Bible Commentaries
1 Тимофею 1

стих 1

Павел, Апостол (апостол). Если бы Павел писал одному Тимофею, ему было бы не нужно надписывать подобный эпитет и говорить в том тоне, в каком он это делает. Ведь Тимофей несомненно довольствовался бы просто именем Павла. Он знал, что Павел – апостол Христов, и не нуждался в доказательствах, чтобы ему доверять. Он вполне был к этому склонен по собственной воле и в результате длительного опыта вполне к этому привык. Значит, апостол имеет в виду других, которые слушали его не столь охотно и не с такой легкостью доверяли его словам. Из-за подобных людей Павел и свидетельствует, что он апостол Христов, дабы они не посмели легковесно относиться к тому, что он пишет. И свое апостольство Павел подтверждает установлением, или декретом Божиим, коль скоро никто не может сам себя сделать апостолом, и истинный, достойный чести апостол только тот, кого поставил в этой должности Сам Бог. Причем Павел делает автором своего апостольства не только Бога Отца, но и Иисуса Христа. Действительно, управляя Церковью, Отец все делает через Сына и сообща с Сыном.

Апостол называет Бога Спасителем, титулом, который обычно приписывается Сыну. Но он подобает и Отцу вследствие того, что именно Отец дал нам Своего Сына. Итак, Отцу и Сыну заслуженно приписывается слава за наше спасение. Ведь почему мы спасены? Потому что Отец возлюбил нас так, что захотел искупить и спасти через Сына.

Называя же Христа нашей надеждой Павел приписывает Ему вполне подходящее имя. Ибо мы начинаем обоснованно надеяться лишь тогда, когда взираем на Иисуса Христа, поскольку только в Нем заключена вся суть нашего спасения.

стих 2

Тимофею, истинному сыну (родному сыну). Весьма весомая похвала, которой Павел хочет сказать: он признает Тимофея истинным сыном, а не вырожденцем, и желает, чтобы таким его признавали и другие. Больше того, апостол расхваливает Тимофея так, словно он – его другое «я».

Но как совместить со сказанным речение Христово: не называйте себе никого отцом на земле (Matthew 23:9)? А также со следующим свидетельством апостола (1 Corinthians 4:15): если и многих имеете отцов по плоти, все же есть лишь один Отец духов? Отвечаю: Павел так присваивает себе имя «отца», что при этом ни в чем не умаляет и не оскорбляет Божию славу. Известно высказывание: подчиненное другому не может ему противоречить. И таким по отношению к Богу является именование Павла отцом. Единственный Отец всех пребывающих в вере есть Бог, поскольку именно Он возрождает всех Своим Словом и силой Своего Духа, и только Он подает веру. Но служителей, которых Он соизволил использовать в этом деле, Бог допускает к соучастию в Собственных почестях, ни в чем не ущемляя при этом Самого Себя. Итак, духовным Отцом Тимофея был Бог и, в собственном смысле, только Он. Но Павел, будучи служителем Божиим в деле возрождения Тимофея, присваивает себя этот титул как бы по вторичному и подчиненному праву.

Благодать, милость. Апостол против своей привычки вставляет здесь второе слово, то есть «милость», возможно, побужденный к этому особой любовью к Тимофею. Далее, Павел не соблюдает здесь точного порядка, ибо последующее, то есть благодать, происходящую из милости, он помещает на первое место. Ведь Бог потому принимает нас в Свою благодать, а затем выказывает к нам любовь, что Он милостив. Однако вполне привычно ради пояснения присоединять причину к ее следствию. О словах же «благодать» и «мир» сказано в другом месте.

стих 3

Я просил тебя. Здесь – либо неполное предложение, либо излишне поставлен союз 'ίνα. И в том, и в другом случае смысл ясен. Во-первых, Павел напоминает Тимофею о причине, по которой он попросил его остаться в Эфесе. (Ибо он не напрасно отпустил его от себя, но для того, чтобы он исполнял там за него его работу.) Поскольку Павел отпустил от себя столь дорогого и верного помощника и сделал это лишь с болью и ради нужды, дабы тот мужественно замещал апостола в этом городе (на что был способен далеко не каждый), эта мысль должна была сильно встряхнуть Тимофея, дабы он не только не тратил попусту время, но и вел себя с великим достоинством. Поэтому Павел, как бы делая вывод, увещевает его противостать лжеучителям, искажавшим чистое вероучение. В том же, что Павел ранее заповедал Тимофею оставаться в Эфесе, надо отметить его благочестивое попечение. Ибо он усердно насаждал различные церкви, но при этом не оставлял созданные им ранее без пастырей. Действительно, как говорится, сохранять достигнутое – не меньшая добродетель, чем искать новое. Глагол «возвещать» говорит здесь о власти. Ведь Павел хочет наделить Тимофея властью обуздывать других.

Не учили иному. Греческое слово, использованное здесь Павлом, сложносоставное. Поэтому его можно перевести или «учить отдельно», или «учить по-новому», или «передавать иное учение». Перевод же Эразма «следовали» меня не устраивает, поскольку в этом случае сказанное можно отнести и к слушателям. Но Павел подразумевает тех, кто из-за тщеславия вводил в Церковь новые учения. И если прочесть «учили иначе», это станет еще яснее. Ибо этой фразой апостол запрещает Тимофею терпеть новые формы научения, не согласующиеся с ранее переданной истинной и подлинной его формой. Так и во втором послании апостол расхваливает гипотипозис, то есть, живой образ своего учения. Ибо подобно тому, как истина Божия одна, так и способ ее передачи весьма прост, а именно: он лишен всяких прикрас и больше благоухает величием Духа, нежели человеческим красноречием. И если кто-то отходит от этого способа, он искажает и разлагает также само учение. Значит, фразу «учить иначе» надо относить к форме научения. Если же прочесть «учили иному», то фраза станет относиться к самому его содержанию.

