Bible Commentaries
1 Коринфянам 1

Introduction

стих 1

Павел, … призванный. В начале почти всех своих посланий Павел заботится о том, чтобы учение его пользовалось авторитетом и принималось благожелательно. Авторитет он основывает на служении, порученном ему от Бога, то есть на том, что он апостол, посланный Самим Христом, благожелательность же – на любви, которую выказывает к тем, кому адресует послание. Ведь у нас с большей легкостью вызывает доверие именно тот, кто, по нашему мнению, благоволит нам от души и добросовестно заботится о нашем спасении. Поэтому Павел в этом приветствии утверждает свой авторитет, называя себя апостолом Христовым, причем, призванным от Бога, то есть, поставленным Его волею. Действительно, чтобы кто-то имел право учить и быть выслушанным в Церкви, требуется два обстоятельства. Первое: на это служение его должен призвать Сам Бог; и второе: он должен исполнять его совершенно добросовестно. Павел же приписывает себе и то, и другое. Ведь слово «апостол» указывает на то, что он с доброй совестью исполняет служение посланника Христова, возвещая истинное евангельское учение. Но, коль скоро почестей достоин лишь тот, кто правильно призван, апостол добавляет, что стал таковым не по собственной дерзости, а по назначению Божию.

Итак, будем знать, что Христовы служители должны соединять в себе эти два качества: призвание и добросовестность в исполнении служения. И подобно тому, как только законно призванный может присваивать себе достоинство и звание служителя, так и призвание его действительно лишь в том случае, если он соответствует своему служению. Ибо Господь не избирает Своими служителями немых идолов, тех, кто под предлогом призвания, присваивает себе тираническую власть, или тех, кто считает законом собственную волю, но одновременно предписывает, какими должны быть служители, связывает их Своими законами и лишь затем избирает. То есть, служители обязаны, во-первых, не быть праздными и, во-вторых, не преступать границ своего служения. И подобно тому, как апостольство проистекает из призвания, так и желающий слыть апостолом должен на деле явить себя таковым. То же самое относится ко всякому, желающему, чтобы ему доверяли, а учение его благосклонно выслушивали. И коль скоро Павел отстаивает свой авторитет, ссылаясь на подобные свидетельства, воистину бесстыден всякий, желающий даже без них считаться кем-то выдающимся.
Но следует отметить: недостаточно, если кто-то заявляет о законности призвания или о добросовестном исполнении служения, не доказывая это самими делами. Ибо часто о высоких титулах больше всего кричат те, кто по истине никак им не соответствуют. Подобно тому, как лжепророки надменно хвалились тем, будто их послал Сам Господь. Да и сегодня, на что иное претендуют сторонники Рима, нежели на законное поставление Богом и на священную преемственность, идущую от самих апостолов? Однако затем проясняется, что на деле у них ничего подобного нет. Здесь же речь идет не о самих притязаниях, а об их справедливости. И коль скоро и добрые, и злые одинаково претендуют на высокие титулы, всегда следует проверять, кто справедливо называет себя апостолом, а кто – нет. Призвание же Павла Бог засвидетельствовал многими откровениями, а затем подтвердил совершенными через него чудесами. И доверие к Павлу должно основываться на том, что он возвещал истинное учение Христово. Впрочем, о двойном призвании, от Бога и от Церкви, можно больше прочесть в написанных нами «Наставлениях».

Апостол. Хотя по своей этимологии данное слово имеет довольно широкий смысл и порой означает каких угодно служителей, оно, прежде всего и в особенности, подходит к тем, кого заповедь Господня сделала всемирными проповедниками благовестия. И принадлежность Павла к числу апостолов важна по двум причинам. Во-первых, авторитет апостолов сильно превышал авторитет прочих служителей, а, во-вторых, только у апостолов была учительская власть над всеми церквами.

Волею Божией. Апостол охотно приписывает Богу всякое получаемое нами благо и, прежде всего, делает это в отношении своего апостольства, избавляя себя, тем самым, от всяких подозрений в гордыни. Действительно, как незаслуженно призвание к спасению, так незаслуженно и призвание к апостольскому служению. И слова Христовы: не вы Меня избрали, а Я вас избрал (John 15:16), – учат нас именно этому. Одновременно Павел намекает, что все отрицающие его апостольство или как-то на него нападающие противятся божественному установлению. Апостол не напрасно упоминает о своем высоком звании, но намеренно ограждает свое апостольство от злых наветов. И поскольку для коринфян авторитет Павла не должен был вызывать сомнений, упоминание о воле Божией было бы излишним, если бы нечестивые своими кознями не пытались опорочить данный ему от Бога авторитет.

И Сосфен брат. Это – именно тот Сосфен, начальник синагоги в Коринфе, о котором говорит Лука в Acts 18:17. Его имя упоминается потому, что пылкость Сосфена и его стойкость в благовестии должны были вызывать уважение коринфян. Итак, большую похвалу доставляет ему звание брата Павла, нежели прежнее звание начальника синагоги.

стих 2

Церкви Божией, находящейся в Коринфе. Может показаться удивительным, что Павел называет Церковью Божией собрание людей, в котором процветали столь многочисленные пороки. Действительно, на первый взгляд, в ней царствовал не Бог, а сам сатана. Однако Павел, несомненно, не желал льстить коринфянам. Он говорил Духом Божиим, не терпящим никакой лести. Но можно ли различить облик церкви посреди такой скверны? Отвечу на это следующее. Господь как-то сказал Павлу (Acts 18:9): не бойся, в этом городе у Меня много людей. И Павел, помня об обетовании, адресовал почетное обращение именно этим немногочисленным людям, признавая их церковью даже среди огромного скопления нечестивых. Кроме того, какое бы множество пороков ни проникло в собрание коринфян, сколь бы сильно ни испортились учение и нравы, все же у них оставались какие-то признаки истинной церкви.

