Bible Commentaries
Деяния 15

стих 1

Сказав о том, как Варнава и Павел победно завершили многочисленные битвы с врагами Евангелия, Лука начинает рассказ о домашней войне, принесшей им немалое искушение. Так всеми способами надлежало подтвердить их учение и служение, дабы стало еще очевиднее: против всех нападок мира и сатаны апостолов укреплял Сам Бог. И особое подтверждение их учения состояло в том, что оно, испытав столько наветов, тем не менее устояло, и ходу его не могли помешать столь многочисленные препятствия. С этой целью Павел величественно возвещает, что извне участвовал во многих сражениях, внутри же одолел многочисленные страхи.
Особенно достойна упоминания нижеприведенная история. Хотя по природе мы все ужасаемся креста и любого вида гонения, больше опасности таится во внутренних разногласиях, способных сломить и расшатать наше мужество. Когда тираны обрушиваются на нас с насилием, наша плоть боится, и те из нас, кто не наделен духом отваги, трепещут всем сердцем. Но совесть тогда в собственном смысле никак не искушается. Такое состояние признается неизбежным для Церкви. Но когда случается враждовать братьям по вере, и Церковь возмущается внутри самой себя, немощные души непременно смутятся и ослабнут. Особенно там, где спор идет об учении, единственных узах братского единства. Так что, больше всего мешают Евангелию внутренние разногласия. Ведь они не только смущают немощную совесть, но и дают нечестивым повод для хулы. Посему следует тщательно изучить приведенную историю, чтобы понять: вовсе не ново, если между теми, кому проповедуется одно и то же Евангелие, возникает спор об учении. Ведь ветреные люди не могут сделать себе столь вожделенное для них имя без того, чтобы ввести какие-то собственные измышления.

Несомненно: поскольку Бог – един, едина также и истина. Посему Павел, желая призвать верующих к взаимному согласию, пользуется следующим аргументом: один Бог, одна вера, одно крещение, и т.д. Esther 4:6. Но поскольку мы видим, как возникают порочные люди, пытающиеся разорвать Церковь на части, а Евангелие извратить или сделать подозрительным чуждыми измышлениями, нам должна быть известна хитрость сатаны. Посему Павел в другом месте (1 Corinthians 11:19) говорит, что ереси появляются для того, чтобы открылись опытные люди. Действительно, Господь Своим чудесным советом высмеивает хитрость сатаны, проверяя веру Своих подобными испытаниями и наделяя Слово очевидной победой. Он делает так, что истина сверкает тем сильнее, чем яростнее ее пытаются затмить нечестивые. Но надлежит тщательно взвесить все указанные Лукой обстоятельства этой истории.

Некоторые пришедшие из Иудеи. Данный предлог способен был обмануть даже благонамеренных. Иерусалим не без причины пользовался у церквей наивысшей честью. Христиане почитали его не иначе, как мать. Ведь из этого источника растеклись по миру реки Евангелия. И вот, приходят мошенники, ссылаясь на апостолов и утверждая, что говорят лишь то, чему от них научились. Этим дымом они затмевают взор, по крайне мере, простецов. А легковесные и негодные люди жадно хватаются за представившийся повод. Волнение, возникшее в церкви, подобно буре вынуждает колебаться даже добрых и умеренных. Итак, следует отметить хитрость сатаны, злоупотребляющего именами святых и пускающего пыль в глаза простецов. Так что те, из-за почтения к людям, не дерзают вопрошать о самом деле.

Лука не говорит ясно, каким мотивом руководствовались эти болтуны. Вероятно, причиной противостояния Варнаве и Павлу служила для них κακοζηλίαν. Имеются определенные трудновыносимые люди, которым нравится только свое собственное. Ранее они видели, что в Иерусалиме соблюдается обрезание и другие обряды закона. И куда бы ни приходили, они не могли терпеть ничего нового и отличного. Словно пример одной церкви обязывал всех остальных. Но если подобные люди и создают смуту по неразумному рвению, внутри их понуждает самомнение и науськивает гордыня. Между тем, сатана получил желаемое: умы благочестивых застлал дым, так что они едва отличали черное от белого. Значит, следует опасаться той заразы, чтобы одни предписывали другим закон по собственному обычаю, чтобы пример одной церкви самопроизвольно становился общим правилом. Опасаться надо и другого: чтобы уважение к людям не мешало и не ставило помехи исследованию какого-либо дела. Ведь если сатана преображается в ангела света, если он часто с богохульной дерзостью использует святое имя Божие, что удивительно, если столь же порочно он играет именами и титулами святых.

Наконец, исход дела показывает: апостолы меньше всего хотели возложить на язычников бремя закона. Сатана пытался ввести это заблуждение. Часто происходит так, что воюющие против учения Христова присваивают себе титул Его слуг. Значит, есть лишь одно средство: приступать к исследованию дела непредвзято и здраво. Соблазны же надлежит устранять, дабы не думали мы, что дети Божии от этого между собой бранятся. Ведь сатана лживо претендует на их имена и использует в качестве личин, устрашающих простецов во время битвы.

стих 2

Когда же произошло разногласие. Не слабое искушение: Павла и Варнаву впутали в бранчливую дискуссию. Уже в одном разногласии имелось достаточно зла. Но стало еще хуже, когда распря разгорелась настолько, что апостолы были вынуждены враждебно состязаться с братьями. Добавь к этому бесславие, которое навлекло на них это событие в глазах неопытных и простаков. Как будто они своим упорством смущали и нарушали мир церкви. Обычно случается так, что рабы Христовы, испытав несправедливые попреки, и добросовестно защитив правое дело, в конце, несмотря на все скорби, пересиливают ненависть других. Значит, им надлежит обладать непобедимой крепостью души, дабы презирать распространяемые о себе левые слухи. Посему Павел хвалится в другом месте, что возымел успех, пройдя через бунты и восстания (2 Corinthians 6:5). Кроме того, рабам Христовым надлежит придерживаться правила: избегать по мере сил всякого разногласия. И если сатана когда-нибудь посеет смуту и распрю, они должны пытаться ее загасить. Пусть же они делают все, способное сохранить единство. Но там, где подвергается нападкам истина Божия, они не должны избегать любых сражения для ее защиты, и обязаны без сомнений и отважно противостоять врагам, хотя бы небо упало на землю.

Мы же, наученные этим примером, всякий раз, как в церкви возникают распри, будем стараться понять, по чьей вине это произошло. Дабы не осудить необдуманно верных служителей Христовых, основательность которых скорее достойна похвалы. Ведь они бестрепетно противостоят столь яростным атакам дьявола. А затем вышло так, что сатана оказался связанным, дабы не вредить учению Павла. Ведь если ему было бы позволено вредить, сколько он хочет, то вера язычников полностью бы извратилась, Евангелие, проповеданное Павлом, пало, а дверь призвания народов оказалась закрытой.
В-третьих, научимся тому, что надо своевременно угашать любые споры, дабы те не разгорелись во всю мощь. Ведь сатана через разногласия желает лишь возжечь столько же пожаров. И наоборот, видя, как возмутилась первая в мире церковь, и лучшие служители Христовы прошли через волнения и смуты, не будем бояться, словно чего-то нового и неожиданного, если и сегодня произойдет нечто подобное. Но, прося у Бога такого же исхода, какой Он дал тогда, будем побеждать все волнения с той же несгибаемой верой.

Если не обрежетесь. Этими словами Лука кратко описывает постановку вопроса. А именно: мошенники хотели связать совесть необходимостью соблюдать закон. Здесь говорится только об обрезании, но из контекста легко вывести, что спор шел о соблюдении всего закона. Кроме того, поскольку обрезание было словно торжественной инициацией по отношению к остальным обрядам закона, путем синекдохи под одной из частей разумеется весь закон. Враги Павла не отрицали, что Христос является Мессией, но, становясь христианами, одновременно удерживали древние законнические обряды.

На первый взгляд, их заблуждение могло показаться терпимым. Почему же еще Павел, по крайней мере некоторое время, им не противостоял, дабы не смущать Церковь спорами? Ведь распря касалась внешних вещей, о которых Павел в другом месте запрещает спорить слишком ожесточенно. Однако имелись три веских основания, вынудивших его к сопротивлению. Если соблюдение закона было необходимым, спасение людей стало бы связанным с делами. А его надлежит основывать только на благодати Христовой, дабы вера обрела спокойствие и мир. Итак, Павел, видя, как незаслуженной праведности веры противопоставляют законнический культ, уже не мог молчать, если не хотел предать Самого Христа. Когда противники стали утверждать, что спасется лишь тот, кто соблюдает закон Моисея, они тем самым славу за спасение передавали делам, и, поколебав упование, мучили беспокойством несчастные души.

Затем речь шла о весьма важном деле: о лишении верующих свободы, купленной Христовой кровью. Хотя внутренняя свобода Духа была у отцов общей с нами, мы все же знаем, чему учит Павел (Galatians 4:1,Galatians 4:3). А именно: их заключили под детоводительство закона, так что они мало отличались от рабов. Мы же после пришествия Христова, разрешенные от водительства закона, словно по окончании опеки, действуем много свободнее. Третий порок этого учения состоял в том, что оно полностью затмевало евангельский свет, или, по крайней мере, покрывало его мглою, дабы Христос, солнце праведности, не мог источать полноценное сияние. В итоге, с христианством было бы покончено, если бы Павел уступил подобным начинаниям. Итак, он вступил в сражение не за внешнюю необрезанность плоти, а, во-первых, за незаслуженное спасение, во-вторых, за избавление благочестивой совести от проклятия закона и вечной смерти, и, в третьих, за то, чтобы, по устранении всех препятствий, благодать Христова воссияла как бы при ясном и безоблачном небе.

Добавь к этому, что эти болтуны наносили закону тяжкое оскорбление, нечестиво искажая его правильное употребление. Подлинное служение закона состояло в том, чтобы подобно детоводителю приводить детей за руку ко Христу. Значит, закон искажается самым значительным образом, когда под его предлогом преуменьшается сила и благодать Христова. Так же и мы должны смотреть в корень, устраняя возникшие разногласия, дабы молчанием не предать истину Божию, всякий раз как видим ее атакуемой сатаною. Да не дрогнут от каких-либо опасностей наши души, да не ослабнут от поношений и клеветы. Ведь чистую религию надобно утверждать постоянно, даже если небо готово обрушиться на землю. Рабам же Христовым не подобает предаваться любопрению. Итак, если возникнет какой-либо спор, они попытаются утихомирить его смирением, а не орать во весь голос. Затем, они будут тщательно остерегаться излишних и пустых прений, и не станут возбуждать споры по пустякам. Однако там, где сатана разойдется вовсю, и станет невозможным сохранить чистую религию без борьбы, они с необходимостью соберутся с силами и восстанут на брань. Да не усомнятся они за нее вступить в самую суровую битву. Да, мир – вещь желанная, но проклят тот мир, который покупают такой ценою. Ценою гибели Христова учения. Ведь только через него мы приходим к святому и благочестивому единству.
Сегодня паписты сеют к нам великую ненависть, говоря, будто мы возбуждаем гибельные волнения, потрясающие весь мир. Но наша защита готова: хуления на Бога, которые мы обуздываем, слишком жуткие, чтобы можно было их терпеть. Посему на нас нет никакой вины. Ведь мы пошли на войну с людьми по той же самой причине, по которой надо воевать даже с ангелами. Пусть они вопят, как им вздумается, нам же достаточен пример Павла, дабы не быть прохладными и медлительными в защите благочестивого учения, когда служители сатаны всеми силами его ниспровергают. Ибо их безумное неистовство не должно победить стойкость рабов Божиих. Когда Павел яростно противостал лжеапостолам, из конфликта в конце концов разгорелся бунт. Однако Дух Божий не винит его по этой причине. Скорее Он хвалит святого мужа за стойкость, которую Сам же ему дал.