Но следует отметить: иным зовется не только то учение, которое открыто противоречит чистой евангельской доктрине, но и все, что либо искажает чистоту Евангелия новыми придуманными измышлениями, либо затуманивает его мирскими умствованиями. Ибо сколько людских измышлений, столько и искажений Евангелия. Да и те, кто по мирскому обычаю играет с Писаниями, превращая христианство в искусство показухи, тем самым покрывает благовестие мраком. Итак, подобный способ научения чужд Слову Божию и той чистоте учения, в которой Павел велит пребывать эфесянам.

стих 4

И не занимались баснями. Баснями (на мой взгляд) Павел называет не столько умышленный обман, сколько вздорные и нелепые россказни, не имеющие под собой никакого основания. Ведь вполне может быть, что нечто неложное тем не менее будет баснословным. В этом смысле говорит о баснословной истории Транквилл (Светон. Тибер. 70), да и Ливий (Кн.45, гл.39) под баснословием понимает глупую и необоснованную болтовню. Также нет сомнения, что μύθος(именно этим словом воспользовался здесь Павел) для греков означает φλυαρίαν, то есть, вздорную болтовню. И апостол, в качестве примера указывая на определенный вид таких басен, устраняет всякое сомнение в отношении смысла его слов. Ибо он причисляет споры о генеалогиях к басням не потому, что все, могущее быть сказанным по этому вопросу, ложно, а потому что разговоры эти пусты и бесплодны.

Итак, данное место можно перефразировать так: пусть они не занимаются баснями, каковыми являются или к каковому роду принадлежат и родословия. И это – та самая баснословная история, о которой упоминал Светоний, и которую всегда высмеивали даже здравомыслящие грамматики. Непременно вызовет смех любопытство, когда, отбросив полезное знание о вещах, тратят все время в поисках рода Ахиллеса или Аякса, истощают разум в пересчитывании детей Приама. И если это не подходит даже детскому обучению, где вполне уместны игры и забавы, то тем более нетерпимо это в учении небесной премудрости.

Родословия апостол называет бесконечными потому, что пустое любопытство не знает никакой меры и, выходя из одного лабиринта, тут же устремляется в другой.

Споры (вопросы). Учение апостол оценивает по его плодам. Ибо все не назидающее достойно отвержения, даже если в нем и нет ничего порочного. Поэтому все способное лишь порождать споры подлежит двойному осуждению. И таковы все утонченные умствования, которыми упражняют свой разум тщеславные люди. Итак, будем помнить: все учения следует подвергать подобной проверке и одобрять лишь те из них, которые способствуют назиданию. Учения же, дающие лишь повод для споров без какого-либо плода, должны отвергаться как недостойные Церкви Божией. И если бы подобной проверке придерживались в прошлые века, то даже если бы религия и оказалась запятнанной многими заблуждениями, по крайней мере, не до такой степени возобладало бы дьявольское искусство спорить, получившее название «схоластического богословия». Ибо что еще содержится в нем, кроме распрей и скандальных умствований, от которых нет никакой пользы? Посему чем более кто-то обучен этой науке, тем более несчастным его следует признать. Знаю, какие оправдания обычно приводятся в пользу схоластики, но они никогда не сделают лжецом Павла, осудившего все подобные умствования.

Божие назидание. Ибо подобного рода тонкости назидают в гордыне, назидают в суете, но не в Боге. Назиданием же Божиим апостол зовет либо то, которое Бог одобряет, либо то, которое по Богу. И учит, что оно заключается в вере. И эта фраза не исключает любви, страха Божия или покаяния. Ибо что все это такое, как не плоды веры, всегда порождающей из себя благочестие? Итак, коль скоро апостол знал, что все богопочитание основано только на вере, он счел достаточным упомянуть о ней одной, ибо от нее зависит все остальное.

стих 5

Поскольку болтуны, с которыми имел дело Тимофей, хвалились собой под предлогом закона, Павел упреждает их и учит, что закон не только ничем им не помогает, но скорее выступает против них, и в то же время прекрасно согласуется с преподанным им благовестием. Ибо способ защиты этих людей весьма похож на тот, которым сегодня пользуются против нас наши оппоненты. Они говорят, что мы стремимся ни к чему иному, как к упразднению священного богословия. Словно только они лелеют его в собственном лоне. Таким же образом и тогдашние противники говорили о законе так, чтобы вызвать ненависть к Павлу. И что же он им отвечает? Дабы рассеять напущенный ими дым, он охотно путем упреждения показывает, что учение его прекрасно согласуется с законом, и что злоупотребляют законом те, кто пользуется им для какой-то другой цели.
Так и сегодня, если определить понятие истинного богословия, станет ясно: мы желаем лишь восстановления того, что несчастным образом повредили и исказили болтуны, которые, напрасно надмеваясь именем теологов, учат лишь неясной и бесплодной чепухе. Слово же «заповедь» обозначает здесь весь закон, как часть, означающая собою целое.
5) Любовь от чистого сердца. Если закон направлен на то, чтобы наставить нас в любви, происходящей от веры и доброй совести, отсюда следует от противного, что все, превращающие учение закона в любопытствующие вопрошания, толкуют его весьма превратно. Впрочем, не так уж важно, относить ли слово «любовь» в этом месте к обоим скрижалям закона или только ко второй из них. Действительно, нам велят от всего сердца любить Бога и ближних, как самих себя. Однако когда в Писании упоминается о любви, она часто ограничивается только ближними. Я не усомнился бы, что здесь идет речь о любви к Богу и ближним, если бы Павел произнес только слово «любовь». Но, поскольку он добавил к ней веру, добрую совесть и чистое сердце, толкование, которое я сейчас приведу, не будет чуждым его мысли и хорошо подойдет контексту настоящего отрывка. Итог закона в том, чтобы почитать Бога с искренней верой и чистой совестью, и, кроме того, в том, чтобы взаимно друг друга любить. Всякий отклоняющийся от этого правила искажает закон Божий, обращая его к иной цели.