Это место достойно пристального внимания, дабы мы не искали в мире церковь без всякого пятна и порока и не отказывали в этом титуле любому собранию, которое нравится нам не во всех отношениях. Опасное искушение – считать, что там, где нет совершенной чистоты, также нет и никакой церкви. И всякий, поддавшийся этому искушению, неизбежно отделится от всех остальных. Он либо станет считать себя единственным святым в мире, либо вместе с другими немногими лицемерами создаст особую секту.
Но какие же причины побудили Павла признать существование в Коринфе церкви? Он видел наличие отличительных ее признаков, то есть, евангельского учения, крещения и вечери Господней. Действительно, кое-кто из коринфян начал сомневаться в воскресении мертвых. Но, коль скоро это заблуждение не охватило всех, церковь сохранилась у коринфян и по имени, и по сути. Да, в проведение вечери прокралась кое-какая порча; дисциплина и благочестие сильно подпортились; презрев евангельскую простоту, коринфяне отдавали предпочтение внешней помпе; мнительность их служителей привела к многочисленным разделениям. Однако коринфяне все же сохранили основу учения: они поклонялись единому Богу, призывали Его через Иисуса Христа, спасительное упование полагали в одном Христе и не полностью извратили евангельское служение. Поэтому среди них и сохранилась церковь. Значит, везде, где сохраняется правильное почитание Бога и вышеупомянутое фундаментальное учение, мы без колебаний должны признавать присутствие церкви.

Освященным во Христе Иисусе, призванным святым. Упоминая оказанные коринфянам благодеяния Божии, апостол, тем самым, как бы их попрекает. Он намекает, что они достойны упрека, если, по меньшей мере, не выкажут ответную благодарность. Ибо отвергать апостола, из-за усилий которого мы стали стадом Божиим, – самое постыдное дело. Кроме того, эти два эпитета показывают, кто именно должен считаться истинным членом церкви и находящимся в прямом с нею общении. Если ты не являешь себя христианином святостью своей жизни, то можешь скрываться среди членов церкви, но на самом деле не будешь в их числе. Значит, всем желающим числиться в народе Божием надлежит освятиться во Христе. Далее, слово «освящение» означает «отделение». Отделение это происходит, когда Дух возрождает нас к новой жизни, дабы впредь мы служили Богу, а не миру. Коль скоро по природе все мы осквернены, Богу нас посвящает только Его же Дух. Но поскольку посвящение это происходит, когда мы прививаемся к Христову телу, вне которого – только скверна и грязь, а Дух дается нам только от Христа, апостол правильно говорит о нашем освящении во Христе, коль скоро через Него мы прилепляемся к Богу и в Нем становимся новым творением.

Следующую фразу «призванным святым» я истолковываю так: поскольку вы были призваны к святости. Но ее можно понимать двояко. Или так, что Павел причиной освящения называет Божие призвание, потому что их избрал Сам Бог, и этим как бы говорит, что освящение зависит не от человеческой добродетели, а от Его благодати. Или так, что нашему исповеданию должна соответствовать наша святость, коль скоро именно в ней – цель евангельского учения. И хотя первый смысл, кажется, больше соответствует контексту, не так уж важно какой именно из них избрать. Ибо прекрасно согласуются друг с другом два положения: наша святость проистекает из источника божественного избрания, и та же самая святость есть цель нашего призвания. Итак, следует верить: мы обретаем святость не собственными усилиями, а по призванию Божию, поскольку только Он освящает то, что по своей природе нечисто.
Но мне кажется вполне вероятным, что Павел, как бы пальцем указывая нам, где находится истинный источник святости, тем самым, поднимается еще выше. Он намекает на благоволение Божие, из-за которого к нам приходит и Сам Христос. Впрочем, подобно тому, как Евангелие призывает нас к чистоте жизни, так и нам надлежит на деле выказать эту чистоту, дабы призвание наше оказалось действенным.
Но кто-то может возразить, сказав, что многие коринфяне вовсе не были таковыми. Отвечу следующее: из числа святых не исключаются и немощные. Ведь Бог в этом мире только начинает в нас Свое дело, постепенно продвигая его вперед через наше возрастание в благодати. Кроме того, скажу, что Павел намеренно обращает большее внимание на благодать Божию, чем на присущие коринфянам пороки. Он хочет, чтобы они устыдились собственной вялости, если не будут соответствовать своему высокому призванию.

Со всеми. Этот эпитет также относится ко всем благочестивым. Коль скоро главное дело веры – призывать имя Божие, по исполнению этой обязанности и следует, прежде всего, оценивать верующих. Отметим также: апостол говорит, что верующие призывают именно Христа. И этим доказывается Его божественная природа, поскольку призывание – один из главных признаков богопочитания. Посему призывание κατά συνєδκδοχήν означает здесь полное исповедание веры во Христа, подобно тому, как во многих местах Писания оно обобщенно означает все богопочитание. Мнение же тех, кто относит сказанное только к исповеданию веры, кажется мне слишком поверхностным и чуждым библейскому словоупотреблению.

Далее, местоимения «их» и «нашего» я поставил в родительном падеже, отнеся их ко Христу. Другие же относят их к месту призывания имени Христова. Однако в своем переводе я следовал Златоусту. Возможно, этот вариант покажется натянутым, поскольку в середине фразы стоят слова «во всяком месте». Но, если прочесть по-гречески, подобная конструкция речи не будет тяжеловесной. Причина же, по которой этот вариант я предпочел переводу Вульгаты, такова: если отнести сказанное к месту призывания, добавление станет не только излишним, но и нелепым. Ибо, какое место Павел мог бы назвать своим? Говорят, что Иудею. Но по какой причине? Затем, какое место он называет «их» местом? Все остальные страны мира, – отвечают нам. Но и это не вполне складно. Приведенный же мною вариант подходит наилучшим образом. Апостол, упомянув всех тех, кто повсюду призывает имя Господа Христа, добавляет, что Он – как «их», так и «наш». Тем самым он делает Христа общим Господом для всех призывающих Его, как иудеев, так и язычников.

Во всяком месте. Это добавление Павел делает вопреки своей привычке. Ведь в других посланиях он приветствует лишь тех, к кому непосредственно обращается. Однако здесь он, кажется, преследует цель отвести возможную клевету нечестивых. Они могли бы сказать, что Павел вел себя в Коринфе слишком самоуверенно и претендовал на власть, на которую не смел посягать в других церквах. Вскоре мы увидим, что на него, в числе других, повесили и то обвинение, будто он вьет себе отдельное гнездышко, избегает широкого общества и незаметно отделяется от общения с прочими апостолами. Поэтому, чтобы опровергнуть эту ложь, апостол намеренно поднимается как бы на высокую сцену, обращаясь с нее и к близким и к дальним слушателям.

стих 3

Благодать вам и мир. Истолкование этой молитвы читатели могут найти в начале комментария на Послание к Римлянам. Здесь же я не хочу занимать их внимание повторами.