Положили ... отправиться. Дух Божий подсказал использовать это средство для усмирения бунта, который иначе мог бы привести к совершенно гибельной ситуации. Отсюда мы научаемся: всегда следует искать способы, подходящие и удобные для устранения разногласий. Поскольку Бог весьма настойчиво заповедует нам мир, пусть верующие на деле покажут, что не мешают со своей стороны церковному миру. На первом месте у них всегда должна быть истина, утверждая которую, они не боятся никаких волнений. Однако они будут так контролировать свою пылкость, что не отвергнут и повод для добротного примирения. Больше того, они сами измыслят для этого любые возможные пути, и проявят изобретательность в их поисках.

Итак, надо придерживаться золотой середины, дабы, уловляясь чрезмерным рвением, не преступить допустимые пределы. В защите истинного учения нам подобает быть пылкими, а не надменными и дерзкими. Итак, научимся двум добродетелям: которых Дух Божий восхваляет в Павле. Когда нечестивые вызвали его на бой, он без колебаний принимает их вызов. Но, прибегая и к средству умиротворения, показывает, сколь сильно не желает войны. Иначе можно было бы сказать, что апостолы не утруждают себя переговорами и упорно настаивают на своем. Но Павел не позволяет винить себя в отсутствии стремления к миру. Добавь к этому, что немощные и невежды могли бы плохо подумать, видя, как два человека отделяются от всех рабов Христовых. Но благочестивые учителя не должны небречь поводом для укрепления веры, показывая свое согласие с остальной Церковью. Павел не зависел от воли прочих апостолов, он не изменил бы своего мнения, даже если бы увидел их своими противниками. Ведь он не должен был уступать в этом даже ангелам, как и сам хвалится в первой главе Послания к Галатам (ст.8). Но дабы нечестивые не клеветали на него, как на человека слишком себе приверженного и горделивого, угождающего себе и презирающего остальных, Павел подобающим и полезным для Церкви образом выказал готовность дать отчет в своем учении. Затем, он выступал перед апостолами с твердым упованием на победу, ибо знал, каким будет их предстоящий суд. Ведь ими управлял тот же самый Дух.
Однако можно спросить: с каким замыслом антиохийцы послали Варнаву и Павла к прочим апостолам? Если они почитали их настолько, что оставались бы в сомнениях, покуда те не решили бы вопрос в ту или иную сторону, вера их оказалась бы шаткой и почти никакой. Однако ответ готов: зная, что все апостолы посланы Христом, давшим им одинаковые заповеди, антиохийцы были твердо убеждены в предстоящем успехе. Нет сомнения, что этот совет дали испытанные и мудрые мужи, хорошо знавшие, что мошенники напрасно претендуют на авторитет Петра и Иакова. Посему антиохийцы просили апостолов лишь оказать помощь в благом деле. Для той же цели с самого начала собирались все святые соборы, дабы мудрые и наученные Слову Божию люди разрешали споры не по своей прихоти, а по божественному авторитету.
Это полезно отметить, чтобы паписты не смутили кого своими напрасными воплями. Они, дабы ниспровергнуть Христа и Его Евангелие, а также угасить всякое благочестие, выставляют перед нами соборы, словно любое человеческое определение надо считать небесным откровением. Однако если сегодня святые отцы проводили бы заседания, то единодушно возопили бы: меньше всего они желали или намеревались постановить нечто без водительства Христа, единственного Учителя как для них, так и для нас. Не говорю уже о том, что паписты опираются только на незаконные соборы, отдающие только грубым невежеством и варварством. Но даже самые лучшие соборы надо призвать к правилу подчинения Слову Божию. Имеется горькая жалоба Григория Назианзина о том, что никакой собор не получил благополучного исхода. Нельзя отрицать, что все лучшее, некогда процветавшее и царившее в Церкви, спустя сто лет превращалось в свою противоположность. Значит, если бы этот святой муж жил в наше время, сколь яростно отверг бы он болтовню папистов? Тех, кто без стыда притворное одурачивание выдает за законные соборы. Причем с намерением обессилить Слово Божие, всякий раз как глупцы и тупицы постановят то, что им вздумается.

стих 3

Быв провожены церковью. Из того, что от имени всей церкви Павлу и Варнаве были приданы спутники, обязанные их проводить, можно заключить: все благочестивые стояли на их стороне и считали свое дело общим с ними. Посему они постановили послать Павла и Варнаву с тем же намерением, с каким и сами они хотели отправиться, дабы обуздать смутьянов, ложно выдававших себя за апостолов. Слова же о том, что апостолы в пути рассказывали братьям о чудесном обращении язычников, свидетельствуют: они шли в Иерусалим без страха, но уверенно возвещали то, чему и ранее открыто учили. Итак, они не идут как обвиняемые, собираясь защищаться перед судьями, но везде всеобщим мнением подкрепляют божественную заповедь об отмене обрядов. Они не презирали суждение прочих апостолов, но не могли считать себя обвиняемыми, зная, что ни им, ни другим не позволено иначе решать это дело. Отсюда их уверенность в изъявлении радости. К этому добавляется радость благочестивых, соглашавшихся и с учением Павла, и с призванием язычников.

стих 4

Они были приняты церковью. Под церковью Лука разумеет сам народ и все ее тело. Затем особое место он отдает апостолам и пресвитерам, в первую очередь принявшим Варнаву и Павла. Далее, поскольку у апостолов не было в Иерусалиме постоянного местопребывания, и они ходили везде, куда их призывало дело, в иерусалимской церкви имелись свои пресвитеры, коим было поручено церковное управление. В чем же было отличие апостольского от пресвитерского служения, мы говорили в другом месте. Сколь братской была любовь у апостолов и пресвитеров явствует из того, что они не только дружески принимают Варнаву и Павла, но и, услышав об успехе их трудов, радуются Божией благодати. Лука снова использует оборот, встретившийся в предыдущей главе: они рассказали все, что Бог с ними соделал. Здесь надо помнить о том, что уже было сказано: апостолы не делают Бог своим соработником, но целиком приписывают Ему славу за совершенное дело. Итак, то, что Бог совершил через Павла и Варнаву, названо сделанным вместе с ними. И так же говорится, что Бог вершит с нами милость, когда помогает нам в скорби.

стих 5

Некоторые из фарисейской ереси. Лука намеренно определяет разновидность людей, пытавшихся в Иерусалиме помешать Павлу. Вероятно, что зло проистекало из этого же источника. То есть, Лука ясно говорит: веяния идут из той же секты, откуда вышли зачинатели превратных споров. Хотя они и присоединились ко Христу, в них имелись остатки прежнего образа мыслей. Мы знаем: какая у фарисеев была гордыня, какое самоупование, какая надменность. Они оставили бы все это, если бы истинно облеклись во Христа. Подобно тому, как в Павле не осталось ничего от фарисея. Но большая их часть от долгого навыка приучилась к упорству и своеволию, от которых не так легко избавиться. Поскольку среди них в наивысшей степени царило лицемерие, они приписывали обрядам, скрывавшим их пороки, больше должного. Их также обуревала гордыня, внушая желание тиранически подчинять других своим прихотям. Хорошо известно, что монахи страдают обеими этими болезнями. Поэтому нет никого более яростного в преследованиях церкви, никого, более упорного в презрении к Слову Божию. Мы видим, как многие, ушедшие от них, отбрасывают куколь, но никогда от отвыкают от обретенных в монашестве нравов.

стих 6

Апостолы и пресвитеры собрались. Лука не говорит, что собралась вся Церковь, но лишь те, кто выделялся ученостью и суждением, кто по долгу службы мог быть законным судьей в данном вопросе. Возможно, что рассуждение проводилось в присутствии народа. Но, дабы кто не подумал, что народ без разбора допускался до обсуждения дела, Лука ясно называет апостолов и пресвитеров, поскольку они больше подходили в качестве судей. Кроме того, мы должны знать: данная форма и порядок созыва синодов установлены Богом, когда возникает какой-нибудь спор, который нельзя решить иначе. Поскольку многие ежедневно восставали против Павла, возникший спор, угрожавший великой гибелью и уже дошедший до враждебных столкновений, и привел апостола в Иерусалим.

стих 7

По долгом рассуждении. Хотя были избраны мудрые мужи и общепризнанные учителя, даже они не могли сразу придти к согласию. Откуда явствует: как Господь даже тогда упражнял Свою Церковь посредством людской немощи, дабы научить ее смиренномудрию. Добавь к этому, что на созванном соборе, на котором Он Сам председательствовал, Господь позволил подвергнуть обсуждению и спорам главный артикул христианского учения. Дабы мы не удивлялись тому, что даже благочестивым и опытным людям порой случается впасть в заблуждение. Ибо некоторые из них были не настолько умны, чтобы сразу узреть значение этого вопроса.

Думая, что закон следует соблюдать, и увлекшись необдуманным рвением, они не видят, в какой лабиринт загоняют свою и чужую совесть. Они думали, что обрезание – вечный и нерушимый символ божественного завета. Такое же мнение имелось у них относительно закона. Посему Петр больше всего старается правильно поставить совершенно непонятный для многих вопрос. Его речь состоит их двух частей. Во-первых, на основании авторитета Божия он заявляет, что язычников не следует вынуждать к соблюдению закона. Во-вторых, учит, что все людское спасение извратится, если на совесть набросить эту узду. Итак, первая часть речи, в которой он говорит о своей божественной миссии для научения язычников и о схождении на них Святого Духа, означает следующее: не люди по своей дерзости отменили обряды закона, автор этой отмены – Сам Бог. Когда же все увидели в этом божественный авторитет, сразу же устранились всяческие сомнения. Ведь вся наша премудрость в том, чтобы покориться приказу Божию и ставить Его волю выше всех иных доводов. Теперь надлежит взвесить слова Петра, коими он доказывает, что свобода от ярма закона дана язычникам от Бога.

Вы знаете. Он зовет присутствующих свидетелями, дабы кто не подумал, что речь идет о чем-то неясном и сомнительном. История была известна всем. И Петр показывает, что они слепотствуют при ясном свете, неправильно разумея дела Божии. Больше того, они еще раньше не поняли того, что было весьма ясно им продемонстрировано. Древними днями Петр зовет начало евангельской проповеди. Он как бы говорит: прежде, словно с первых дней Церкви, когда Христос начал собирать для Себя определенный народ.

Избрал из нас меня. Слово «избрал» означает здесь «постановил» или «определил». Хотя Петр одновременно имеет в виду и незаслуженное избрание Божие, и тот декрет, коим Он принял в свой народ язычников. Итак: Бог избрал – то есть, словно совершив выбор, дабы явить в язычниках образец благодатного усыновления, восхотел, – чтобы язычники услышали из моих уст Евангелие. Фраза «среди нас» означает то же, что и «перед нашим взором» или «при нашем свидетельстве». Петр подразумевает: он говорит лишь то, что хорошо им известно, что совершилось у них на глазах. Выражение весьма употребительное как у греков, так и у евреев. Хотя можно вместе с другими перевести и так: избрал меня из нашей среды.