Но здесь возникает следующее сомнение: кажется, что Павел предпочитает любовь вере. Отвечаю: те, кто так думает, рассуждают весьма по-детски. Ведь если любовь упоминается здесь первой, она не будет иметь из-за этого первенства в чести, ибо Павел одновременно учит, что любовь проистекает от веры. Причина же по порядку предшествует своему следствию. И если прилежно обдумать весь контекст, сказанное Павлом обретет следующий смысл: закон дан нам с целью наставить нас в вере, являющейся матерью доброй совести и любви. Таким образом, начало полагается в вере, а не в любви. Чистое же сердце и добрая совесть мало отличаются друг от друга. И то, и другое проистекает от веры. Ибо о чистом сердце сказано в Acts 15:9, что Бог очищает сердца верою. О доброй же совести Павел свидетельствует, что она основана на воскресении Христовом (1 Peter 3:21). Отсюда мы узнаем, что нет истинной любви там, где нет страха Божия и целомудрия совести.

Не стоит упускать из виду и то, что Павел к каждому понятию добавляет соответствующий эпитет. Ведь нет ничего более распространенного и легкого, чем претендовать на веру и добрую совесть. Но сколько людей докажут делами, что далеки при этом от всякого лицемерия? В особенности следует отметить эпитет веры. Он означает, что там, где не видно доброй совести, где никак не проявляется любовь, исповедание веры лживо. И если в вере состоит спасение людей, а из веры, доброй совести и любви состоит совершенное богопочитание, нет ничего удивительного в том, что Павел заключает в них итог всего закона.

стих 6

От чего отступив. Апостол продолжает использовать метафору цели. Ибо глагол άστοχεΐν, причастие от которого здесь используется, означает отклоняться или уходить от намеченного. Замечательное место, осуждающее в пустословии все учения, не стремящиеся к единственной вышеуказанной цели. Одновременно это место учит, что разум и помышления всех людей становятся ничем, если обращаются к чему-то иному. Возможно, что многие будут восхищаться бесполезными умственными тонкостями, все равно остается незыблемым высказывание Павла: все, не назидающее в благочестии, чистая ματαίολογίαν. Посему надо в наивысшей степени остерегаться искать в священном Слове Божием что-либо иное, кроме надежного назидания, дабы Бог не воздал нам сурово за злоупотребление Своим Словом.

стих 7

Желая быть. Апостол порицает не тех, кто открыто воевал с учением закона, а тех, кто скорее расхваливал себя, им прикрываясь. Он отрицает, что таковые что-либо понимают в законе, поскольку без всякой пользы утруждают собственный разум любопытствующими вопросами. Одновременно Павел словами «о чем говорят» обуздывает их превозношение. Ведь нет более дерзких знатоков неведомого, чем учителя подобных басней.

Да и сегодня мы видим, с какой надменностью и гордыней шумят о своих учительных определениях сорбоннские схоласты. И по поводу каких вещей? Тех, которые совершенно сокрыты от человеческого разума и не явлены ему ни в слове Писания, ни в каком-либо откровении. Они с большей уверенностью утверждают существование чистилища, чем воскресение мертвых. Они вопят, что, если не считать божественным речением их измышления по поводу заступничества святых, вся религия обрушится. И зачем мне упоминать о бесконечных лабиринтах, связанных с небесными иерархиями, с их взаимными отношениями и тому подобными выдумками? Число их воистину нескончаемо. Апостол же возвещает, что во всем вышесказанном исполняется древняя фраза: невежество дерзко. Подобным образом он говорит и в Colossians 2:18: они, надмеваясь плотским разумом, влезают в том, о чем ничего не знают.

стих 8

Мы знаем, что закон добр. Апостол снова упреждает возводимую на него клевету. Ибо всякий раз, как он противился показухе, его противники в качестве щита использовали следующий вопрос: и что же? хочешь ли ты похоронить закон и изгладить его из людской памяти? Поэтому Павел, дабы опровергнуть эту клевету, признает, что закон добр, но требует при этом его законного употребления. Доказательство он строит на двух сопряженных словах, ибо слово «законный» происходит от слова «закон». Но апостол идет еще дальше: он учит, что закон прекрасно согласуется с его учением и одновременно обращает его против своих же противников.

стих 9

Закон положен не для праведника. Апостол не намеревался говорить обо всем служении закона, он лишь имел в виду пользующихся им людей. Ибо часто те, которые хотят казаться яростными ревнителями закона, всей своей жизнью выказывают себя его полными презрителями.