стих 4

Благодарю. Ранее в тексте приветствия апостол утвердил свой авторитет, сославшись на вверенное себе служение. Теперь же, показывая свою любовь к коринфянам, он хочет вызвать у них благожелательность к своему учению. Таким образом, апостол смягчает их сердца, дабы они терпеливо выслушивали его упреки. Свою же любовь к ним апостол доказывает следующими признаками: он показывает, что радуется их благу так, словно оно – его собственное, а также заявляет, что думает о них хорошо и надеется в их отношении на лучшее. Апостол хвалит коринфян, но так, чтобы не дать им повода для превозношения, и все доброе, что есть у них, он приписывает Богу, воссылая славу Тому, от Кого пришла к ним подобная благодать. Павел как бы говорит: я хвалю вас, но славу при этом воздаю одному Богу. О том же, почему апостол называет Бога «своим» я уже говорил к толковании на Послание к Римлянам.

Далее, Павел не льстит коринфянам, однако он и не приуменьшает их достоинства. Хотя не все из них были достойны подобных отзывов, и многие своей мнительностью испортили ниспосланные им прекрасные Божии дарования, апостол не отнесся с презрением к тому, что они действительно заслужили. И поскольку дары Святого Духа даются ради назидания всех, Павел заслуженно говорит о них как об общем достоянии всей Церкви. Но посмотрим, что же именно хвалит апостол в коринфянах.

Ради благодати. Это – общая похвала. Она охватывает сразу все блага, которые коринфяне получили через Евангелие. Слово «благодать» здесь означает не благоволение Божие, аμετωνυμικώς [метонимично. – прим. пер.] те дары, которые Бог незаслуженно посылает людям. Апостол тут же переходит к рассмотрению отдельных дарований, говоря, что коринфяне обогатились всем. И указывает, что именно означает слово «все»: учение и Слово Божие. Ибо христиане должны в изобилии обладать этим богатством. И нам следует ценить и уважать его тем больше, с чем большим презрением к нему относится мир. Я предпочел оставить фразу «в Нем», нежели перевести «через Него», поскольку первый вариант (на мой взгляд) более выразителен и энергичен. Христос обогащает нас постольку, поскольку мы являемся членами Его тела (и имеем с Ним общение) и привиты к Нему. Больше того, будучи с нами единым целым, Он сообщает нам все, что Сам получил от Отца.

стих 6

Ибо свидетельство, и т.д. Эразм перевел иначе: этим подтвердилось свидетельство Христово в них, – то есть, познанием и словом. Но слова апостола звучат не так и, если их не искажать, несут весьма простой смысл: Бог запечатлел среди коринфян истину Своего Евангелия, сделав ее еще достовернее. А это могло произойти двояко: или через чудеса, или через внутренне свидетельство Святого Духа. Златоуст похоже относит сказанное к чудесам, но я усматриваю здесь более широкий смысл. Во-первых, не подлежит сомнению, что Евангелие прежде всего подтверждает для нас вера. Ибо мы лишь тогда (Ибо не признаем Бога правдивым, если не примем его верою) признаем Бога правдивым, когда принимаем верою Его благовестие. Хоть я и согласен (Несомненно) с тем, что его следует подтверждать чудесами, все же начало его достоверности состоит в чем-то другом: в залоге и печати Духа Божия. Посему (Я же) я толкую сказанное следующим образом: коринфяне изобиловали знанием, поскольку Бог с самого начало сделал для них Свое Евангелие действенным. Причем несколькими способами: как внутренней силой Духа, так и превосходными разнообразными дарами, чудесами и всеми прочими вспомоществованиями. Свидетельством Христовым, или о Христе, апостол называет Евангелие, ибо задача последнего – показать нам Христа, в Котором сокрыты все сокровища знания. Не стану возражать, если кто-то поймет сказанное в активном смысле: коль скоро главный автор Евангелия – Христос, апостолы – не что иное, как вторичные и подчиненные свидетели. Однако первое толкование мне больше по душе. Немного ниже в главе 2, стих 1 «свидетельство Божие» без сомнения понимается в активном смысле, поскольку пассивный там никак не подходит. Здесь же ситуация иная. Больше того, мое мнение подтверждает сам контекст, поскольку тут же говорится о том, каково это свидетельство. Оно в том, чтобы знать одного лишь Иисуса Христа.

стих 7

Вы не имеете недостатка ни в каком даровании. `Υστεράσθαι означает не иметь того, в чем нуждаешься. Апостол хочет сказать, что коринфяне изобилуют всеми дарами Божиими и ни в чем не испытывают недостатка. Он как бы говорит: Господь удостоил вас не только евангельского света, но и наделил прекрасными дарами благодати, помогающими освященным идти по спасительному пути. И дарованиями апостол зовет разновидности духовной благодати, служащие для святых как бы орудиями спасения. Но можно возразить: хотя святые и богаты духовными дарами, они все же, в какой-то мере, ощущают их недостаток, и поэтому вынуждены жаждать и алкать чего-то большего. Ведь каждый из них еще далек от совершенства. Отвечаю: коль скоро святые достаточно наделены всем необходимым, и Господь всегда во время восполняет их нужду, Павел и приписывает им всяческое изобилие. И, добавив фразу «ожидая откровения», апостол имеет в виду следующее: он приписывает святым не такое изобилие, чтобы они не желали ничего большего, но лишь такое, которое достаточно до наступления полного совершенства. Причастие [в русском языке: деепричастие – прим. пер.] «ожидая» означает, на мой взгляд, «между тем, ожидая». И смысл таков: вы не испытываете недостатка ни в каком даровании, ожидая, между тем, дня совершенного откровения, когда Христос, ваша премудрость, явится во всей Своей полноте.

стих 8

Который и утвердит вас. Относительное местоимение «Который», будучи ближе к слову «Христос», все же относится не к Нему, а к Богу. Апостол продолжает свое благодарение. Ранее он говорил, что думал о прошлом коринфян, теперь же показывает, сколь сильно надеется на их будущее. И делает это как для того, чтобы уверить их в своей любви, так и для того, чтобы призвать их к той же самой надежде. Павел как бы говорит: томясь ожиданием будущего спасения, вы все равно должны быть уверены в том, что Господь не только не покинет вас, но и умножит то, что ранее в вас начал. И когда настанет день всем предстать на судилище Христовом, вы окажетесь на нем неповинными.

Неповинными. Как учит Павел в Посланиях к Ефесянам и Колоссянам, цель нашего призвания – явиться пред Христом чистыми и безупречными. Но следует отметить: мы не сразу обретаем подобную чистоту. И дела наши идут хорошо, если мы ежедневно продвигаемся в покаянии, если очищаемся от грехов, делающих нас виновными перед Богом, доколе вместе с телом смерти не совлечемся всей скверны греха. О дне же Господнем мы скажем в главе 4-й.