И уверовали. Это – печать, подтвердившая призвание язычников. Учительское служение возложено на Петра божественным откровением. Но плод, проистекающий из учения, облагораживает служение и делает его аутентичным. Поскольку избранные просвещаются к вере особой благодатью Духа, у учения не будет успеха, если Господь не явит Свою силу в служителях, изнутри уча разум слышащих и внутренне привлекая их сердца. Значит, Бог, приказав принести язычникам евангельское учение, тем самым посвятил их Себе, не позволяя оставаться мирскими. Но лишь тогда это посвящение станет совершенным, если Бог в их сердцах верою запечатлеет знак усыновления.

Следующее за тем предложение надо понимать как поясняющее. Ибо Петр соединяет с верой упомянутую им видимую благодать Духа. Так что она не что иное, как Его восполнение. Значит, из того, что язычники привились к народу Божию без обрезания и обрядов, Петр делает вывод: неправомерно возлагать на них необходимость соблюдения закона. Но кажется, что снисхождение на язычников Святого Духа ненадежно свидетельствует об избрании. Ведь имелись такие дары Духа, из которых нельзя было заключать о благочестии их получивших. И только дух возрождения отделяет детей Божиих от всех прочих. Отвечаю: хотя дар языков и ему подобные посылались также мирским людям, Петр считает общепринятым: в Корнилии и его родственниках Бог запечатлел благодатное усыновление видимой благодатью Духа, как бы пальцем показав на них, как на Своих детей.

Сердцеведец. Этот эпитет Петр присваивает Богу, сообразуясь с тогдашними обстоятельствами. В нем имеется скрытый антитезис: люди больше привержены внешней чистоте, поскольку судят грубым и земным чувством. Бог же смотрит на сердце. Значит, Петр учит, что плохо судить об этом деле человеческим разумом. Ведь здесь надо принять во внимание внутреннюю чистоту сердца, от нас совершенно сокрытую. Таким образом, Петр обуздывает нашу дерзость, дабы мы не противились суждению Бога, присваивая себя больше положенного. Он как бы говорит: если не разумеешь причину сказанного Богом, подумай о разнице между Им и тобой. Ведь ты из-за своей неотесанной природы привязываешься к внешнему блеску, исчезающему, когда дело доходит до небесного судилища, духовного, судящего о сердцах. Кроме того, следует держаться общего учения: очи Господни взирают не на обманчивую видимость дел, а на целомудрие сердца, как сказано в пятой главе пророка Иеремии (ст.3). Древний переводчик и Эразм переводят: Бог знает сердца. Но они недостаточно выражают сказанное по-гречески Лукою. Ведь, называя Бога καρδιογνώστην, он противопоставляет Его людям, судящим преимущественно по внешнему виду. Посему по сравнению с Богом их можно назвать προσώπογνώσται.

стих 9

И не положил никакого различия. Различие состояло в том, что язычники, будучи необрезанными, внезапно были приняты в завет вечной жизни. В то время как иудеев к вере приготовляло обрезание. Но Петр имеет в виду, что и тех, и других Бог привлек к надежде того же самого наследия, и вознес на одинаковую ступень почета, дабы стать детьми Божиими, членами тела Христова, святым семенем Авраама, священническим и царским родом. Отсюда следует: богохульно считать нечистыми тех, кого Бог избрал Себе для Своего стада и посвятил в священные сосуды Собственного храма. Ведь по разрушении разделявшей их преграды Он соединил язычников с иудеями, дабы они слились в едином теле. Бог, так сказать, смешал обрезание с необрезанием, дабы и домочадцы, и внешние стали одним во Христе, образуя единую Церковь, и не было больше ни иудея, ни эллина.

Верою очистив. Это соответствует эпитету, выше присвоенному Богу. Петр как бы говорит: Бог, познавая сердца, внутренне очистил язычников, удостоив их Своего усыновления и наделив духовной чистотою. Однако он добавляет: эта чистота заключается в вере. Итак, Петр, во-первых, учит: язычники и без обрядов закона обладают истинной чистотою, достаточной перед божественным судом. Во-вторых, он учит, что эта чистота достигается верою и из нее проистекает. Павел таким же образом выводит, что необрезание не мешает человеку считаться праведным и святым перед Богом. Поскольку в лице Авраама обрезание последовало оправданию и по времени шло вторым. Однако здесь возникает вопрос: отличалась ли чистота отцов от той, которую Бог ныне ниспосылает язычникам? Кажется, то Петр четко отличает этим признаком иудеев от язычников. Последние, довольствуясь чистотой сердца, не нуждаются в помощи закона. Отвечаю: одни отличаются от других не по сути, а лишь по внешней форме. Бог всегда уважал чистоту сердца. И обряды древнему народу давались лишь с целью помочь его вере. Таким образом, чистота, касающаяся образов и упражнений, была внешней вплоть до пришествия Христова, и ныне ей нет среди нас места. Подобно тому, как с начала мира до его конца остается один и тот же истинный божественный культ, а именно – духовный. Однако касательно внешней формы имеется значительное различие.

Теперь мы видим: праведность отцов зависела не от обрядов, не из-за обрядов они были чистыми перед Богом, а из-за чистоты сердца. Ведь обряды сами по себе никак не влияли на их оправдание. Они были лишь вспомоществованиями, очищающими, как говорят, привходящим образом. Однако так, что истина древних была одинаковой с нами. Пришествие же Христово упразднило все привходящее. Следовательно, по исчезновении теней осталась одна голая и простая чистота сердца. Таким образом, просто решается вопрос, который иудеи считали неразрешимым. Означает ли обрезание вечный или временный завет? Итак, иудеи отрицают, что оно подлежит упразднению. Если же кто возразит, что это относится не к видимому символу, но скорее к самой означаемой им вещи, ответ готов. Однако решение не такое, о котором говорилось раньше. Поскольку Царство Христово было неким обновлением мира, нет ничего глупого в том, что оно положило конец всем теням закона. Ведь постоянство закона было основано на Христе.
Теперь перейдем ко второй части, где Петр относит чистоту язычников к вере. Почему он не говорит, что она состоит в увеличении добродетелей или в святости жизни, если не потому, что праведность приходит к людям не от этого источника? Ведь, если бы люди обретали праведность правильно и праведно живя, или были бы чисты перед Богом по природе, пало бы утверждение Петрово. Итак, этими словами Дух ясно возвещает, что весь человеческий род осквернен и испачкан грязью. И, во-вторых, что эту грязь можно стереть только через благодать Христову. Поскольку вера – это средство незаслуженной поддержки со стороны Бога, она противопоставляется как общей для всех природе, так и собственным заслугам каждого. Говоря, что весь человеческий род осуждается за осквернение, я имею в виду, что мы от чрева матери обладаем только скверной, и нет в нашей природе никакой правоты, делающей нас угодными Богу. При сотворении человеческая душа была наделена превосходными дарами, но после греха все ее части поверглись пороку, так что не осталось даже капли праведности. Следовательно, чистоту надо искать вне нас самих. Если же кто возразит, что ее можно обрести заслугами дел, то нет ничего глупее, чем присваивать извращенной природе способность обретать заслуги. Итак, остается, чтобы люди искали вовне то, что никогда не найдут внутри самих себя. Действительно, служение веры в том, чтобы передать нам принадлежащее Христу, сделав его нашим по незаслуженному вменению.
Итак, между верой и благодатью Христовой имеется взаимосвязь. Ибо вера очищает нас не как добродетель или качество, внедренное в душу, а постольку, поскольку она принимает обретенную во Христе чистоту. Следует отметить выражение, что именно Бог очистил наши сердца. Этими словами Лука делает Бога автором веры и учит, что очищение является Его благодеянием. В итоге, он хочет сказать: по благодати Божией людям даруется то, что они сами не могут себе дать. Однако, имея в виду сказанное, что вера заимствует от Христа передаваемое нам, следует рассмотреть вопрос: как очищает благодать Христова, делая нас угодными Богу? Здесь имеется двоякий способ очищения: Христос, ежедневно изничтожая наши грехи, которые однажды изгладил Своей кровью, представляет нас Отчему взору чистыми и праведными. Кроме того, умерщвляя похоти плоти, Своим Духом Он обновляет нас к святости. Охотно соглашусь, что в этих словах разумеется и то, и другое. Ведь Лука говорит не только об образе очищения, но и учит, что его совершенство достигается без законнических обрядов.

стих 10

Что же вы ныне искушаете Бога. Вторая часть речи Петра, в которой он показывает, сколь погибельно учение, вводимое врагами Павла. А именно: оно ввергает в отчаяние все благочестивые души. Из сказанного он делает вывод, что вынуждающие язычников к соблюдению закона искушают Бога. Однако, идя дальше, Петр доходит до самой главной причины всего вышеизложенного. До сих пор он рассуждал о том, что язычникам причиняют несправедливость, требуя от них больше, чем хочет Бог. Поскольку Он приравнял их к Своему святому народу и удостоил чести усыновления, недостойно и несправедливо их отвергать, ограничивая таким образом Божию щедрость. Итак, для них достаточно одной веры, даже без обрядов. Теперь Петр выдвигает более высокий принцип: привязывающие человеческое спасение к делам закона не оставляют людям никакой доброй надежды. Скорее, если спасение можно достичь только соблюдением закона, весь мир окажется ввергнутым в жуткую погибель. Какими доводами доказывает это Петр, мы вскоре увидим. Что касается слов, то, поскольку Писание говорит, что Бога искушают разными способами, Петр имеет в виду следующее: Бога как бы намеренно провоцируют, возлагая на людей большее бремя, чем им следует нести. И силу Божию ограничивают, подводя их под ярмо, снятое с них Богом. А это не что иное, как, борясь с природой, как говорится, подражать древним гигантам.

Возложить на выи. Смысл слов простой: обременять совесть больше, чем она может вынести, значит – искушать Бога. Таким способом наносится тяжкий вред спасению душ. Ведь в этом случае души неизбежно впадут в отчаяние, за которым обязательно последует погибель. Но также нетерпимо и оскорбление, наносимое здесь Богу. У Него похищают власть и лишают свободы в деле нашего избавления. Кроме того, из контекста легко вывести, что Петр говорит не об одних лишь обрядах. Признаю, что рабство древнего детоводительства было тяжким и утомительным. Но было бы весьма глупо называть его бремя невыносимым. Мы знаем, что внешние обряды в точности соблюдают не только святые, но и многие лицемеры. Больше того, не было бы столь трудно исполнить нравственный закон, если бы он, довольствуясь телесным послушанием, не требовал и духовной праведности. Многим дано обуздывать свои руки и ноги. Но так управлять всеми чувствами, чтобы и в душе, и в теле царило совершенное воздержание и чистота, людям чрезвычайно затруднительно. Посему смешны те, кто ограничивает слова Петра обрядами. Ведь ими выражается бессилие людей выказывать праведность сердца. Оно не только превосходит их силы, но и полностью противно их природе.