И сегодня образчик такого поведения прекрасно различим в защитниках праведности по делам и сторонниках свободной воли. Они постоянно говорят о совершенной святости жизни, о заслугах, об удовлетворениях, но вся их жизнь вопиет о том, что они более чем нечестивы и осквернены, любыми способами навлекают на себя гнев Божий и спокойно презирают Его суд. Эти люди величественно превозносят свободный выбор между добром и злом, но делами своими показывают, что они – рабы сатаны, находящиеся в жесточайших узах этого рабства.
И коль скоро противники Павла были именно такими, апостол, обуздывая их глупое превозношение, говорит, что закон – как бы меч Божий, простертый ради их истребления. Сам же он и ему подобные не имеют причин ужасаться и ненавидеть закон, не противящийся праведным, то есть, благочестивым и добровольным почитателям Бога.
Мне также известно, что некоторые ученые мужи извлекают из слов апостола более тонкий смысл: как будто Павел рассуждает о природе закона с полностью богословских позиций. Они делают вывод, что закон никак не относится к детям Божиим, возрожденным Его Духом, поскольку он установлен не для праведных. Однако контекст настоящего отрывка вынуждает меня понять сказанное проще. Апостол опирается на общеизвестный принцип: добрые законы происходят от плохих нравов, – и утверждает, что закон Божий дан ради сдерживания злобы нечестивых. Ибо те, кто добр по собственной воле, не нуждаются во власти закона.
Но здесь возникает вопрос: изъят ли кто-либо из смертных из числа этих нечестивых? Отвечаю: Павел называет праведными не тех, кто совершен во всех отношениях (таковых просто не существует), но тех, главное стремление сердца которых направлено к добру, так что для них благочестивое желание – это как бы добровольный закон, без какого-либо внешнего принуждения и узды. Значит, этими словами апостол хотел обличить бесстыдство тех, кто, прикрываясь законом, выступал против благочестивых мужей, всей своей жизнью соблюдавших истинное правило закона, в то время как сами их противники, в наибольшей степени нуждаясь в законе, однако же не слишком о нем заботились. И это еще лучше видно из приведенного противопоставления.
Если же кто не согласится с тем, что перечисляемые Павлом преступления косвенно или по умолчанию относятся к его оппонентам, все равно их клевета опровергается весьма просто: если бы они серьезно, а не притворно руководствовались законом, то должны были скорее вооружиться им для борьбы с преступлениями и злодеяниями, а не прикрывать им свое тщеславие и пустую болтовню.

Для беззаконных (неправедных) и непокоривых. (Неправедными апостол зовет беззаконников,.) Вместо слова «неправедных» переводчики могли бы более уместно поместить слово «беззаконных». Ибо по-гречески сказано ανόμους, от которых мало отличаются непокоривые, поставленные на втором месте. Грешниками же апостол называет преступников, или же тех, кто ведет постыдную и преступную жизнь. Вместо «развратных» (Непочтительных) и «оскверненных» можно было бы уместно перевести «оскверненных» и «нечистых», но я не хочу спорить по поводу не столь уж важных слов.

Человекохищничеством у древних называлось похищение или переманивание чужого раба, или же незаконная продажа в рабство свободного человека. Если кто захочет узнать об этом больше, пусть читает труды юристов и обратится к закону Флавия. Впрочем, Павел перечисляет здесь некоторые виды проступков, сжато охватывающие все их возможные виды. Их корнем является гордыня и бунтарство, означаемые первыми двумя словами.
Под нечестивыми же и грешниками, кажется, подразумеваются нарушители первой и второй скрижали закона. К ним апостол добавляет оскверненных и нечистых, или же осквернившихся постыдной жизнью. Поскольку же ближним прежде всего наносится вред тремя действиями: насилием, обманом и похотью, – апостол, как можно легко увидеть, по порядку их и приводит. Ибо насилие проявляется в человекоубийцах и убийцах родителей, на втором месте упоминаются грязные похоти, а на третьем – обманы и все прочие злодеяния.

стих 10

И всего, что. В этом предложении апостол утверждает, что его благовестие не только не воюет с законом, но и является его наилучшим подтверждением. Он свидетельствует, что проповедь его подтверждает приговор, вынесенный законом Божиим против всего, противящегося здравому учению. Отсюда следует: те, кто, отходя от Евангелия, следует только его тени, нисколько не смыслят в сути закона.

Здравое учение противопоставляется здесь пустым вопросам, которыми, как говорит он в другом месте, утруждают себя негодные учителя, и которые заслуженно считаются болезнетворными, исходя из вызываемых ими последствий.

Благовестие славы понимается здесь как славное благовестие. Этой фразой апостол остро обличает тех, кто пытался выделиться, принижая Евангелие, в котором проявляется Божия слава. Апостол подчеркнуто добавляет, что это Евангелие было вверено ему, давая всем понять: благовестие Божие есть именно то, которое проповедует он. Поэтому все прежде осужденные им басни чужды как закона, так и благовестия Божия.

стих 12

Благодарю. Велико достоинство апостольства, которое отстаивал за собою Павел. Однако сам он, учитывая его предыдущую жизнь, никак не мог считаться достойным подобной чести. Посему, дабы его не осуждали в превозношении, он вынужден перейти к рассмотрению своей личности и добровольно признать собственное недостоинство. И, тем не менее, Павел утверждает, что является апостолом по благодати Божией. Больше того, то, что казалось умаляющим его авторитет, он обращает к собственной пользе: ведь от этого еще ярче воссияла в нем Божия благодать.

Воздавая благодарение Христу, апостол свидетельствует, что далек от зависти, и устраняет всякий повод для вопроса: достоин ли он столь почетного служения. Ибо, как бы он ни был невзрачен сам по себе, достаточно и того, что его избрал Христос. Многие говорят о своем смирении, пользуясь теми же самыми словами, но им далеко до искренности Павла, целью которого было не только от души похвалиться в Господе, но и полностью отказаться от собственной славы. За что благодарит Павел? За то, что его поставили на служение. Отсюда он выводит, что его сочли верным. Ибо Христос не принимает кого-либо из тщеславия, но избирает лишь пригодных, поэтому всех, кого Он удостоил чести, и мы должны принимать как достойных. И этому не противоречит то, что Иуда согласно пророчеству Psalms 109:9 [В Синодальном переводе Psalms 108:9 – прим. пер.] вознесся на короткое время, чтобы затем пасть. С Павлом дело обстояло совершенно иначе, ведь и почета он достиг для другой цели и совсем на других условиях, когда Христос возвестил, что Павел будет Его избранным сосудом (Acts 9:5).