стих 9

Верен Бог. Писание, называя Бога верным, часто понимает под этим словом Его постоянство и твердую решимость. Бог доводит до конца то, что начал. И тот же Павел в другом месте утверждает, что призвание Божие происходит без раскаяния (Romans 11:29). Поэтому, думаю, смысл этого отрывка в следующем: Бог неизменен в Своем намерении. И коль скоро это так, Он не шутит со Своим призванием, но постоянно следит за его осуществлением. Поэтому, основываясь на прошлых благодеяниях Божиих, мы всегда должны надеяться на еще большие дары, ожидающие нас в будущем. Но Павел поднимается еще выше: он доказывает, что коринфяне, однажды призванные Господом в общение со Христом, уже не могут быть Им отвергнуты. И чтобы понять, что означает этот довод, отметим, во-первых, что для каждого человека призвание его свидетельствует о его же избрании. Во-вторых, хотя каждый не может достоверно судить об избрании другого, суждение любви всегда говорит о том, что все призванные призваны именно ко спасению, то есть, призваны действенно и небесплодно. Павел же обращается к тем, в ком Слово Божие уже пустило корни и даже произвело какое-то плоды.

Если же кто-то возразит и скажет, что многие, однажды приняв Слово, затем от него отпадают, отвечу так. Один лишь Дух является для каждого верным и надежным свидетелем его избрания, от которого также зависит конечная стойкость. Но это обстоятельство не мешало Павлу судить по любви и быть убежденным в том, что призвание коринфян надежно и незыблемо. Ибо в них он различал признаки отеческого благоволения Божия. И все сказанное направлено не на порождение в нас плотской беспечности (Писание избавляет нас от нее частыми напоминаниями о нашей немощи), но лишь к укреплению нашего упования на Бога. И коринфянам об этом было полезно сказать для того, чтобы они не пали духом от осознания многочисленных проступков, которые вскоре предъявит им апостол. Итог же таков: надеяться на лучшее в отношении всех, вставших на спасительный путь и продолжающих идти по нему, говорит о христианской любви. И какими бы пороками они ни страдали, наше дело – надеяться на то, что каждый, с момента просвещения его Духом Божиим к познанию Иисуса Христа, усыновлен Господом для наследования вечной жизни. Ибо действенное призвание должно быть свидетельством усыновления верующих. И, однако, несмотря на это, всем им следует пребывать в страхе и заботе, о чем я кое-что скажу в комментарии на десятую главу.

В общение. Эразм перевел это место, как «в совместный удел», древний же переводчик – «в общество». Я же предпочел слово «общение», поскольку оно лучше выражает греческоеκοινωνία, и это – общая проблема в цитировании в русском переводе греч. терминов различных падежей) Ведь цель Евангелия в том, чтобы Христос стал нашим, и мы привились к Его телу. Если же Отец дает нам в обладание Христа, Он также сообщает нам и Самого Себя. Ибо от Него исходит наше участие во всяких благах. Довод же Павла состоит в следующем: поскольку вы через воспринятое верою Евангелие приведены в общение со Христом, у вас нет причин бояться смерти, сделавшись причастниками Того, Кто победил смерть. Итог таков: христианин, смотря на самого себя, находит лишь повод для страха или отчаяния. Но, будучи призванным в общение со Христом, он должен, если речь заходит о спасительном уповании, мыслить о себе не иначе, как о члене тела Христова, дабы все Христово стало его собственным. Таким образом, он и обретет надежду на конечную стойкость, размыслив о том, что он – член Его тела, находящийся вне опасности падения.

стих 10

Умоляю вас, братия. До сих пор Павел обращался с коринфянами мягко, зная, что они чрезмерно нежны. Теперь же, приготовив их к обличению и исполнив роль доброго и опытного врача, умягчающего рану, к которой надо приложить болезненное лекарство, он начинает разговаривать с ними строже. Хотя, как мы еще увидим, Павел и здесь проявляет умеренность. Апостол по сути говорит следующее: я утверждаю, – говорит апостол, – что Господь не напрасно даровал вам столько благодеяний, желая привести вас ко спасению; но и вы должны приложить усилия, дабы не осквернить своими проступками столь превосходную благодать; поэтому старайтесь друг с другом соглашаться; и я не напрасно требую от вас согласия, ибо мне доложили, что вы враждебно разногласите друг с другом, что между вами бывают разделения и ревность, разрушающие истинное единство. Но поскольку коринфян, кажется, не достаточно затронуло предыдущее обличение, Павел прибегает к упрашиваниям: он заклинает их именем Христовым, дабы они стремились к согласию настолько, насколько сильно Его любят.

Чтоб все вы говорили одно. Эти три фразы увещевают коринфян к согласию. Во-первых, апостол нашел среди них такое согласие, когда все они воистину говорили одно и то же; во-вторых, он обличает зло разделения и нарушения единства; в-третьих, указывает на основу истинного согласия, дабы их мысли и воля соответствовали друг другу. Помещенное же им по порядку на второе место должно идти первым: нам следует избегать споров. Ведь отсюда проистекает второе положение о том, что мы должны жить в согласии. А из этого следует (затем следует утверждение, что мы должны быть единодушными в мнениях и пожеланиях. То же, что здесь помещается первым, есть как бы плод христианского согласия, когда … все мы говорим) третье, поставленное здесь на первом месте: мы должны говорить едиными устами – что в первую очередь желательно как плод христианского единства. Итак, отметим: больше всего христианам чуждо спорить друг с другом. Ибо главный артикул нашей веры состоит во взаимном единодушии. На этом согласии стоит и покоится спасение Церкви.

Но посмотрим, что именно требует апостол от христианского согласия. Если кто-то захочет провести между этими положениями более тонкое разграничение, то апостол, вопервых, желает, чтобы у коринфян был один разум, во-вторых, одно суждение, в-третьих, чтобы они исповедовали свое согласие на словах. Поскольку же мой перевод несколько отходит от версии Эразма, попутно напомним кое-что нашим читателям. Павел использует здесь причастие, означающее полную прилаженность разных предметов друг к другу. Ибо глагол καταρτιζεσθαι, от которого происходит причастие κατηρτισμένος в собственном смысле означает «прилаживать» и «соединять». Подобно тому, как члены человеческого тела весьма соразмерно прилажены друг ко другу.