Видящих же здесь одни обряды обмануло одно обстоятельство. Ведь вопрос был поднят тогда только о церемониях закона. Однако им не пришло в голову, что Петр внимательнее и мудрее рассмотрел то, в какой лабиринт затягивает верующих незначительная с виду ошибка. Лжеапостолы отрицали, что кто-либо может достичь спасения, если не соблюдет обряды. Но, если людское спасение привязывается к делам, оно больше не основано на благодати Христовой. Таким образом, незаслуженное примирение упраздняется. Поскольку же у людей нет сил исполнить закон, всех ожидает проклятие, возвещенное Богом преступникам закона. Таким образом, все люди впадут в отчаяние, видя, что закон делает их повинными вечной смерти. Возможно, лжеапостолы хитро об этом умалчивали. Но Петр доходит до самого источника, открывая для всех смертельный яд этого учения.
Так следует поступать и нам всякий раз, как сатана косвенно навязывает нечестивые заблуждения. Сегодня мы кажемся некоторым чрезмерными спорщиками, когда так сильно настаиваем, что не следует молиться за умерших. Ведь этот обычай – древнейший, и, кажется, не несет в себе большой опасности, хотя бы молитвы и были напрасны. Больше того, эта догма весьма приятна на вид, ибо предлогом ее является человеческое благочестие. Так думают неопытные люди, не добирающиеся до самого источника. Ведь если мы допустим, что надо молиться за умерших, одновременно следует принять и то, что ныне суд Божий избавляет людей от наказания за грехи, за которые в земной жизни не было принесено удовлетворения. Однако, таким образом, сила умилостивления, совершенного Христом, будет перенесена на человеческие дела. Затем, если людям будет позволено молиться без удостоверения божественного Слова, извратится истинное молитвенное правило. А это уже совершенно нетерпимая глупость. В итоге, по этому вопросу можно вынести правильное суждение только тогда, когда, проникнув до самого источника, мы выведем все следствия, вытекающие из обсуждаемой догмы. Посему не удивительно, если Петр, дабы вытащить лжеапостолов на свет, рассуждает вообще обо всем законе. По сути, он открывает здесь лишь то, что было сокрыто от простаков. Они должны увидеть, сколь гибельно учение, угасающее благодать Христову и погружающее души в ужасную пучину отчаяния.

Ни отцы наши, ни мы. Петр рассуждает не только о том, что люди сделали на самом деле, но и о том, что они могли сделать. И говорит не только о толпе, но и о святых отцах. Отрицая, что даже они могли нести бремя закона, он ясно показывает, что закон просто невозможно соблюдать. Знаю, что повсеместно как несомненная аксиома принимаются слова Иеронима: если кто скажет, что соблюдать закон невозможно, да будет анафема. Однако не следует слушать никаких человеческих слов, противящихся мнению Святого Духа. Мы видим, что именно возвещает Дух устами Петра, причем не о воле и делах людей, но об их способностях и силе. С этим соглашается и Павел, утверждая, что закону невозможно было даровать нам жизнь, поскольку его ослабила наша плоть. Действительно, если кто-то мог бы исполнить закон, он обнаружил бы в нем обещанную жизнь. Но поскольку Павел отрицает, что в законе можно найти жизнь, отсюда следует, что требуется какая-то более возвышенная праведность, чем та, которую могут выказать люди. Признаю, что Иероним приписывал способность исполнить закон не полностью силам природы, но частично и божественной благодати. Так впоследствии он истолковывает самого себя, говоря, что способным исполнить закон он назвал верующего, укрепленного благодатью Духа. Однако даже эта оговорка не является истинной. Ведь если мы исследуем силы нашей природы, то обнаружим: люди не только не способны нести бремя закона, но не могут пошевелить даже пальцем для исполнения малейшей его части. Действительно, если истинно то, что все человеческие помышления порочны с детства, то все плотские помыслы будут враждебными Богу, и нет никого, кто Его бы взыскал. В Писании часто встречаются места, поддерживающее это мнение. Особенно слова, сказанные Павлом в 3 главе Послания к Римлянам (ст.11). Из них следует: способность человека не только слаба и ущербна в отношении исполнения закона, но и просто никакая даже в отношении начатков исполнения.

Итак, установлено: даже верующие, возрожденные Духом Божиим и стремящиеся к праведности закона, исполняют его не полностью, а лишь наполовину, и даже меньше половины. Ведь Петр говорит не об Эпикуре, не о мирских людях, но об Аврааме, Моисее и прочих святых отцах, обо всех самых совершеннейших, сколько бы их ни жило в этом мире. Однако Петр зовет их падающими под бременем закона, ибо последнее превосходило их силы.
Совершенно одиозно заявлять, что Духу Божию наносится оскорбление, если Его благодати и помощи отказывают в способности исполнить закон. Но решение готово. Мы говорим не о том, на что вообще способна благодать Духа, но о том, на что способна та мера благодати, которую Бог уделяет в этой жизни Своим людям. Всегда надлежит помнить о том, что именно обещает сделать Бог, а не дерзко рассуждать: может ли произойти то, что по Его свидетельству никогда не произойдет, и чему Он не желает бытия. Бог обещает верующим благодать и помощь Духа, дабы те противились похотям плоти и их покоряли. Но не для того, чтобы верующие бежали с такой быстротой, с какой приказывает бежать закон. Бог хочет, чтобы верующие всю жизнь были обязаны Ему, чтобы они постоянно прибегали к Нему за прощением. Если же не подобает отделять совет Божий и предписанный Им порядок от Его же силы, то глупо и смешно то, в чем нас пытаются обвинить противники: будто мы приуменьшаем божественную силу. Скорее они сами пытаются изменить Бога, заявляя, что способен измениться Его совет.
Некогда такую же клевету возводили на Августина пелагиане. Ответ его был таков: если даже возможно исполнить закон, ему достаточно и того, что никто никогда закон не исполнил, и по свидетельству Писания не исполнит до конца света. Таким образом, Августин выпутался из их хитросплетений и уловок. Однако у него не было причины для сомнений, и он мог бы охотно согласиться на то, что под водительством Святого Духа закон может быть исполнен. Ведь благодать Духа ограничивается лишь для того, чтобы согласовываться с божественными обетованиями.
Далее, мы уже показывали, что именно обещают эти обетования. Действительно, никто не спорит о том, может ли Бог, если захочет сделать людей совершенными. Но нечестиво безумствует всякий, отделяющий Его силу от замысла, о котором ясно свидетельствует Писание. Оно сотню раз объявляет о том, что именно хочет Бог и что постановил совершить. Идти же дальше – великое богохульство. Иеронима обрушить на Петра и Павла свою анафему подтолкнул философский аргумент: законы должны приспосабливаться к способностям своих исполнителей. Признаю, что этот принцип выполняется для человеческих законов, но отрицаю, что он применим к закону Божию, который, требуя от всех праведности, смотрит не на способности человека, а на то, что он должен делать.

Хотя здесь возникает сложный вопрос: разве закон был дан не для того, чтобы понуждать людей повиноваться Богу? Но это было бы напрасным, если бы Дух Божий не направлял верующих к его соблюдению. Кажется, что торжественное свидетельство Моисея рассеивает на этот счет все сомнения. Он говорит, что дал иудеям заповеди не для чтения, но для исполнения делами (Deuteronomy 30:12). Отсюда мы выводим: при установлении закона на иудеев возложили ярмо, подчинявшее их Богу и не позволявшее жить по своей прихоти. Отвечаю: закон двояким образом может считаться ярмом. Поскольку он обуздывает похоти плоти и дает правило благочестивой жизни, детям Божиим надлежит наклонять свои выи под это ярмо. Но постольку, поскольку он строго предписывает обязанности перед Богом, обещает жизнь лишь при условии совершенного подчинения, и, наоборот, объявляет проклятие всем как-либо отклоняющимся от него, он является невыносимым бременем.

Скажу проще, чем Павел. Простое учение правильной жизни, посредством которого Бог приглашает нас к Себе, есть то ярмо, которому нам всем надлежит добровольно покориться. Ибо нет ничего глупее, чем утверждать, что Бог не руководит человеческой жизнью. Что люди могут без узды ходить там, где им вздумается. Итак, ни в коем случае не следует отказываться от ярма закона, если имеется в виду его простое учение. Но приведенное мнение определяет закон по-иному: исполнивший это, будет этим жить. А также: проклят всякий не пребывающий во всем написанном. Так что закон начинает быть невыносимым бременем. Доколе спасение обещается лишь за совершенное соблюдение закона, и на суд призывается любое нарушение, у человеческого рода нет никакой надежды.
По этой причине Петр утверждает, что человеческая гордыня, возлагая на совесть бремя закона, тем самым искушает Бога. Он не отрицает, что людьми должно управлять учение закона и соглашается, что они находятся под его ярмом. Но поскольку обязанность закона не просто учить, но и смирять людей, делая их повинными вечной смерти, Петр, имея в виду это свойство учения, показывает: души благочестивых не следует связывать уздой закона. Ведь таким образом они с необходимостью канут в вечную погибель. Кроме того, там, где имеется не только управляющая нами благодать Святого Духа, но и незаслуженное отпущение грехов, избавляющее нас от проклятия закона, исполняется также речение Моисея: заповедь эта не выше нас. Тогда мы также чувствуем, сколь сладко иго Христово и легко Его бремя. Мы знаем: по милости Божией нам отпущено то, что положено из-за немощи плоти. И тогда мы окрыленно и без уныния принимаем то, что Он нам заповедует. Посему, если ослаблена суровость закона, учение его станет не только терпимым, но и приятным. И не надо будет стягивать с себя ласково правящую нами узду. Узду, понуждающую нас не суровее, чем это для нас полезно.

стих 11

Благодатию Господа Иисуса Христа. Петр считает эти вещи взаимно противоположными: надеяться на спасение по благодати Христовой, и находиться под игом закона. Это сравнение в высшей степени иллюстрирует нам оправдание во Христе. Из него мы выводим: верою оправдываются те, кто, будучи свободен от ярма закона, ищет спасение в Христовой благодати. Ранее было сказано, что иго закона соткано из двух веревок. Первая такова: кто сделает сие, будет этим жить. А вторая: проклят всякий, не пребывающий во всех заповедях. Теперь вернемся к противоположному утверждению. Если мы обретаем спасение по благодати Христовой лишь по устранению ярма закона, отсюда следует, что и спасение не состоит в соблюдении закона, и что не подвержен проклятию закона всякий, верующий во Христа. Ведь, если благодатью мог бы спастись тот, кто все еще находится под законническим игом, рассуждение Петра стало бы бессмысленным. Очевидно, что оно целиком строится на противопоставлении и несет такой смысл: мы надеемся на спасение по благодати Христовой, следовательно, мы не состоим под ярмом закона. Если бы не было противоборства между благодатью Христовой и этим ярмом, речь Петра стала бы никчемной. Посему необходимо отойти от праведности закона всем, надеющимся обрести жизнь во Христе. Ибо противоположность касается не учения, но причины оправдания.

Так опровергается измышление тех, кто следующим образом истолковывает оправдание благодатью Христовой. Якобы Христос, возрождая нас Своим Духом, дает нам силы для исполнения закона. Те, кто думает таким образом, хотя, кажется, и ослабляют немного законническую узду, все же продолжают связывать души обеими ее веревками. Ибо всегда пребудет обетование: сделавший сие, будет этим жить. С другой стороны проклятие подстерегает всех, неточно исполняющих требования закона. Посему совсем иначе, не так, как они, надо определить благодать Христову, на которую опирается спасительная вера. А именно: примирение должно быть незаслуженным, обретенным жертвою Христовой смерти, или же, что то же самое: должно иметься незаслуженное отпущение грехов, которое, умилостивляя Бога, делает Его из врага, или сурового неумолимого Судьи, милостивым Отцом. Признаю, что благодать Христова возрождает нас в обновленную жизнь. Но там, где идет речь об уповании на спасение, на ум должно приходить одно незаслуженное усыновление, соединенное с прощением и отпущением грехов. Ведь если начать учитывать дела, дабы они хотя бы отчасти делали нас праведными, иго закона останется неразорванным. А значит, падет или разрушится приведенный Петром антитезис.

