перед судом Божиим. И к евангельскому учительству пригодны лишь те, кто, являясь глашатаем и герольдом Верховного Судьи, призывает виновных к ответу и возвещает грядущее воздаяние так, словно последнее уже находится в Его деснице. И не напрасно добавлено: «праведно», или: «по правде». Хотя на словах все признают, что Бог – праведный Судья, мы видим, что обычно это бывает лукавством. Ибо люди не позволяют Богу требовать отчета, превышающего их знание и разумение. Итак, Павел хочет сказать, что люди ничего не выигрывают от пустой лести. Они не смогут помешать праведности Божией, объявляющей позором перед Богом то, что кажется людям возвышенным. Ведь Бог будет следовать не пожеланиям смертных, а Им же установленному правилу.

Посредством предопределенного Мужа. Нет сомнения, что Павел многое сказал тогда о Христе, дабы афиняне знали: Он – Сын Божий, через Которого миру дано спасение, и Которому дана всякая власть на небе и на земле. Иначе приводимая речь была бы неспособной кого-либо убедить. Но Лука счел достаточным привести краткий итог сказанного. Вероятно, что сначала Павел говорил о благодати Христовой, и прежде, чем провозгласить Его Судьей, показал людским Искупителем. Однако, поскольку Христос часто подвергается презрению, предлагая Себя как Искупителя, Павел возвещает, что однажды Он отомстит за нечестивое презрение. Ведь через Него будет судим весь мир. Глагол όρίζειν можно отнести как к тайному совету Божию, так и к его внешнему проявлению. Но поскольку первое толкование принято больше, я охотно с ним соглашусь. То есть: Бог Своим вечным советом назначил Сына Судьей над миром. Дабы отверженные, отвергающие власть Христову, знали, что напрасно воюют с нерушимым божественным установлением. Поскольку же мысль о том, что Бог будет судить мир через человека, находится за пределами человеческого разума, Павел добавляет, что достоинство Христово, в которое трудно поверить, подтверждено Его воскресением. Воля Божия должна пользоваться у нас таким почтением, что каждый обязан без промедления подписываться под любым ее решением. Но поскольку ради извинения часто ссылаются на неведение, Павел ясно учит, что Христос воскресением Своим ясно предстал Судией мира, и людским очам стало явлено то, что Бог еще прежде у Себя постановил. Главный же пункт учения, приводимый Лукой в немногих словах, Павел изъяснял долго и подробно. Он упомянул не только о воскресении Христа из мертвых, но и, как подобает, рассуждал о силе Его воскресения. Ибо зачем воскрес Христос, если не для того, чтобы стать первенцем воскресших? И зачем воскреснем мы, если не для жизни или смерти? Отсюда следует: воскресение Христово объявило и доказало, что именно Он – Судья над всем миром.

стих 32

Одни насмехались. Здесь мы видим, сколь неодолима людская самоуспокоенность. Их не тревожит ни божественное судилище, ни величие Верховного Судьи. Ранее мы говорили, что предъявлять взору людей божественный суд – самый острый стимул побудить их бояться Бога. Но ожесточение презрителей было столь непрошибаемым, что сказанное о будущем отчете за собственную жизнь они без колебаний высмеивают как басню. Однако у евангельских служителей нет причин из-за этого воздерживаться от порученной проповеди суда. Пусть нечестивые смеются. Само учение, над которым они потешаются, обличит их так, что, наконец, они поймут напрасность своего противления. И не удивительно, что афиняне высмеяли эту часть Павловой речи. Она содержала в себе тайну, сокрытую от человеческого разума, о которой даже лучшим философам никогда ничего не приходило на ум. И мы не можем постичь ее иначе, нежели вознеся очи собственной веры к неизмеримой божественной силе. Однако же речь Павла не осталась вовсе бесплодной. Среди слушателей были и такие, кто начал кое в чем преуспевать. Признаваясь, что желают снова его послушать, они тем самым хотят сказать: хотя у них и нет полного убеждения, но все же имеется первоначальное впечатление, побуждающее к новым исследованиям.

стих 34

Между ними был Дионисий. Из того, что Лука называет одного мужа и одну женщину, ясно видно: в начале число верующих было невелико. Другие люди, упомянутые им, оставались как бы в нерешительности. Они не отвергали полностью учение Павла, но и не были столь серьезно им затронуты, чтобы соединиться с учениками. Прежде всего, Лука упоминает Дионисия, поскольку тот пользовался среди горожан особой властью. Похоже, что и Дамарь была одной из первых женщин в городе. Далее, смешны потуги папистов из судьи сделать астролога, что следует приписывать отчасти их незнанию, а отчасти – дерзости. Ничего не зная про Ареопаг, они позволяют себе полную вседозволенность в домыслах. Чрезвычайно грубо варварство тех, кто приписывает Дионисию книги о небесной и церковной иерархии, а также о божественных именах. Небесная иерархия не только полна глупых монашеских россказней, но и просто кишит абсурдными измышлениями и нечестивыми спекуляциями. Книги о церковной иерархии сами говорят о том, что составлены много столетий спустя, когда чистота христианства уже была искажена кучей всевозможных обрядов. Книга же о божественных именах, хотя и содержит нечто достойное внимания, больше поучает тонкостям, чем твердому благочестию.