Слово «мнение» Павел передает термином γνωμηνn. Но я понимаю его как волю, чтобы в речи апостола упоминались все части души. Тогда первое слово относится к вере, а второе – к любви. Ибо христианское единство будет царить между нами лишь тогда, когда мы соглашаемся не только в учении, но и в пожеланиях и устремлениях. Подобно тому, как Лука засвидетельствовал о верующих ранней церкви, что у них было одно сердце и одни уста (Acts 4:32). Действительно, все это обнаруживается везде, где правит Дух Христов. Поскольку же апостол велит говорить одно, он, ссылаясь на этот результат, хочет сказать, сколь абсолютным должно быть наше согласие. А именно: чтобы даже в речах не замечалось никакого различия. На практике это трудно, но совершенно необходимо для христиан, от которых требуется не только одна вера, но и единое исповедание.

стих 11

Сделалось мне известным. Поскольку общие увещевания, как правило, затрагивают нас мало, апостол утверждает, что сказанное имеет к коринфянам особое отношение. Итак, его приноравливание направлено к тому, чтобы коринфяне знали: Павел не напрасно упомянул о согласии. Ибо он показывает, что коринфяне не только отклонились от священного единства, но и дошли до споров, которые много хуже разногласий. И дабы его не обвинили в доверчивости, словно он легко поверил ложным обвинениям, апостол хвалит тех, от кого услышал о коринфянах, как людей наилучшей репутации, которых он не усомнился привести как надежных свидетелей против всей церкви. Хотя не вполне ясно, является ли «Хлоя» именем женщины или места, мне кажется вероятным, что здесь имеется в виду женщина. Думаю, что это семейство, будучи хорошо обученным, указало Павлу на болезнь коринфской церкви, поскольку желало, чтобы апостол ее вылечил. Мнение же Златоуста, которому следуют многие, будто бы Павел для того воздержался от называния конкретных имен, чтобы избавить этих людей от неприязни, кажется мне глупым. Ведь апостол говорит, что ему донесли об этом не некоторые, но скорее все члены семейства. И они, несомненно, охотно позволили бы ему назвать свои имена. Далее, дабы не ранить души коринфян излишней жесткостью, апостол смягчил свой упрек приятным обращением, но не для оправдания их порока, а чтобы сделать их более обучаемыми и готовыми признать тяжесть своего недуга.

стих 12

Я разумею. Некоторые видят в сказанном μίμησιν словно Павел приводит подлинные слова свидетелей. Хотя в некоторых кодексах отсутствует οτί, я думаю, что это скорее связка, нежели относительный союз, дабы предыдущее предложение имело самый простой смысл: уверен, вы спорите друг с другом потому, что каждый из вас хвалится человеком. Но кто-то возразит и скажет, что в этих словах еще не говорится о спорах. Отвечаю: если в религии имеются разногласия, люди скоро вскипают и начинают друг с другом сражаться. Как для нашего единения более всего действенно согласие в вере, которое больше всего сближает нас и удерживает в мире друг с другом, так и с возникновением разногласий люди неизбежно возбуждаются и вступают в драку. И ни в каком другом вопросе не бывает более жестоких споров, нежели в вопросе веры. Посему Павел обоснованно видит достаточное доказательство наличия споров в том, что коринфяне страдали от разделений и размежеваний.

Я Павлов, и т.д. Здесь апостол называет верных рабов Христовых: Аполлоса, своего преемника в Коринфе, самого Петра, и, наконец, добавляет собственное имя, дабы не показалось, что он больше ратует за себя, чем за дело Христово. Вряд ли там были партии, выступавших за отдельных служителей, хранивших между собой священное согласие. Но, как в последствии добавляет апостол, он приложил к себе и Аполлосу то, что относилось к другим, для того, чтобы коринфяне, перестав смотреть на лица, больше думали о самой сути проповеди.

Но кто-нибудь, возражая, скажет: зачем же здесь перечислены и те, кто исповедывал себя Христовым? Разве это было достойным упрека? Отвечаю: так апостол пытался пояснить, к какому позору приводят наши ложные устремления, когда мы посвящаем себя людям. Ибо Христа тогда поддерживает лишь какая-то часть верующих. И благочестивым, не желающим отрекаться от Христа, не остается ничего другого, как отделиться от остальных.
Поскольку же это место искажают на разные лады, надлежит тщательно подумать о том, к чему именно стремится апостол. Он хочет так утвердить в церквах учительство Христово, чтобы все мы от Него зависели, чтобы один Христос был для нас Господом и Учителем, и чтобы никто из нас не ссылался на людей. Тех же, кто уводит за собой учеников, дабы разорвать церковь на секты, апостол осуждает как злейших врагов нашей веры. Он не терпит, когда люди возвышаются в Церкви настолько, что покушаются на владычество Самого Христа. Он не позволяет воздавать им честь, хотя бы в чем-то умаляющую Иисуса Христа. У служителей Христовых есть свое достоинство. И они в какой-то мере являются учителями. Но в отношении Христа всегда надо делать исключение и не лишать Его того, что по праву принадлежит Ему одному. То есть, Христос должен считаться и быть нашим единственным Учителем. Посему цель добрых служителей в том, чтобы все сообща служили Христу, чтобы утвердить только за Ним власть, авторитет и славу, чтобы сражаться под Его знаменами, повиноваться одному Ему, и покорять других Его власти. Если же кем-то движет мнительность, он собирает учеников уже не для Христа, а для самого себя. Источник всех зол, вреднейшая из всех болезней, гибельный яд для всех церквей – когда служители больше думают о себе, нежели об Иисусе Христе. Итог же таков: единство Церкви, прежде всего, состоит в том, чтобы все мы зависели от одного лишь Христа, а люди занимали по отношению к Нему более низкое место, ни в чем не умаляя Его превосходства.

стих 13

Разделился ли Христос? (Разве разделился Христос?) Именно этот абсурдный вывод следовал из происходивших у коринфян разделений. Ибо в Церкви должен править один Христос. И поскольку цель Евангелия – примирить нас с Богом через Христа, нам, прежде всего, необходимо собраться вместе в Его теле. Коль скоро же лишь немногие из них, будучи здравомысленнее других, считали Христа своим учителем, – коринфяне, притязая на имя христиан, на деле разрывали Христа на части. Ибо нам надлежит быть одним телом, если мы хотим находиться под Христом, как под нашим Главой. Если же мы разделяемся на разные тела, мы одновременно отходим и от Самого Христа. Итак, хвалиться Его именем посреди разногласий и разделений – значит делать невозможное: разрывать Христа на части. Ведь Сам Христос никогда не отступает от единства и согласия, поскольку не может отречься от Самого Себя. Посему, указав на подобную несуразность, Павел дает понять коринфянам, что они чужды Христу из-за своих разделений. Ибо Христос лишь тогда царствует среди нас, когда служит для нас узами священного единства.