Как и они. Здесь Петр свидетельствует: хотя на отцов, касательно внешнего вида, и было возложено иго закона, их совесть оставалась свободной и разрешенной. Этим устраняется глупость, которая могла бы немало смутить благочестивые умы. Поскольку завет жизни вечен и неизменен, завет, который Бог заключил со Своими рабами от начала и до конца мира, было бы глупым и нетерпимым, если бы сегодня спасение обреталось на иных основаниях, чем во времена отцов. Итак, Петр утверждает, что у нас с отцами имеется наилучшее согласие. Ведь они не менее, чем мы основывали спасительную надежду на Христовой благодати. Таким образом, примиряя закон с Евангелием, касательно цели учения, Петр устраняет преткновение, которое иудеи измыслили себе, ссылаясь на их мнимое разногласие. Отсюда явствует: отцам не был дан закон, из которого они должны искать спасение. Им не были даны обряды, соблюдение которых приносило бы им праведность. Цель всего закона состояла единственно в том, чтобы, отвергнув упование на дела, они возложили все надежды на благодать Христову. Этим ясно опровергается заблуждение тех, кто думает, что древний народ, довольствуясь земными благами, ничего не помышлял о небесной жизни. Однако Петр делает отцов причастниками одной с нами веры и приписывает им и нам общее спасение. И все же имеются люди, которым нравится фанатик Сервет со своими гнусными богохульствами. Кроме того, следует отметить: вера древних всегда была основана на Христе, поскольку нигде, кроме Него, нельзя обрести жизнь, и у людей нет иного основания для прихода к Богу. Итак, данное место согласуется с речением апостола: Христос вчера, сегодня и вовеки Тот же (Hebrews 13:8).

стих 12

Умолкло все собрание. Лука хочет сказать: Дух Божий настолько воцарился в их собрании, что все согласились с аргументами Петра. Прежде между ними кипел спор, теперь же, когда Петр изложил замысел Божий и рассмотрел вопрос согласно учению Писания по усмирении всякого ропота, те, кто ранее необдуманно защищал заблуждение, успокоились и замолчали. Вот живой образец законного собора, где одна лишь божественная истина разом оканчивает все споры, как только выходит на свет. Действительно, она вполне действенна для устранения всех разногласий там, где правит Святой Дух. Ведь и Он в свою очередь хороший правитель, управляющий языками тех, кто должен руководить другими, и одновременно понуждающий к повиновению прочих, дабы они не были слишком привержены себе, но, отложив в сторону упорство, выказали послушание Богу. Нет сомнения, что и тогда имелись немногие несговорчивые, как обычно происходит в большом собрании. Однако преобладала истина Божия, и молчание, упомянутое Лукой, служило наглядным свидетельством общего согласия. Причем Петр проявил тогда весьма редкую скромность. Позволив каждому высказать все, что тот считал нужным, он откладывал собственное суждение, дабы не навязывать его другим, и откладывал до тех пор, пока вопрос не был разобран со всех сторон.

Слушало Варнаву и Павла. Из этих слов можно вывести, что раньше их не выслушивали в таком молчании. Поскольку большинство убежденно считало, будто они неправильно допустили в Церковь мирских язычников, и все, что бы они ни сказали, не исправив предварительно ложное мнение слушателей, встретило бы необъективное восприятие, но было бы истолковано в дурном смысле. Мы видим, сколь опасно ни на чем не основанное отчуждение, которое настолько овладевает умами людей, что полностью закрывает к ним доступ истине. Отсюда мы узнаем, как верно было сказано (Titus 1:15): все чисто для чистых. Ибо нет ничего спасительного, что порочные чувства не обратили бы во зло. Кроме того, рассказ Варнавы и Павла нацелен еще и на то, чтобы доказать божественное одобрение их апостольства среди язычников. Ведь его, словно небесные печати, подтвердили многочисленные чудеса.

стих 13

Начал речь Иаков. Многие из древних церковных писателей считают этого Иакова одним из учеников по имени Иуст и Облия, о недостойном убиении которого упоминает Иосиф в 20-й книге Древностей. О, если бы древние больше старались узнать конкретного человека, нежели воспевать баснословными похвалами святость человека неизвестного! Детская выдумка – то, что о нем говорят. Будто ему одному подобало входить во святая святых. Ведь, если в этом входе и имелось какое-то благочестие, входящий, не будучи первосвященником, нарушил бы божественный закон. Затем, суеверно потакать таким образом культу храма, служившему лишь тенью и прообразом. Не говорю уже о прочих подобных россказнях. Но сильно заблуждаются те, кто отрицает, что Иаков – один из двенадцати апостолов. Они вынуждены признать: Иаков – именно тот человек, которому Павел воздает такую честь, что приписывает первое место среди столпов Церкви. Galatians 2:9. Действительно, никто не выделялся бы так над всеми апостолами, если бы был ниже их по рангу. И Павел наделяет его титулом апостола. Недостойно слушать то, о чем говорит Иероним: якобы звание апостола было тогда повсеместным. Ведь о достоинстве апостольского сословия ясно говорит хотя бы то, что Христос поставил апостолов над всеми учителями Церкви. К тому же, из данного места можно заключить, что Иакова весьма ценили. Он так подтверждает слова Петра своим согласием, что все принимают его мнение. Ниже в главе 21-й мы снова увидим, что значил в Иерусалиме его авторитет. Древние думали, будто это связано с тем, что он был епископом этого города. Однако не вероятно, чтобы верующие по своему суждению изменили порядок, установленный Христом. Посему не сомневаюсь, что это был сын Алфея и родственник Христа. В этом смысле он также зовется Его братом. Я не буду решать вопрос, был ли Иаков епископом Иерусалима. Это мало относится к делу, разве что опровергает бесстыдство папы. Ведь постановление собора основано больше на авторитете Иакова, чем Петра. И Евсевий в начале второй книги без сомнения зовет Иакова епископом апостолов, кем бы он на самом деле ни был. Теперь же пусть выступят вперед папа и все ромофилы и станут говорить о своем главе вселенской Церкви, ссылаясь на его преемство Петру. Ведь Петр, если верить Евсевию, позволил, чтобы над ним начальствовал другой.

вирши 13-14

Мужи братия! Речь Иакова состоит из двух главных частей. Во-первых, он подтверждает призвание язычников свидетельством пророка Амоса. Затем учит, что действительно полезно для взращения среди верующих мира и согласия. Однако же так, чтобы свобода язычников оставалась нетронутой, и не затемнялась благодать Христова. То, что Петр назван здесь Симоном, возможно, связано с тем, что его имя произносилось тогда по-разному. Говоря же, что Бог призрел собрать из язычников Свой народ, Иаков относит это к Божию милосердию, коим Он соизволил принять в Свою семью чужаков. Речь его тяжеловесна, но содержит полезное учение. Он делает Бога автором призвания язычников, и, говоря об их восприятии, объявляет милостью Божией, что язычники стали числиться среди Его народа. Но Иаков идет дальше, говоря, что Бог призрел их воспринять. Смысл таков: во время, когда язычники были отвращены от Бога, Он уже милостиво на них смотрел. Ведь мы можем лишь отходить от Бога все дальше, доколе нас не предварит Его отеческое внимание.

Во имя Свое. Древний переводчик дает иную версию: для имени Своего. Но она значит, по сути, то же самое. Хотя предлог έπ'ι можно перевести иначе. А именно: ради имени Своего, или – для имени Своего. Вполне подходит и такой смысл: спасение язычников основано на имени Божием и Его силе. И: у Бога не было иного намерения в призвании язычников, кроме Собственной славы. Но я сохранил более распространенный перевод. А именно: причисляя язычников к Своему народу, Бог восхотел назвать их Собственным именем. Как и немного ниже будет сказано, что имя Его призывается на всех, кого Он собирает в Свою Церковь.

Наречие времени πρώτον можно истолковать двояким образом. Если прочесть «в начале», как гласят древние переводчики и Эразм, смысл таков: Корнилий и другие были словно начатками, с которых началось призвание Богом язычников. Но наречие это можно понять и в сравнительном смысле. В Корнилии и его родственниках был явлен образец усыновления язычников еще прежде, чем Варнава и Павел возвестили им Евангелие. И этот последний смысл нравится мне больше.

стих 15

И с сим согласны слова пророков. Мы видим, что апостолы ничего не заявляли о своей прихоти, но почтительно следовали предписанному в Слове Божием. Они не тяготились и не считали принижением своего достоинства признавать себя учениками Писания. Отсюда можно заключить, что ныне еще законно использовать пророческое учение, которое некие безумцы желают изгнать из Церкви. Иаков говорит о пророках во множественном числе, но приводит лишь одно свидетельство. Тем самым он хочет сказать: между ними имеется такое согласие, что сказанное одним является общим учением всех. Ведь все они говорят едиными устами, каждый как бы от лица всех, или скорее Дух Божий вещает во всех них. Добавь к этому, что изречения всех пророков были собраны в единую книгу, составляя одно целое. Посему пророкам в целом можно заслуженно приписывать то, что взято из какой-либо части их общей книги.

стих 16

Потом обращусь. Поскольку место не цитируется дословно, как оно звучит у пророка, посмотрим, в чем имеются отличия. Хотя нет необходимости с пристрастием исследовать различие в словах, лишь бы было ясно: пророчество хорошо подходило текущему моменту. Бог, обещав восстановление скинии Давида, добавил, что даст иудеям овладеть остатками Едома. Во всем контексте не видно ничего, из чего можно было вывести призвание язычников. Но сразу же после у пророка идут слова об остатках язычников, на которых будет призываться имя Господне. Так пророк ясно показывает, что из иудеев и язычников составится одна Церковь. Ведь то, что тогда принадлежало одним иудеям, будет без различия дано всем. Бог дает язычникам одинаковую честь с иудеями, желая, чтобы на них призывалось Его имя. Некогда во времена Давида идумеи и прочие соседние народы подчинялись иудеям. Но, будучи данниками для народа Божия, они, тем не менее, оставались чужды Церкви. Итак, новым и необычным было то, что Бог причисляет их к Своему святому народу, дабы называться Богом и тех, и других. Ведь из этого ясно видно, что все наделены одинаковой честью.