Но кажется, что апостол таким образом причиной своего призвания делает ранее отличавшую его веру. Если бы было так, то его благодарение оказалось бы притворным и глупым. Ибо в этом случае апостольство свое Павел возводил бы не к Богу, а к собственной заслуге. Итак, я отрицаю подобный смысл: будто Павел потому был принят в апостольский чин, что Бог предузнал его веру. Ведь Христос не мог предвидеть в нем никакого блага, кроме данного ему от Отца. Посему всегда остается истинным положение: не вы Меня избрали, но Я вас избрал (John 15:16). Скорее, напротив, Павел хотел доказать свою веру из того, что Христос сделал его апостолом. Ведь тех, кого Христос таким образом поставляет, Он как бы объявляет верными Собственным декретом. В итоге, суждение относится здесь не к предузнанию, но скорее к свидетельству, обращенному к людям. Апостол как бы говорит: благодарю Христа, Который, призвав меня на служение, ясно показал, что одобряет мою веру.

Павел упоминает и другое благодеяние Христово, подтверждающее первое: «давшего мне силу». И под этими словами (Я разумею) он разумеет не только то, что десница Божия изначально преобразила его так, что он стал пригоден к служению, но одновременно имеет в виду непрерывное подаяние благодати. Ибо для Павла было бы недостаточным единократного провозглашения верным, если бы Христос не поддерживал его постоянно Своей помощью. Итак, апостол признает, что и то, и другое имеет по благодати Христовой: и единократное возвышение, и постоянное пребывание в своем статусе.

стих 13

Был хулитель и гонитель. Хулитель в отношении Бога, а гонитель и обидчик в отношении Церкви. Мы видим, как искренне Павел признает то, за что его могли бы поносить, как не преуменьшает собственные грехи, как, добровольно исповедуя собственное недостоинство, возвеличивает благодать Божию. Ибо, не довольствуясь словом «гонитель», апостол добавил слово, еще больше выражающее его прежнюю ярость и свирепость.

Потому, что так поступал по неведению. Я, – говорит апостол, – получил прощение за свое неверие, поскольку прежде находился в неведении. Ибо мои преследования и мое насилие были не чем иным, как плодом моего неверия. Но, кажется, Павел намекает, будто прощению есть место лишь там, где имеется оправдание неведением. И что же? Разве того, кто согрешил сознательно, Бог никогда не простит? Отвечаю: здесь следует отметить слово «неверие», ограничивающее фразу Павла первой скрижалью закона. Преступления второй скрижали, хотя бы и были сознательными, прощаются, но если кто сознательно и добровольно нарушает первую скрижаль, то грешит против Святого Духа, прямо противопоставляя себя Богу. Ведь он грешит отнюдь не по немощи, а, нечестиво восставая на Бога, являет тем самым несомненный признак своего отвержения.

И отсюда можно вывести определение греха против Святого Духа. Во-первых, он – прямое превозношение над Богом, выражающееся в нарушении первой скрижали, а во-вторых, он – злобное отвержение истины. Ибо там, где истина не отвергается с намеренной злобой, нет противления Святому Духу. В итоге, неверие полагается здесь в качестве рода, а злобное намерение, противопоставляемое неведению, есть как бы видовое отличие.
Посему неправильно думают те, кто видит грех против Святого Духа в нарушении второй скрижали. Неправильно думают и те, кто осуждает в подобном преступлении необдуманный и слепой порыв. Ибо против Святого Духа грешат лишь тогда, когда смертные люди по собственной воле восстают против Бога, угашая данный им от Духа свет. Воистину ужасно подобного рода нечестие и воистину безумна подобная дерзость! Нет сомнения, что апостол хотел тем самым косвенно устрашить всех однажды просвещенных, дабы они не восставали против познанной ими истины, коль скоро падение в этом случае будет погибельным. Ведь, если Бог простил Павлу хуления ради его неведения, тот, кто богохульствует сознательно и прилагая к этому усилия, не должен надеяться не прощение.
Но кажется, что слово «неведение» добавляется напрасно, ибо неверие, всегда будучи слепым, не может без него существовать. Отвечаю: из неверующих одни слепы настолько, что заблуждаются из-за неверного представления о правильных вещах, а другие – настолько, что господствует в них одна лишь злоба. Павел не был полностью лишен дурного устремления, но его обуяло необдуманное рвение, и он считал правильным то, что делал. Итак, он был противником Христовым не намеренно, а по ошибке и незнанию. Фарисеи же, клеветавшие на Христа со злой совестью, также не были полностью свободны от неведения и заблуждения, но их подстегивали тщеславие и нечестивая ненависть к здравому учению, больше того – безумное превозношение над Богом. Так что они противостали Христу по злобе и намеренно, а не по неведению.

стих 14

Открылась ... обильно (преизобиловала). Апостол снова возвеличивает явленную ему благодать Божию. Он делает это не только для устранения к себе неприязни и ради свидетельства своей благодарности, но и для того, чтобы противопоставить эту благодать наветам нечестивых, прилагавших все силы, чтобы принизить его апостольство. Говоря же, что благодать преизобиловала и, причем, сверх меры, он намекает на то, что память о его предыдущих поступках истреблена и изглажена, и прежняя жизнь уже ни в чем не умаляет его в глазах добрых людей.