Разве Павел распялся за вас? Два сильных довода, коими апостол показывает, сколь недостойно лишать Христа чести быть единственным Главой Церкви, единственным Учителем и Наставником, или отказывать Ему хоть в каком-то достоинстве, перенося его на людей. Первый довод: мы искуплены Христом с тем условием, что уже не принадлежим самим себе. Этим же доводом пользуется Павел в Romans 14:9, говоря: Христос умер и воскрес для того, чтобы владеть и живыми, и мертвыми. Итак, мы живем и умираем для Него, поскольку всегда Ему принадлежим. То же самое сказано в Romans 7:23: вы куплены дорогой ценой, не будьте рабами людей. Значит, коль скоро коринфяне приобретены Христовой кровью, они неким образом отрекаются от своего искупления, если ставят над собой каких-то иных начальников. Замечательное учение, гласящее, что не в нашей власти отдаваться в рабство людям, поскольку мы – стадо Господне! Отсюда, апостол обвиняет коринфян в страшной неблагодарности как ушедших от Господина, кровью Которого были искуплены, хотя они и поступили так только по неведению.

Далее, этот отрывок противостает нечестивым измышлениям папистов, коими они пытаются обосновать свои индульгенции. Ибо вымышленную сокровищницу Церкви, распределяемую, по их учению, путем индульгенций, они составляют из крови Христа и мучеников. Так они воображают, будто мученики своей смертью кое-что заслужили для нас пред Богом, дабы мы просили у них помощи в отпущении грехов. При этом паписты будут отрицать, что мученики – наши искупители. Но совершенно ясно, что одно следует здесь из другого. Речь идет о примирении грешников с Богом, о получении ими прощения, об умилостивлении гнева Божия, о плате за нанесенные Богу оскорбления. И они утверждают, что все это отчасти достигается кровью Христа, и отчасти – кровью мучеников. Значит, они делают мучеников сообщниками Христа в обретении нашего спасения. Павел же категорически отрицает, что за нас распялся кто-то еще, кроме Иисуса. Несомненно, что мученики умерли ради нас, но для того (как говорит Лев), чтобы дать нам пример стойкости, а не для того, чтобы обрести для нас дар праведности.

Или во имя Павла вы крестились? Второй довод, основанный на крещальном исповедании. Ибо мы отдаем себя Тому, в Чье имя крестились. Значит, мы принадлежим Христу, именем Которого освящено наше крещение. Отсюда следует: коринфяне повинны в вероломстве и отступничестве, если посвящают себя людям.

Отметь, что здесь природа крещения уподобляется подписанию взаимного договора. Подобно тому, как Господь посредством этого знака принимает нас в Свою семью и причисляет к Своему народу, так и мы обязываемся быть Ему верными и впредь не иметь никакого другого духовного господина. Посему, как со стороны Бога с нами заключается завет благодати, обещающий отпущение грехов и новую жизнь, так и с нашей стороны приносится клятва вести духовную брань, посредством которой мы обещаем вечное повиновение Богу. Первую часть этого договора Павел здесь не затрагивает, поскольку это было бы вовсе не к месту. Но когда речь идет о крещении, ее нельзя упускать из вида. И Павел не только винит коринфян в отступничестве, когда они, оставив Христа, перешли в подчинение людям, но и считает их нарушителями завета, если они не прилепляются к одному лишь Христу.
Но спрашивается: что значит – креститься во имя Христово? Отвечаю: это выражение не только указывает на то, что крещение основано на авторитете Христа, но и на то, что оно опирается на Его силу, неким образом на ней утверждаясь. Кроме того, все воздействие крещения зависит от того, что при его преподании призывается имя Христово. Но снова спрашивается: почему Павел говорит, будто коринфяне крещены во имя Христа? Ведь Христос заповедал апостолам крестить во имя Отца и Сына и Святого Духа. Отвечаю: в крещении надо, прежде всего, видеть следующее: Бог Отец по Своей незаслуженной нами благости путем усыновления привил нас к Своей Церкви и принял в число Своих детей.
Далее, поскольку у нас не может быть с Ним никакой связи, кроме как путем примирения, нам необходим Христос, кровью Своею возвращающий нам Отчее благоволение. И наконец, поскольку через крещение мы посвящаемся Богу, нам необходимо посредничество Святого Духа, служение Которого состоит в том, чтобы сделать нас новым творением. Даже омытие нас Христовой кровью – в собственном смысле Его дело. Но поскольку мы получаем милосердие Бога Отца и благодать Святого Духа только через Христа, то заслуженно и в прямом смысле называем Его целью нашего крещения и надписываем крещение именно Его именем. Хотя имя это никак не исключает имен Отца и Духа. Ибо, желая кратко выразить силу крещения, мы говорим об одном Христе, а когда желаем сказать подробнее, должны назвать также Отца и Духа.

стих 14

Благодарю. Эти слова Павла суровейшим образом порицают дурное поведение коринфян. Из-за них апостолу надо было неким образом отказываться от столь святого и прекрасного служения, каким является крещение. Павел поступил бы правильно и в соответствии со своим долгом, если бы крестил как можно больше людей. Но он радуется, что вышло по другому, и видит в этом провидение Божие, дабы люди не возымели повода хвалиться собой, и чтобы сам он не имел ничего общего с выскочками, обретавшими таким образом себе учеников. Но что было бы, окрести он многих? Ничего плохого, но (как я уже говорил) здесь присутствует тяжкий упрек, адресованный коринфянам и лжеапостолам. Ибо раб Господень вынужден радоваться тому, что воздержался от доброго и похвального дела, дабы оно не обратилось для них в повод для соблазна.

стих 17

Ибо Христос послал меня. Апостол заранее отводит возможное возражение. Он действовал не по своему почину. Это Христос велел апостолам и проповедовать, и крестить. Итак, Павел говорит, что крещение – не главная часть его служения. Ему прежде всего поручена обязанность учить, исполнением которой он и занят. Ибо что сказал апостолам Христос? Идите, проповедуйте и крестите. Крещение Он соединяет с учением, как некую добавку или приложение к проповеди, дабы учение всегда занимало первое место.