Отсюда сразу понятно, сколь хорошо пророческое свидетельство подходило к текущему делу. Бог обещал восстановление разрушенной скинии Давида, в которой язычники будут покоряться его царству. Причем не только, чтобы платить дань или идти на войну по приказу царя, но и чтобы иметь общего Бога, будучи единой Его семьей.
Однако можно поставить вопрос, почему Иаков процитировал именно это пророчество, а не множество других, более ясно доказывающих рассматриваемое дело. Ведь Павел цитирует много такого рода пророчеств. Отвечаю: во-первых, апостолы не были мнительными в собирании библейских отрывков, но стремились лишь к тому, чтобы было для них достаточно, а именно: доказать, что их учение взято из Слова Божия. Затем, это пророчество Амоса более наглядно, чем обычно думают. Там идет речь о восстановлении разрушенного дома. Пророк описывает его плачевную погибель. Значит, сразу же следующее обетование о том, что будет воздвигнут престол, с которого цари из потомков Давида станут править язычниками, в собственном смысле относится ко Христу. Итак, по воздвижении царства Христова с необходимостью следует сказанное пророком: на язычников станет призываться божественное имя. В итоге, мы видим: Иаков обдуманно приводит данное место Амоса. Ведь если Царство Христово нельзя воздвигнуть иначе, чем призывая имя Божие на весь мир и собирая язычников в Его святой народ, глупо лишать их надежды на спасение. Значит, стене, во времена закона отделявшей одних от других, теперь надлежит пасть. Ибо эту цель наряду с другими преследовали древние обряды – отделить святой народ Божий от мирских язычников. Теперь же по устранении различия надлежит упразднить и сами обряды. Первое слово – «обращусь» не содержится в тексте пророка. Однако оно наилучшим образом выражает перемену положения язычников.

Скинию Давидову падшую. Не без причины пророк выставляет перед нашим взором безобразное опустошение и падение царского дома. Если бы благочестивые не убедились в том, что по уничтожении Давидова царства еще предстоит придти Христу, не только собирающемуся восстановить погубленное к прежнему порядку, но и несравненным успехом вознести до небес славу его царства, они сотню раз впали бы в отчаяние. Возвращенные с вавилонского плена иудеи из-за постоянных бесчисленных военных поражений были близки к погибели. Затем их остаток постепенно истреблялся в результате внутренних раздоров. Больше того, когда Бог приходил им на помощь, вид вспоможения, подаваемый Им, давал иудеям повод для отчаяния. Ведь власть, присвоенная Маккавеями, была отнята ими у колена Иуды. По этой причине Дух Божий постоянно внушает через пророков: Христос придет не раньше, чем погибнет царство Давида, дабы верующие не отчаивались в спасении посреди тяжелейших скорбей. Так Исаия (11:1) возвещает, что из презренного и незнатного корня вдруг взойдет отрасль. Мы также помним: Бог, восстанавливая Свою Церковь, делает это таким образом, что как бы воздвигает ее из руин.

Кроме того, данное место учит: каково истинное и надлежащее воздвижение Церкви. А именно: оно имеет место тогда, когда воздвигается престол Давида и выделяется один Христос, дабы все покорились Его власти. И поскольку папа своей богохульной тиранией подавляет Церковь, он претендует только на ее титул. Больше того, для уничтожения здравого учения он прикрывается пустым титулом как маской. Однако, если дело дойдет до надлежащей проверки, легко будет опровергнуть столь грубую показуху. Ведь, отвергнув Христа, он один теперь обладает властью. На словах папа зовет себя наместником Христовым, но на деле, отправив Христа в красивую небесную ссылку, присваивает себе Его полномочия. Ибо Христос царствует не иначе, как в учении Своего Евангелия, которое этот проклятый идол нечестиво попирает ногами. Мы же будем помнить: в законном состоянии Церковь пребудет у нас тогда, когда мы, все до единого, станем повиноваться Христу, как верховному Царю, дабы было одно стадо и один Пастырь.

стих 17

Чтобы взыскали Господа прочие человеки. С экзегетической целью Иаков добавляет слово «взыскали», не встречающееся у пророка. Однако оно вовсе не лишнее. Ведь, дабы мы числились в народе Божием, и Бог признавал нас в таком качестве, нам надлежит воодушевленно Его искать. Вероятно, Лука лишь подводит итог тому, что Иаков говорил иудеям на их родном языке. Отсюда вышло так, что к пророческим словам было примешано истолкование. Вместо остатков язычников, о которых говорит Амос, Лука в греческом переводе, более понятном для всех, говорит об остатках человеков, но в том же самом смысле. А именно: для очищения мирской скверны должно последовать отсечение. Так и произошло на деле. И это учение относится также и к нашему веку. Поскольку порча мира не позволяет ему полностью подчиниться Христу, Бог различными скорбями просеивает сорняки и плевелы, дабы собрать лишь то, что окажется в остатке.

стих 18

Ведомы Богу от вечности. Упреждение, направленное на предотвращение неприязни к новизне. Ибо неожиданная перемена могла бы вызвать подозрение. И на этом основании смутились бы немощные души. Так, Иаков упреждает эту опасность и учит: это дело вовсе не ново для Бога. Хотя все произошло неожиданно, против чаяния людей. Ведь Бог прежде создания мира предвидел, что собирается сделать. И призвание язычников было сокрыто в Его извечном совете. Отсюда следует: дела не стоит оценивать на основе людского мнения. Далее, Иаков имеет в виду слова пророка, заявляя, что Бог, собираясь все это сделать, был также автором и самого пророчества. Итак, смысл следующий: когда Бог вещает через пророка, Он несомненно от самой вечности предвидит, что ни необрезание, ни что-либо еще не будет помехой для язычников собраться в Его семью. Между тем, здесь присутствует общее увещевание, дабы люди не мерили собственным разумом божественные дела, причина которых известна только Богу. Скорее они должны воскликнуть с изумлением: неисследимы пути Господни, и суды Его – глубочайшая бездна.

стих 19

Не затруднять. Иаков отрицает, что разница в обрядах должна удерживать от Церкви язычников, допущенных туда Богом. Но кажется, что он противоречит самому себе, отрицая, что их следует затруднять, и все же предписывая определенные обряды. Решение просто, его я и собираюсь подробнее изложить. Во-первых, он не требует ничего, к чему не обязывало бы их братское согласие. Затем, эти заповеди не могли бы чем-то потревожить или смутить их совесть. Ведь они знали, что свободны перед Богом. И ложная извращенная религия, которую хотели ввести лжеапостолы, полностью устранена. Теперь спрашивается: почему Иаков предписывает язычникам только эти четыре вещи. Некоторые думают, что эти требования связаны с древним обычаем отцов. У них было обыкновение: без выполнения перечисленных условий не заключать союза с каким-либо народом, которого могли бы подчинить. Но поскольку никого нельзя указать автором данного обычая, считаю все сказанное сомнительным и неочевидным. Кроме того, имеется вероятная причина, по которой Иаков заповедал язычникам об идоложертвенном, крови, и удавленине. Сами по себе это были безразличные вещи. Но в отличие от прочих обрядов закона в них содержалось нечто особенное.

Мы знаем, сколь сурово Господь велит избегать все, противоречащее внешнему исповеданию веры, все, вызывающее какое-либо подозрение в идолопоклонстве. Значит, дабы на язычниках не лежало никакого пятна суеверия, дабы иудеи не видели в них ничего несогласного с чистым божественным культом, не удивительно, если ради избежания соблазнов, им велят воздерживаться от идоложертвенного. Слово, используемое Лукой, άλίσγημα, хотя и означает профанацию (поэтому я не изменил принятый перевод: «оскверненного»), иногда используется для обозначения жертв. И этот смысл вполне подходит намерению Иакова. Возможно, будет проще и ближе к смыслу автора так и переводить настоящее место. Ведь Лука, немного ниже повторяя тот же декрет, употребляет слово «идоложертвенное». Что касается крови и удавленины, то поедание их запрещено не только иудеям Моисеевым законом, но и сразу после потопа возбранено всему миру. Отсюда вышло так, что все, не полностью выродившиеся люди, воздерживаются от крови. Я имею в виду не только иудеев, но и многих язычников. Признаю: и эта заповедь была временной, но дана она была не только одному народу. Итак, ничего удивительного, если отсюда могло возникнуть великое преткновение, которое апостол счел уместным заблаговременно упредить.

Но в отношении блуда вопрос много сложнее. Кажется, что Иаков причислил его к безразличным делам, которых следует остерегаться только из-за соблазна. Но была и другая причина, по которой он поставил блуд в ряду недозволенных по природе поступков. Хорошо известно, сколь повсеместно распространилась разнузданная вседозволенность в отношении блуда. Эта болезнь особенно процветала у восточных, более склонных к похоти. Действительно, нигде еще супружеская верность и стыдливость не пользовались меньшим почетом. К тому же, на мой взгляд, здесь говорится не о каком угодно блуде, каким является прелюбодеяние и неукрощенная блуждающая похоть, публично оскверняющие и разрушающие всякое целомудрие. Думаю, что здесь имеется в виду так называемое сожительство, вошедшее у язычников в привычку и ставшее похожим на закон.
В том же, что Иаков причисляет повсеместное извращение к вещам, самим по себе не порочным, нет ничего абсурдного. Мы лишь должны знать: у него не было намерения поставить в один ряд совершенно разные поступки. Легко опровергнуть предлог, который нечистые люди пытаются почерпнуть отсюда для своего разврата. Иаков, – говорят они, – соединяет употребление крови с блудом. Однако, приравнивает ли он их друг к другу как схожие вещи? По крайней мере, как то, в чем нет никакой разницы? Ни в коем случае. Он лишь имеет в виду порочный и превратный человеческий обычай, отклонившийся от первоначального природного закона и порядка, установленного Богом. Что же касается божественного суда, то познание о нем следует искать в неизменном библейском учении. И вовсе не двусмысленно то, что возвещает Писание: блуд проклят в глазах Бога, посредством него оскверняется душа и тело человека, поругается священный храм Божий, терзается Христос. Сказано, что Бог ежедневно карает блудников и некогда явится для них суровым мстителем. Действительно, никакими прикрасами защитники блуда, какими бы талантливыми и плодовитыми ни были, не смогут прикрыть его гнусность, сурово осужденную Небесным Судьей.

стих 21

Ибо закон Моисеев. На мой взгляд, это место было плохо истолковано. Ему по сути придают противоположный смысл. Толкователи думают, что Иаков добавил эту фразу, поскольку было излишним что-либо предписывать иудеям, знакомым с учением закона и слышавшим его каждую субботу. Они полагают, что смысл таков: будем довольствоваться этими немногими требованиями к язычникам, не привыкшим нести ярмо закона. Что же касается иудеев, то у них имеется Моисей, от которого пусть они и учатся. Некоторые также выводят из этого места, что иудеям и сегодня надо соблюдать обрезание со всеми вытекающими последствиями. Однако они рассуждают глупо, даже если приведенное толкование было бы верным. Но Иаков имел в виду совсем другое. Он учит: невозможно, чтобы так быстро, словно в один миг, упразднились все обряды. Ведь уже многие столетия иудеи следуют привычке исполнять закон, да и Моисей имеет своих глашатаев. Посему на короткое время надо пойти на уступки, доколе свобода, обретенная Христом, постепенно не прояснится для всего народа. То есть, как говорится в известной пословице: древние обряды надо похоронить, но с определенными почестями. Знатоки греческого поймут, что последнюю фразу: «в синагогах каждую субботу читается ...» я изменил вполне обдуманно. И сделано это лишь для избежания какой-либо двусмысленности.