С верою и любовью. И то, и другое можно приписать Богу. То есть, Бог выказал Себя правдивым и, удостоив Павла благодати, явил образец Своей любви во Христе. Но я предпочитаю понимать сказанное проще: вера и любовь суть признаки и свидетельства упомянутой апостолом благодати, дабы не казалось, что он претендует на нее напрасно и необдуманно. Причем вера противопоставляется неверию, а любовь во Христе – свирепости, которую ранее он выказывал к верующим. Павел как бы говорит: Бог изменил меня настолько, что я – уже другой и новый человек. Итак, опираясь на следствия и признаки, апостол расхваливает превосходство благодати, упразднившей память о его предыдущей жизни.

стих 15

Верно слово. Избавив прежде свое служение от бесславия и несправедливых попреков, апостол, не довольствуясь этим, обращает в свою пользу то, что противники могли бы выставить как повод для поношения. Павел учит: для весьма Церкви полезно, что он был таким прежде своего призвания к апостольству, поскольку через это, как бы дав надежный залог, Христос призвал всех грешников к твердой надежде на прощение. Ибо, когда Павел из яростного и кровожадного зверя превратился в пастыря, Христос явил замечательный образчик Собственной благодати, дабы все получили надежду на то, что никакие тяжкие и жуткие грехи не закроют для них доступа к спасению.

Но сначала апостол формулирует общее положение: «Христос пришел спасти грешников», и украшает его вступлением, как обычно делают при рассмотрении весьма серьезных вопросов. Ведь приход ко Христу, действительно, главное положение вероучения, дабы мы, погибшие в самих себе, получили от Него спасение. Итак, да будет это вступление для нас подобным трубе, звучащей для провозглашения благодати Христовой, дабы сделать ее для нас более достоверной; да будет оно для нас как бы печатью, запечатлевающей в наших сердцах упование на отпущение грехов, которое в ином случае весьма трудно проникает в человеческие души. Кроме того, по какой причине Павел привлекает наше внимание словами «верно слово», если не по той, что люди всегда сомневаются внутри себя по поводу своего спасения? Ибо, хотя Бог Отец тысячу раз предложит нам спасение во Христе, и Сам Христос возвестит нам о Своем служении, мы не перестанем из-за этого трепетать или, по крайней мере, вопрошать внутри себя: так ли это? Посему всякий раз, как нам придет на ум какое-либо сомнение в отпущении грехов, научимся как щитом отражать его речением: несомненно истинно и достойно всякого принятия это слово.

Спасти грешников. В этой фразе присутствует эмфаза. Ведь даже те, кто признает, что служение Христа состоит в спасении, с трудом допускают мысль, что подобное спасение относится к грешникам. Наш разум всегда склонен рассматривать чье-либо достоинство. И как только замечается недостоинство, тут же исчезает упование. Посему, чем больше тяготится кто-либо своими грехами, тем воодушевленнее он должен прибегать ко Христу, опираясь на учение о том, что Он пришел спасти не праведных, но грешников. Следует отметить, что Павел строит доказательство на общем служении Христовом, дабы сказанное им недавно о собственной персоне не показалось глупой новизною.

Из которых я первый. Остерегайся думать, будто апостол сказал нечто ложное из-за своей скромности. Он произнес не только смиренное, но и истинное исповедание, исходящее из внутреннего сердечного чувства. Но кто-нибудь спросит: почему главным грешником себя считает тот, кто согрешил только по незнанию здравого учения, а в прочих отношениях был безупречен перед людьми? Однако слова апостол учат нас, сколь тяжким и ужасным преступлением перед Богом является неверие. Особенно, если к нему добавляется упорство и лишившаяся разума ярость. Для людей весьма просто преуменьшить тяжесть сказанного о себе Павлом, сославшись на его необдуманное рвение. Но Бог настолько ценит послушание веры, что не может считать легким проступком неверие, соединенное с упорством.

Посему это место следует прилежно отметить: человек не только невиновный в глазах мира, но и отличавшийся выдающимися добродетелями и достойной похвалы жизнью, считается одним из величайших грешников из-за надменности неверия, поскольку был противником евангельского учения. Отсюда можно легко понять, что значат перед Богом все внешние прикрасы лицемеров, надменно противящихся при этом Иисусу Христу.

стих 16

Чтобы Иисус Христос во мне первом показал. Говоря «во мне первом», апостол намекает на то, что сам сказал ранее: он был первым среди грешников. Поэтому его фраза означает то же, что и «главным образом» или «во-первых». Павел хочет сказать, что Бог с самого начала замыслил явить подобный пример, как бы выставленный на всеобщее обозрение с высоких театральных подмостков, дабы никто не отчаивался в уготованном для себя прощении, если придет с верою ко Христу. Действительно, когда мы видим в лице Павла столь ярко отпечатленный образец благодати, которую ищем, все наше возможное отчаяние действенно упреждается.

стих 17

Царю же веков. К подобному восклицанию апостола подтолкнула пылкость его души. У него не хватало слов, чтобы выразить свою благодарность Богу. Ибо эпифонемы главным образом употребляются тогда, когда мы вынуждены прервать свою речь, поскольку возвышенность обсуждаемого предмета превосходит наши словесные способности. Что может быть чудеснее обращения Павла? Хотя пример апостола одновременно научает нас дивиться и восторгаться всякий раз, как мы размышляем о благодати божественного призвания. Добавь к этому, что столь величественное славословие апостола полностью поглощает памятование о его предыдущей жизни. Ибо слава Божия – воистину неизмеримая бездна!

Эпитеты, которые апостол приписывает Богу, хотя и присущи Ему всегда, в собственном смысле подходят именно к настоящему контексту. Он называет Бога вечным Царем или Царем веков, неподверженным никакому изменению;невидимым, поскольку, как он скажет впоследствии, Бог обитает в неприступном свете; единым премудрым, поскольку Бог обращает в глупость и осуждает в суете все человеческую мудрость. Итог же сказанного сводится к фразе, употребленной в Послании к Romans 11:33: о, бездна богатства, и т.д. Сколь сокрыты советы Божии! Сколь неисследимы пути Его! Павел хочет, чтобы мы почтительно относились к неизмеримой и непостижимой премудрости Божией, и если Его дела превосходят наши мыслительные способности, довольствовались тем, чтобы ими восхищаться.