Здесь надо отметить два момента: во-первых, апостол не отрицает напрочь, что ему заповедано крестить (ибо ко всем апостолам относятся слова: идите, крестите, – да и сам он поступил бы дерзко, крестив хотя бы одного без соответствующей заповеди), но лишь говорит о том, что в его призвании главное; во-вторых, здесь никоим образом не унижается достоинство и плод таинства, как думают некоторые. Ибо обсуждается не сила крещения, и Павел использует это сравнение не для того, чтобы в чем-то его унизить. Но, коль скоро немногим было дано учить, но многим – крестить, кроме того, коль скоро учить можно сразу многих, а крещение дается только каждому по отдельности, Павел, выделяясь перед прочими способностью учить, занимался самым важным своим делом, оставив другим то, что они могли бы делать лучше. Больше того, если читатели хорошенько поразмыслят над сказанным, то увидят присутствие здесь неявной иронии, высмеивающей тех, кто под предлогом помпезной церемонии пожинает славу от труда других. Павел предпринял невероятные усилия, созидая коринфскую церковь. А потом пришли эти утонченные учителя, переманившие учеников в свои секты одним лишь окроплением водою. Поэтому Павел, уступая им эту честь, говорит, что довольствуется своей собственной ношей.

Не в премудрости слова. Упреждение, посредством которого апостол отвергает два возможных возражения. Ведь притворные учителя могли бы сказать, что Павлу, лишенному всякого красноречия, смешно хвалиться учительским служением. Посему апостол как бы уступает им и говорит, что он поставлен не ритором, снискивающим славу красотою речи, а служителем Духа, грубыми и простыми словами ставящего на место мирскую мудрость. И чтобы кто-то не возразил и не сказал, что Павел путем проповеди сникал не меньшую славу, чем другие путем крещения, апостол кратко отвечает и на этот довод. Поскольку практикуемый им способ учительства далек от всяческого блеска и лишен какого бы то ни было честолюбия, все подозрения против него совершенно неуместны. И (если не ошибаюсь) отсюда также можно вывести, о чем главным образом спорил Павел со злыми и недобросовестными служителями коринфской церкви. О том, что они пытались выглядеть напыщенно, дабы помпезностью слова вызвать у народа восхищение и продавать свои услуги под личиной человеческой мудрости.

Из этого главного зла следуют два другие: подобными прикрасами как бы искажается Евангелия, и Христос облекается в новый и чуждый Ему наряд, так что знание о Нем больше не является чистым и подлинным; затем, Павел говорит о том, как, обратившись к изяществу и блеску слов, к утонченным умствованиям, к пустой видимости напыщенного учения, люди лишаются действенности Духа. У них ничего не останется, кроме мертвой буквы, и будут заметны не величие Божие, сияющее в Евангелии, но только внешние прикрасы и беспредметная помпа.
И для устранения искажений благовестия Павел начинает говорить о способе своей проповеди. По его утверждению, способ этот законный и правильный, поскольку полностью противоположен тщеславному бахвальству других. Павел как бы говорит: знаю, как льстят вам эти ваши утонченные учителя своей высокопарной речью. Я же не только признаю, но и горжусь тем, что моя проповедь груба, неотесанна и не содержит никаких изысков. Ибо именно так и надо проповедовать. Именно этот способ проповеди и заповедал мне Бог.

Премудростью слова апостол называет не λογοδαιδαλίαν [надувательство, уловка. – прим. пер.], означающую не что иное, как никчемную болтливость, а истинное красноречие, включающее в себя отбор для проповеди умных тем и их изящное изложение. И апостол свидетельствует, что он всего этого лишен, однако же это ничуть не вредит его проповеди.

Чтобы не упразднить креста Христова. (Чтобы не опустошить крест Христов). Как ранее апостол противопоставлял имя Христово надменной мудрости плоти, так и теперь выставляет на обозрение крест Христов, дабы ниспровергнуть всю ее гордыню и превозношение. Ибо для верующих истинная мудрость заключена именно в кресте Христовом. А что может быть презреннее креста? Поэтому всякий, желающий быть мудрым для Бога, должен снизойти до крестного смирения. А это случится лишь тогда, когда он прежде отречется от себя, собственного разума и всей премудрости мира. Однако Павел говорит здесь не только о том, какими должны быть ученики Христовы, и как им следует учиться, но и о том, какой способ обучения должен практиковаться в Христовой школе. По его словам, крест Христов был бы опустошен, если бы его проповедь была украшена красноречием и изысками. Крест Христов означает здесь благодеяние искупления, которое надо искать в распятом Христе. Евангельское же учение, призывающее нас ко кресту, должно благоухать запахом креста Господня и быть в глазах мира скорее презренным, нежели славным. Смысл таков: если бы Павел прибег у коринфян к философской утонченности и искусности речи, он похоронил бы действенность креста Христова, в котором заключается человеческое спасение. Ибо таким путем крест не может стать нашим.