стих 22

Тогда Апостолы. Не без особой благодати Божией успокоилось это волнение, и по рассмотрению дела все пришли в согласие с истинным учением. Отсюда можно делать вывод о скромности народа. Позволив апостолам и прочим учителям вынести решение, он и теперь подписывается под их декретом. Апостолы же в свою очередь явили образец справедливости, ничего не решив по поводу общего для всех благочестивых дела без согласия народа. Ведь именно из пастырской гордыни возникла тираническая практика: вопросы, относящиеся ко всей церкви, решать отдельно от народа, руководствуясь мнением и даже прихотью немногих личностей. Апостолы же и пресвитеры разумно сочли необходимым послать Иуду и Силу, дабы это дело не казалось подозрительным. Мы знаем, сколь сложно обуздать клевету нечестивых, удовлетворить чрезмерно осторожных, сдержать легковесных и неопытных, устранить заблуждения, угасить зависть, успокоить споры, развеять всякие слухи. Возможно, враги Павла и Варнавы сказали бы, что они путем лести исторгли от апостолов нужное им послание, или изобрели какую-нибудь новую клевету, приводя в смущение немощных и несведущих. Если же вместе с письмом посылаются начальствующие мужи, весомо рассуждающие обо всем деле, то устраняется всякое подозрение.

стих 24

Некоторые, вышедшие от нас. Мы видим, что у святых нет никакого лицеприятия, всегда искажающего здравый и беспристрастный суд. Они признают, что эти болтуны вышли из их среды. Однако не потакают им, не стремятся выказать им благоволение или сокрыть их заблуждение. Напротив, охотно осуждая их, не щадят даже самих себя. Во-первых, святые стаскивают с них маску, употребленную для обмана других. Они заявляли, что выражают мнение апостолов. И апостолы обличают их в обманчивых и суетных намерениях. Они отрицают, что заповедали что-либо подобное. Затем, обвиняют их еще суровее и жестче в том, что обманщики смущают Церковь и души верующих. Так они делают мошенников ненавистными и презренными для всех благочестивых. Их нельзя принимать без опасности вечной погибели. Кроме того, лжеучителя потому зовутся смущающими души, что эти души назидает истина Божия. Таким образом, данная фраза содержит в себе общее учение: если мы не хотим добровольно ввергнуть в погибель наши души, дабы те перестали быть храмами Духа Святого, и не желаем их падения, следует тщательно остерегаться тех, кто уводит нас от чистого Евангелия. Сказанное же о соблюдении закона относится только к обрядам. Хотя всегда следует помнить: об обрядах говорится так, как если бы от них зависело спасение и праведность людей. Ибо лжеапостолы, веля их соблюдать, намекали на то, что закон может принести праведность, и спасение зависит от дел.

вирши 25-26

Возлюбленными нашими Варнавою и Павлом. Эту похвалу святые противопоставляют клевете, которой лжеапостолы пытались опорочить Варнаву и Павла. Во-первых, для устранения слуха о внутренних раздорах, смущавшего души многих, написавшие свидетельствуют, что между ними имеется полное согласие. Затем, они рекомендуют Варнаву и Павла, упоминая их пламенную ревность и мужественное великодушие, говоря, что те не усомнились положить свои души за Христа. Такова добродетель, царящая в евангельском служителе, и заслуживающая немалой похвалы, если он не только усерден в учительском служении, но и готов для утверждения учения подвергнуться смертельной опасности. И как Господь подобным образом проверяет верность и стойкость Своих людей, Он и награждает их этими добродетелями, дабы они выделялись в Его Церкви. Посему Павел (Galatians 6:17) носил на теле своем стигматы Христовы, наподобие щита от нападок болтунов, поносивших его учение. Хотя многим мужественным и стойким учителям Евангелия и не приходится сражаться за него с опасностью для жизни, поскольку того не требует их дело, это не мешает Христу возносить авторитет Своих мучеников всякий раз как Он ведет их на достопамятную битву. Те же, у кого нет необходимости сражаться, должны все же быть готовы к пролитию своей крови, если то когда-либо станет угодным Богу. Кроме того, апостолы превозносят мужество Павла и Варнавы только в отношении благого дела. Ведь, если бы достаточно было бестрепетно встречать опасности, мученики Христовы ничем не отличались бы от бунтарей, безумцев или гладиаторов. Итак, Павел и Варнава заслужили похвалу не потому, что просто противостояли опасностям, но потому что не избегали самой смерти ради имени Христова. Возможно также, намерением апостолов было косвенно обуздать тех болтунов, которые, ничего не претерпев за имя Христово, и ранее предаваясь наслаждениям, решили смутить Церковь, предназначенную только для мужественных Христовых воинов.

вирши 28-29

Угодно Святому Духу и нам. Апостолы и пресвитеры присоединяются к Святому Духу, тем самым ничего себе не приписывая. Эта фраза значит то же, как если бы было сказано: Дух – наш вождь и наш начальник, мы постановили написанное лишь под Его диктовку. Такая форма выражения весьма привычна для Писания. Поставив на первом месте имя Божие, оно затем добавляет к нему служителей. Когда говорится: народ уверовал Богу и Моисею, Его рабу, то вера не разрывается так, словно часть ее относится к Богу, а часть – к смертному человеку. Что же имеется в виду? То, что народ, имея Бога единственным начальником своей веры, выказал доверие и Его служителю, от которого Он неотделим. Он не мог бы иначе поверить Богу, нежели, приняв учение, предложенное Моисеем. Так и прежде, отвергнув и презрев Моисея, народ сбросил с себя божественное иго. Таким образом, опровергается нечестие тех, кто, во весь голос превознося веру, нечестиво и надменно презирают служение Церкви. Как святотатственно разделять веру надвое, словно какая-то, даже малая ее частица, зависит от человека, так и насмехаются над Богом те, кто, отвергнув служителей, через которых Он говорит, притворяются Его учениками. Итак, апостолы отрицают, что сами изобрели декрет для язычников. Они лишь служители Духа, возвещающие авторитет веления Божия, и верно передавая его как бы из рук в руки. Так и Павел, упоминая о своем Евангелии, не навязывает, тем самым, Евангелия собственного изобретения, но верно проповедует то, что поручил ему Христос. Однако же глупы паписты, желающие доказать из этих слов, что Церковь обладает каким-то собственным авторитетом. Больше того, они сами себе открыто противоречат. Под каким предлогом они претендуют на то, что Церковь не может заблуждаться, если не потому, что она прямо управляется Святым Духом? Посему они громогласно вопят о речениях Духа, которые мы считаем всего лишь их собственными выдумками. Итак, они глупо настаивают на фразе: угодно нам. Ведь если бы апостолы что-либо постановили отдельно от Духа, пала бы первая папистская аксиома: соборы определяют лишь то, что продиктовано Богом.

Кроме сего необходимого. Паписты напыщенно торжествуют, ссылаясь на этот отрывок. Словно людям позволено принимать законы, связывающие совесть необходимыми требованиями. Под страхом смертного греха, – говорят они, – надо соблюдать все, что заповедует и предписывает Церковь. Ведь апостолы объявляют о необходимости соблюдения того, что ими постановлено. Однако ответить на эту глупую болтовню довольно легко. Ибо данная необходимость имела силу лишь тогда, когда присутствовала опасность нарушения единства. Таким образом, собственно говоря, необходимость эта была привходящей или же внешней, заключалась не в самой сути, а в избежании преткновения. И это ясно видно из скорой отмены принятого декрета. Ведь относительно того, что само по себе необходимо, законы должны быть вечными. Однако мы знаем, что этот закон, как только прекратились волнения и споры, был упразднен Павлом. Он учит, что нет ничего нечистого, и объявляет позволительным и свободным питаться любой пищей, даже идоложертвенной (Romans 14:4; 1 Corinthians 10:25). Посему напрасно в этих словах видят предлог для связывания совести. Ведь необходимость, о которой идет речь, относилась лишь к внешним обычаям людей, дабы из них не родился соблазн. Перед Богом же свобода оставалась нетронутой.

Также напрасно пытаются вывести из данного отрывка, что Церкви дана власть что-то постановлять помимо Слова Божия. Папа, не взирая на Писание, принимает угодные ему законы, коими управляет Церковью. Причем, не десять, не двадцать, а бесчисленное множество. И законы эти не только тиранически подавляют души, но и представляют собой жестокие орудия мучений. Дабы оправдать подобную жестокость, нанятые папой проходимцы говорят, что апостолы также запретили язычникам не запрещенное божественным Словом. Я же отрицаю, что апостолы что-то добавили к Слову Божию. Это станет совершенно ясным, если мы обратим внимание на их намерение. Я уже говорил, что меньше всего они хотели установить вечный закон, коим обязывали бы верующих.
Тогда для чего же предназначено их постановление? Для взращивания между церквами братского мира и согласия. Закон давал средство временно приспособить язычников к иудеям. И, что бы там ни было, но принцип того, что в безразличных вопросах должна господствовать любовь, точно изложен в Слове Божием, то есть, внешнее употребление вещей, по природе своей позволительных, должно сообразовываться с правилом любви. В итоге, если любовь – это узы совершенства и конец закона, если заповедь Божия состоит в том, чтобы верующие стремились к взаимному единству и каждый служил к назиданию ближнего, никто не может быть столь невежествен, чтобы не увидеть: заповеданное апостолами содержится в Слове Божием. Они лишь приспосабливают всеобщее правило к текущим обстоятельствам.
Кроме того, вспомним сказанное ранее: закон этот был чисто политическим. Он не набрасывал на совесть никакую петлю, не вводил никакого вымышленного божественного культа. Эти два порока Писание повсеместно осуждает в человеческих преданиях. Но допустим, хотя это и глупо, что постановление собора не содержится в божественном Слове. Даже это ничем не поможет папистам. Пусть соборам будет позволено по откровению от Духа определять что-то, помимо указанного в божественном Слове. Но эту власть следует приписывать только законным соборам. Итак, пусть они докажут, что благочестивы и святы те соборы, декретам которых они желают нас подчинить. Но данный вопрос уже рассмотрен в начале главы, и здесь я не буду обсуждать его дольше. Пусть же читатели придерживаются того, что вполне достаточно для понимания настоящего отрывка: апостолы ни в чем не отступили от Слова Божия, постановив внешний закон, сообразующийся с обстоятельствами времени и нацеленный на примирение церквей.

стих 30

Собрав людей. Законный способ ведения дела состоял в том, чтобы весь народ допустить к выслушиванию послания. Ведь если по поводу вероучения возникает какой-либо спор, справедливо доверить суд опытным и ученым мужам, осведомленным в Писании, прежде всего, законно поставленным пастырям. Но поскольку все равным образом должны твердо знать, во что верить, учителям по-братски надо сообщить всей Церкви, что они постановили из Слова Божия. Ибо меньше всего согласно с христианским порядком утаивать от народа общее учение, словно тот – стадо свиней. Так обычно и происходит при папской тирании. Поскольку папа и рогатые епископы не надеялись на то, что народ станет когда-нибудь обучаемым, пока последний не впал, наконец, в грубое невежество, они установили следующее правило: народ, ничего не зная, должен зависеть от их прихоти. Напротив, здесь следует придерживаться золотой середины, за начальством сохраняя законные прерогативы, а за народом – свободу, исключающую рабское повиновение.