Но не вполне ясно следующее: употребив в последней фразе слово «единому», хотел ли апостол всю славу приписать одному Богу, или просто сказать, что Бог – один. Второй смысл нравится мне больше. Ведь для защиты своего дела апостолу было весьма важно покорить всякое человеческое помышление таинственному совету Божию. Однако я не возражаю и против того, что апостол называет Бога единственным достойным всяческой славы. Бог разбрасывает искорки Своей славы по всему творению, но так, чтобы вся она надежно пребывала только у Него. Впрочем, и то, и другое толкование говорят о том, что вне Бога нет никакой славы.

стих 18

Такое завещание (такую заповедь). Все, что до этого апостол говорил о себе, было как бы отступлением от основной темы. Если Павел желал наделить авторитетом Тимофея, ему самому надлежало иметь его в наивысшей степени. Итак, до этого он вполне своевременно опроверг мнение, служившее для него помехой. Теперь же, доказав, что благочестивые не должны меньше ценить его апостольство из-за того, что некогда он противился Царству Христову, Павел, как бы устранив препятствие, возвращается к увещеванию Тимофея. Итак, под заповедью он подразумевает то, о чем упомянул вначале. Назвав же Тимофея сыном, Павел не только свидетельствует о своем благоволении к нему, но и расхваливает его перед другими людьми.

Далее, чтобы воодушевить Тимофея еще больше, апостол напоминает ему, какое свидетельство получил он от Духа Божия. Ибо немалым стимулом служит то, что служение его обрело божественное одобрение, и что откровение Божие призвало его прежде, чем он был избран людьми. Стыдно не оправдывать ожидания людей, насколько же более стыдно, по мере своих сил, делать ложным суждение о тебе Бога!
Однако, во-первых, надо понять, о каких пророчествах говорит здесь апостол. Кое-кто думает, что возложить на Тимофея служение Павла научило какое-то откровение. Признаю, что это правильно, но добавлю от себя, что здесь имеются в виду откровения, произнесенные другими. Ведь Павел не напрасно использовал здесь множественное число. Посему мы выводим из его слов, что о Тимофее произносилось множество пророчеств, хваливших его перед Церковью. Поскольку Тимофей был еще юн, его могли бы презирать из-за его возраста. Да и сам Павел мог бы подпасть клевете за то, что прежде времени продвигает юношей на служение старцев. Кроме того, Бог ранее предназначил Тимофея для великих и тяжких трудов. Ведь Тимофей был не одним из многих, а приближенным к апостолам, и в отсутствие Павла действовал от его имени. Посему он нуждался в особом свидетельстве, из которого бы явствовало, что подобная честь дана ему не по человеческой дерзости, а по избранию от Самого Бога. Восхваление кого-либо в пророчествах было и тогда не обычным делом, его удостаивались немногие, но, поскольку случай Тимофея был особым, Бог восхотел, чтобы люди приняли Тимофея только после произнесенного Им одобрения, чтобы он заступил на служение, только будучи призван пророческими речениями. То же самое произошло с Павлом и Варнавой, когда их поставляли учителями язычников. Ибо дело это было новым и необычным, и в противном случае не могло бы избежать обвинения в дерзости.

Но кто-нибудь возразит: если Бог через Своих пророков ранее возвестил, каким служителем будет Тимофей, зачем увещевать Тимофея таковым себя выказывать? Разве он мог сделать недостоверными речения Божии? Отвечаю: не могло выйти иначе, нежели пообещал Бог. Однако между тем Тимофей должен был не предаваться лени и праздности, а явить себя живым и пригодным орудием божественного провидения. Поэтому Павел не без причины, как бы пришпоривая Тимофея, упоминает о пророчествах, в которых Бог выступил перед Церковью как бы в качестве его гаранта. Ибо эти пророчества учили тому, к чему именно будет призван Тимофей. Поэтому апостол добавляет: «чтобы ты воинствовал в них», давая понять, что Тимофей, опираясь на подобное одобрение Божие, должен сражаться еще отважнее. Ибо что может или должно окрылить нас больше, нежели знание о том, что Сам Бог поставил нас делать то, что мы делаем? Вот наше оружие, вот защита, огражденные которой мы никогда не потерпим неудачи. Слово же «воинствование» говорит о необходимости сражаться. В общем и целом, это относится ко всем благочестивым, в собственном же смысле – лишь к христианским учителям, играющих роль знаменосцев или наставников. Итак, апостол как бы говорит: если ты не можешь исполнять свое служение без борьбы, помни, что пророчества Божии дали тебе твердую надежду на победу, и воодушевляй себя этим воспоминанием. Ибо воинствование, которое мы ведем под водительством Божиим, воистину доброе, то есть – славное и спасительное.

стих 19

Имея веру и добрую совесть. Под верою я понимаю здравое учение в целом. В этом смысле апостол говорит о таинстве веры также в 3-й главе, ст. 8. Действительно, в учителе требуются прежде всего два качества: придерживаться чистой евангельской истины и служить ей с доброй совестью и искренним усердием. Там, где присутствуют оба этих качества, все остальное следует само собою.

Которую некоторые отвергнув (от которой некоторые отвратившись). Апостол показывает, сколь необходимо соединение веры и доброй совести. Ведь наказанием за совесть злую служит отпадение от истины. Те, кто служит Господу не с подлинным целомудрием души, но потакает свои дурным желаниям, даже если и имели прежде здравое разумение, впоследствии от него совершенно отпадают.