стих 31

Возрадовались о сем наставлении. Поскольку послание было весьма коротким, не содержа ничего, кроме голых предписаний, какое же утешение могли получить из него верные? Но следует признать: в нем содержался немалый повод для утешения. Ведь, узнав о согласии апостолов, каждый из них получил удовлетворение, и все вместе от раздоров перешли к взаимной любви. Поскольку был посеян ложный слух, будто апостолы противились Варнаве и Павлу, некоторые чрезмерно доверчивые поколебались, и в душах многих возникли сомнения. Нечестивые воспользовались этим для своего злословия, а других смущало любопытство и любовь к новизне. Таким образом, произошло взаимное разделение. Теперь же они видят: суждение первой из церквей совпадает с учением Павла и Варнавы, и обретают то, что весьма желательно для детей Божиих. А именно: утвержденные в правой вере и будучи единодушны друг с другом, они со спокойной совестью хранят между собою мир.

стих 32

Иуда и Сила. Эти два брата были посланы для того, чтобы собственными словами засвидетельствовать сказанное в апостольском письме. Иначе апостолы не послали бы столь краткое и сжатое послание. Они сказали бы нечто и о тайне веры и пространнее увещевали бы к усердию в благочестии. Лука же говорит, что эти два брата сделали и нечто большее. Наделенные даром пророчества, они в целом помогли назиданию церкви. Как бы говорит: они исполнили свой долг не только в данном им поручении, но также, уча и увещевая, сослужили церкви полезную службу. Следует отметить: они увещевали церковь по той причине, что были пророками. Ибо не всем дано исполнять столь великое служение. Посему надо остерегаться, чтобы кто-нибудь не перешел положенный ему предел. Так учит и Павел в 1 Corinthians 7:20 и Esther 4:1, повелевая, дабы все удерживали себя в рамках данной им благодати. Посему не напрасно Лука упоминает об особом учительском даре, дабы никто или по самомнению, при отсутствии способностей, или по дерзкому рвению, или по глупому желанию выделиться, не смущал церковный порядок.

Будучи также пророками. Поскольку это слово имеет разные значения, скажем, что здесь оно означает не предсказателей, коим дано предвещать будущее. В этом случае похвала братьям оказалась неуместной, ибо речь шла совершенно о другом. Но Лука имеет в виду, что Иуда и Сила обладали глубоким пониманием тайн Божиих и являлись подлинными толкователями Божиих слов. Так же и Павел в 1 Corinthians 14:3, рассуждая о пророчестве, и ставя его впереди остальных даров, не имеет в виду предсказания и предвещания. Он хвалит пророчество за то, что его плод – назидание Церкви в учении, увещевании и утешении. Подобным образом и Лука приписывает пророчеству утешение, рассматривая его как главную пророческую функцию.

вирши 33-35

С миром отпущены были. То есть, уходя, они, прощаясь с братьями, желали им всяческого блага, как обычно происходит между друзьями. Здесь присутствует некая синекдоха. Ведь из двух братьев лишь один вернулся в Иерусалим. В тексте тут же добавляется оговорка о том, что Сила все-таки решил остаться. Но поскольку Лука говорит сразу о двух, он учит лишь тому, что церковь раньше обрела мир, чем эти люди стали думать о возвращении. Наконец, он добавляет, что Павел и Варнава, будучи в Антиохии, сами старательно учили, однако, будучи усердными в этом деле, одновременно давали возможность остальным. Из этого явствует: у всех имелось общее усердие, не вызывавшее взаимной зависти, все сотрудничали друг с другом, дабы принести пользу. Хотя упоминание о многих других, видимо, сделано специально, дабы мы не думали, будто эта церковь с уходом Павла и Варнавы оказалась покинутой. Напротив, в ней трудились и жили довольно многие учителя. Здесь снова прославляется божественное благословение, вскоре снизошедшее на ту же самую церковь, в которой раньше сатана сеял плачевные раздоры через своих прислужников.

стих 36

Посетим братьев. В этой истории, во-первых, следует отметить, сколь усердно заботился Павел об основанных им церквях. В Антиохии он трудился с пользой. Однако, помня, что он – посланный Богом апостол, Павел избирает путь не местного пастыря, а собственного призвания. Затем, поскольку не подобало привязываться к одному месту, Павел думает о том, сколь обязан всем, кого породил в Господе. Посему он не хочет лишить их своей заботы. Добавь к этому, что Павел не мог бы оставить начатое в этих местах дело без того, чтобы подвернуть его риску. Но также можно заключить, что апостол оставался в антиохийской церкви, доколе не увидел, что ее состояние благоустроено, а согласие утверждено. Теперь мы понимаем, как важно для первенствующей церкви удерживать у себя церкви меньшие. Если в малоизвестной общине возникает какое-нибудь волнение или соблазн, слух распространяется не столь широко, и соседи волнуются не столь сильно. Но если какое-то место выделяется среди прочих, когда оно дрожит, падают или, по крайней мере, трясутся небольшие окрестные и далекие постройки. Значит, Павел, оставшись на время в Антиохии, думал и о других церквах. Таким образом, здесь показан пример не только мудрости, но и усердия. Ведь слишком бурная деятельность пастырей порой вредит не меньше, чем их лень.

Как они живут. Павел уже знал, что, учитывая людскую легковесность, а также склонность к порокам, воздвигнутое среди людей редко стоит долго и незыблемо. Особенно легко пасть и выродиться церквам в случае, если последние усердно не взращивать. Ничто под небом не может быть столь же твердым, как духовная постройка веры. Ведь ее фундамент положен в самом небе. Но немного тех, в чьих душах Слово Божие пустило живые корни, поэтому твердость – редкое людское качество. Те же, кто бросает якорь в божественной истине, не перестают быть подверженными многим искушениям. И хотя их вера из-за этого не разрушается, они все же нуждаются в ее укреплении. К тому же мы видим, какие уловки использует сатана, и какими кознями он пытается ниспровергнуть то целые церкви, то каждого верующего в отдельности. Итак, не без причины Павел опасается за своих учеников. Как бы они не повели себя иначе, чем должно. Посему он желает заблаговременно упредить возникающие неудобства, а этого нельзя достичь без личной инспекции.

стих 37

Варнава хотел. Лука рассказывает о грустной размолвке, непременно внушающей ужас всем благочестивым. Ведь общение Варнавы и Павла освящено небесным повелением. Они уже долго и согласно трудились под общим ярмом, возложенном на них Господом. Они много раз испытывали на себе ясное божественное благоволение. Больше того, чудесный успех, упомянутый Лукою, сам был ярчайшим из данных им благословений Божиих. И хотя на них столько раз обрушивались многочисленные преследования, столько раз жестоко нападали бесчисленные враги, хотя против них порою разгорались внутренние бунты, они все равно оказывались неразлучными, и их согласие демонстрировалось только еще ярче. Теперь же по пустяковому без труда устранимому поводу они разрывают священные узы божественного призвания. А это несомненно не могло произойти без огромного смущения всех благочестивых. И поскольку в этих святых мужах наблюдается столь яростная склонность к спору, хотя многие годы они привыкли к терпению всего и вся, то что произойдет с нами, чувства которых, много меньше покорные Богу, время от времени впадают в раж? И если пустяковый предлог разлучил тех, кто вопреки стольким искушениям лелеял священное единство, то сколь легко будет сатане разлучить тех, кто или никак, или слабо заботился о сохранении мира? Какую же гордыню выказал Варнава, упорно отвергая совет Павла, хотя для него самой большой честью было числиться его спутником, и, подобно сыну, служить ему, как отцу! От Павла же, в свою очередь, можно было ожидать большей человечности. Ведь он отказался прощать оплошность верному и преданному соратнику. Итак, их пример учит нас: если рабы Христовы не будут тщательно остерегаться, у сатаны будет множество щелей, через которые он влезет для сеяния раздоров.

Но пора обсудить и причину раскола. Некоторые возлагают вину за него на чрезмерную суровость Павла. На первый взгляд их доводы кажутся основательными. Павел отвергает Иоанна, то есть Марка, поскольку ранее он отказался с ним идти на дело. Однако Марк не отступил при этом от Христа. Будучи молодым и еще непривыкшим нести крест, он вернулся домой с середины пути. К молодому же возрасту надо проявлять некое снисхождение. Будучи новобранцем, он вначале также пугался трудностей. Однако не остался на всю жизнь ленивым и медлительным воином. И поскольку возвращение к Павлу уже служило свидетельством искреннего покаяния, отвержение Марка кажется бесчеловечным. Ибо снисходительнее надо обращаться с теми, кто добровольно наказывает себя за совершенные проступки. Были и другие причины, склоняющие Павла к милости. Дом Иоанна Марка был знаменит в Церкви своим странноприимством. Мать его во время тяжелейших гонений укрывала верующих. Когда свирепствовал Ирод и бесновался весь народ, там, по словам Луки, проводились священные собрания. Действительно, надо было пощадить столь святую и искреннюю женщину, не отчуждать ее неумеренной строгостью. Она хотела, чтобы сын занимался евангельской проповедью, а теперь из-за одного небольшого проступка от его услуг полностью отказываются. Как же сильно огорчил бы ее этот случай! Кроме того, Иоанн Марк не только просил прощения, но и исправился на деле. Так что у Варнавы имелся хороший повод для его просьбы. Однако из контекста можно вывести, что церковь одобрила совет Павла. Варнава удаляется и со своим спутником отплывает на Кипр. Но где же упоминание о братьях? Его нет. Словно Варнава ушел тайно, без всякого их напутствия. Павла же братья поручают в молитвах благодати Божией, откуда явствует, что церковь стояла на его стороне. Кроме того, Бог явил силу в благословении Павла, по благодати дав его трудам счастливый успех. Варнаву же Он словно похоронил, полностью его оставив. Отсюда можно с большой вероятностью вывести, что Богу нравилась суровость Павла.
Действительно, грех Иоанна Марка был тяжелее, чем обычно думают. Он не отпал от Христовой веры, но отступил от своего призвания. Итак, был бы дан весьма плохой пример, если бы его вскоре обратно приняли на службу, которую он оставил. Ранее он с тем условием посвятил свою деятельность Христу, что уже не мог быть свободным и независимым. И нарушать обещание в этой части ему было не более позволительно, чем мужу покидать жену, а сыну – отца. И вероломство его, нарушившее святость призвания, нельзя оправдать немощью. Следует также отметить: Павел не полностью отверг Марка. Он считал бы его братом, если бы тот довольствовался низшим положением. Павел лишь отказывался допускать его до публичного учительства, от которого он позорно отпал по собственной вине. Большая разница: отказывать ли согрешившему в прощении или только в общественном почете. Хотя, возможно, и тот, и другой перешел положенные границы. Как и привходящие обстоятельства часто портят хорошее дело. Павел справедливо и правомерно, с пользою для дисциплины, отказывался принять Марка спутником, испытав его непостоянство. Но, видя, что Варнава упорно настаивает, он мог бы уступить его желанию. Истина должна значить для нас больше, чем благоволение всего мира. Но всегда следует разумно взвешивать: насколько важен обсуждаемый вопрос. Ведь если кто-то станет показывать стойкость в никчемном и бесполезном деле, он лишь обострит разногласие. Не переставая до конца отстаивать собственное мнение, он проявит глупое и порочное упорство. Имелся компромиссный вариант, по которому Павел мог бы в чем-то уступить своему соратнику, не отходя от истины. Он не должен был льстить Марку, или покрывать его грех, но никакое благочестие не мешало ему, свободно высказав свое мнение, позволить победить себя в этом деле, не вредившем ни здравому учению, ни спасению людей. Я говорю об этом для того, чтобы мы научились, даже будучи правыми, сдерживать свое рвение, не переходя положенных пределов.