Этот отрывок достоин пристального внимания. Мы знаем, что здравое учение – бесценное сокровище. Посему больше всего надо страшиться того, как бы его у нас не отняли. Павел же предписывает здесь единственный способ его сохранения: запечатление со стороны доброй совести. И это мы ежедневно наблюдаем на собственном опыте. По какой причине многие, отвергнув Евангелие, устремились в нечестивые секты или впали в чудовищные заблуждения? По той, что Бог мстит за лицемерие подобного рода ослеплением, как и, напротив, страх Божий придает нам стойкость.
Из сказанного можно научиться двум вещам. Во-первых, учителей и евангельских служителей, а в их лице и все церкви, учат, насколько следует отвращаться притворного и лживого исповедания истинного учения, если оно, как они слышат, наказывается столь сурово. Затем, устраняется соблазн, сильно смущавший многих, когда они видели некоторых, прежде присоединившихся ко Христу и Евангелию, не только впавшими в прежние суеверия, но и, что много хуже, одурманенными чудовищными заблуждениями. Ибо подобные примеры прямо говорят нам о величии Евангелия и ясно показывают: Бог никоим образом не потерпит его профанации. И этому же научает опыт всех веков. Все заблуждения, возникавшие в христианской Церкви с самых первых дней ее существования, проистекали из этого источника, поскольку в одних страх Божий затуманивало тщеславие, а в других – алчность. Итак, злая совесть – это мать всех ересей. И сегодня мы видим, как многие, ранее не искренне принявшие правую веру, подобно скотам устремляются в эпикурейские безумия, дабы лицемерие их полностью открылось. Больше того, коль скоро повсеместно процветает презрение к Богу, и преступные погибельные нравы почти всех сословий показывают, что в мире совсем или почти совсем не осталось никакого целомудрия, следует опасаться, как бы довольно скоро вовсе не угас ранее возженный свет, и Бог не оставил чистое разумение Евангелия лишь среди ничтожнейшего количества людей.
Метафора же кораблекрушения весьма хорошо соответствует контексту. Она учит следующему: дабы спасительная вера привела нас к вожделенной гавани, ходом мореплавания должна управлять добрая совесть. Иначе имеется опасность кораблекрушения, то есть, того, что злая совесть подобно водовороту в бушующем море потопит нашу веру.

стих 20

Именей и Александр. Первого из них апостол снова упомянет во втором послании. Там он также укажет на конкретный вид испытанного им кораблекрушения. Именей говорил, будто воскресение уже произошло. Вероятно, что подобное глупое заблуждение лишило разума и Александра. Так неужто мы сегодня будем удивляться, что сатана обманывает некоторых разными призраками, если видим, как в столь жуткую пропасть низвергнулся один из спутников Павла? Впрочем, апостол говорит об обоих, как о людях вполне известных Тимофею. Я не сомневаюсь, что Александр – этот тот упомянутый Лукою в Acts 19:33 человек, который спровоцировал бунт своей лживой и скверной речью. По происхождению он был из Эфеса. И ранее мы говорили, что настоящее послание было написано прежде всего ради эфесян. Теперь мы видим, каким был конец Александра. И, слыша об этом, станем же лелеять нашу веру в доброй совести, дабы она сохранялась в нас до самого конца.

Которых я предал сатане. Как мы говорили в толковании на пятую главу Первого Послания к Коринфянам, некоторые понимают эту фразу так, что означенных людей постигла какая-то особая кара. Они относят ее к той δύναμιν, о которой Павел упоминает в 12-й главе 28-м стихе того же Послания. Ибо подобно тому, как апостолы были наделены даром исцелений для свидетельствования перед благочестивыми о благодати и благодеяниях Божиих, так и против нечестивых и бунтовщиков их вооружили силой или предавать их для мучения дьяволу, или насылать какую-то другую кару. Образчик этой силы Петр показал на примере Анании и Сапфиры, Павел же – на волхве Вариисусе. Но мне больше по душе относить сказанное к отлучению. Ибо нет никаких вероятных оснований считать, что инцест в Коринфе был наказан чем-то еще, кроме отлучения. Если же, отлучая, Павел предал этого человека сатане, то почему и здесь не понимать в том же смысле то же самое выражение? Добавь к этому, что слова апостола наилучшим образом свидетельствуют о силе отлучения. Ведь, подобно тому, как Христос поставил престол Своего Царства в Церкви, вне Церкви присутствует одно лишь господство сатаны. Посему исключаемый из Церкви с необходимостью пребывает под тиранией сатаны, пока не вернется ко Христу через примирение с Церковью.

Лишь одно меня смущает: то, что апостол провозглашает таковым вечную анафему из-за тяжести совершенного ими зла. По этому поводу я не рискнул бы утверждать что-либо определенное. Но что означает сразу же следующая фраза «чтобы они научились не злословить»? Ведь отлученный от Церкви обладает большей вседозволенностью, поскольку, будучи свободен от общего дисциплинарного ярма, может грешить с большей дерзостью. Отвечаю: как бы разнузданно ни проявляло себя нечестие таких людей, у этого нечестия нет доступа в Церковь, и они не могут заражать стадо собственной скверной. Ведь нечестивые наносят еще больший вред, когда входят в доверие, изображая из себя верующих. Итак, когда таковые отмечены общественным бесславием, у них отнимается способность вредить, и все, даже простые люди, знают, что они скверные и достойные проклятия люди. Поэтому все отвращаются от общения с ними, и сами они порой, смутившись от подобной позорной отметины, прекращают упорствовать в грехе. Значит, даже если иногда таковые становятся еще порочнее, все же подобное врачевство не всегда бесполезно для укрощения их неистовства.