Здесь можно задать два вопроса. Полностью ли осуждает Павел премудрость слова как противницу Иисуса Христа? И неужели по его мнению между евангельским учением и красноречием лежит вечная вражда, ведущая к их совершенной несовместимости? То есть, неужели евангельская проповедь портится, если кто-то для ее украшения прибегнет к красноречию?
Отвечаю на первый вопрос: весьма неразумным было бы полагать, будто Павел в целом осуждает те виды искусства, которые без сомнения являются замечательными дарами Божиими, помогающими людям при их правильном использовании. И поскольку виды искусства, основанные не на суевериях, но на образованности, покоятся на истинном знании и полезны в повседневной жизни, несомненно, что они происходят от Святого Духа. Пользу же, получаемую и ощущаемую от них, следует возводить именно к Богу. Значит, сказанное Павлом не надо понимать как поношение искусства, словно оно противостоит благочестию.
Второй вопрос связан с несколько большими трудностями. Ибо апостол говорит, что примешивать мудрость слова к кресту Христову значит его опустошать. Отвечаю: надо принять во внимание, к кому именно обращается Павел. Слух коринфян глупо и неумно вожделел высокопарных речей. Поэтому их, прежде всего, надо было призвать к крестному смирению, дабы они научились принимать Христа и Его простое Евангелие без какихлибо прикрас. Хотя я согласился бы с истинностью утверждения, что крест Христов опустошает не только премудрость мира, но и изящество речи. Ибо проповедь распятого Христа проста и откровенна. Посему ее не следует каким-либо образом приукрашивать. Евангелию свойственно смирять мирскую мудрость, дабы мы, отвергнув собственный ум, выказывали только готовность учиться, дабы мы знали, или желали знать, лишь то, чему учит нас Господь. О премудрости плоти и ее противлении Христу вскоре будет сказано подробнее. О красноречии же коротко скажу сейчас, насколько требует обсуждаемый нами отрывок.
Мы сознаем, что Бог от начала постановил, чтобы Евангелие проповедовали, не обращаясь к помощи красноречия. Но разве Дающий красноречивость человеческому языку не мог бы Сам быть красноречив, если бы того хотел? Мог бы, но не захотел. Почему не захотел? На это я нахожу две главные причины. Первая: дабы в грубой и неотесанной речи стало более очевидным величие Его истины, и человеческие души затрагивала одна лишь действенность Духа без каких-либо внешних вспомоществований. Вторая причина в том, что Ему надо было тщательнее проверить наше послушание и готовность к обучению, и одновременно научить истинному смирению. Ибо Господь допускает в Свою школу только детей. Значит, лишь те способны к восприятию небесной мудрости, кто, довольствуясь презренной с виду крестной проповедью, не желают ни в чем приукрашивать Иисуса Христа. Посему евангельское учение надлежит преподавать так, чтобы отвадить верующих от всякой напыщенности и превозношения.
Но что если сегодня кто-нибудь, говоря ярче других, украсит евангельское учение собственным красноречием? Разве из-за этого его следует отвергать, будто он осквернил или затемнил Христову славу? Отвечаю: во-первых, никак не противоречит простоте Евангелия то красноречие, которое не только уступает и покоряется ему без всякой гордыни, но и служит ему, как служанка своей госпоже. Ибо, по словам Августина, Тот, Кто дал людям рыбака Петра, дал им и ритора Киприана. Этим он хотел сказать, что оба они – от Бога, хотя один, будучи выше по достоинству, полностью лишен искусства говорить, а другой, сидящий у его ног, выделяется изяществом речи. Итак, подобное красноречие не следует ни осуждать, ни презирать. Ведь оно стремится не к тому, чтобы пленить христиан внешним словесным блеском, опьяняя их суетной усладой, сотрясая их слух своим приятным звучанием, и помпой своей как бы заслоняя крест Христов, – но скорее к тому, чтобы призвать нас к изначальной евангельской простоте. Так что, смиряя даже самое себя, это красноречие превозносит только проповедь креста, исполняя как бы роль глашатая, чтобы люди слушали рыбаков и неучей, у которых нет ничего, кроме силы благодати Святого Духа.
Кроме того, скажу, что и у Духа Божия есть Свое красноречие. Но оно сияет не во внешних изысках, а своим врожденным, собственным и (как говорится) внутренним сиянием. Такое красноречие было у пророков, особенно у Исаии, Давида и Соломона. Таким красноречием в некоторой степени владел и Моисей. Да и в апостольских посланиях, даже весьма неискусных, все же порой вспыхивают какие-то его искорки. Посему Духу Божию подобает красноречие не показное, не сотрясающее впустую воздух, но основательное и действенное, больше связанное с искренностью, чем с изяществом.

стих 18

Ибо слово о кресте, и т.д. В первой части предложения содержится уступка. Ведь можно было возразить, сказав, что Евангелие станут повсеместно презирать, если провозглашать его бесхитростно и смиренно. И Павел охотно с этим соглашается. Но, добавляя, что презирать его будут погибающие, он хочет сказать, что суждению их не стоит придавать значение. Ибо кто захочет презирать Евангелие ценой своего спасения? Итак, предложение это надо истолковывать следующим образом: какой бы глупостью ни считали погибающие слово о кресте, коль скоро оно неугодно им, как не потворствующее мирской премудрости, для нас в этом слове сияет премудрость Божия. Косвенно апостол порицает здесь превратность суждения коринфян. Ведь их легко увлекали словесные прикрасы мнительных учителей. При этом они гнушались апостолом, наделенным силою Божией ради их спасения, только потому, что он усердно проповедовал им Христа. О том же, каким образом слово о кресте есть сила Божия ко спасению, мы говорили в Romans 1:16.

стих 19

Ибо написано. Свидетельством Исаии апостол еще лучше дает понять, сколь недостойно относиться с предубеждением к евангельской истине. И относиться только потому, что мудрецы века сего высмеивают и презирают его. Ибо из слов пророка явствует: Бог ниво что не ставит их премудрость. Место, взято из Исаии 29:14, где Господь говорит: Я покараю лицемерие народа тем, что премудрость его мудрецов погибнет. Сказанное следующим образом соотносится с осуждаемой ныне темой: то, что люди, кажущиеся мудрыми, судят столь превратно, вовсе не ново и вполне обычно. Ведь Господь обычно наказывает так превозношение тех, кто, уповая на собственный разум, хотят быть вождями для себя и других. Некогда он уничтожил в израильском народе премудрость его вождей. И если это произошло в народе, мудростью которого должны были восхищаться прочие племена, то что будет с остальными?

Однако нам следует сравнить слова пророка с тем, что говорит Павел, и еще пристальнее в них вглядеться. Хотя пророк пользуется нейтральными фразами, говоря: погибнет премудрость и благоразумие исчезнет, – Павел переводит их в активный залог, изображая действующим самого Бога. Но смысл у них обоих одинаковый. Ведь Бог свидетельствует о том, что произведет великое чудо, которому поразятся все. Значит, премудрость погибнет, но потому, что ее уничтожит Господь. Премудрость исчезнет, но потому, что Господь приведет ее к исчезновению. Второй же глагол αθετείν, переведенный Эразмом как «отвергать», может означать разное. Иногда он значит «разрушать», «истреблять», «изничтожать». Я предпочел бы понимать его именно в этом смысле, дабы он соответствовал слову «исчезнуть». Хотя еще более веская причина в том, что значение «отвергать», как мы вскоре увидим, не согласуется с контекстом. Итак, посмотрим, какой же выходит смысл. Пророк хочет лишь сказать, что больше не будет правителей, управляющих справедливо, ибо Господь лишит их здравомыслия и разумения. Подобно тому, как в другом месте Бог угрожал ослеплением всему народу, так и здесь Он угрожает этим ослеплением его вождям. То есть, Бог хочет как бы лишить их зрения.

Но как бы то ни было, здесь возникает большая трудность. Ибо Исаия понимает слова «премудрость» и «благоразумие» в хорошем смысле. Павел же цитирует их в другом значении, словно Бог осуждает извращенную премудрость людей и отвергает их благоразумие, представляющее собой одну лишь суету. Соглашусь с тем, что подобное толкование общепринято, но, поскольку несомненно, что апостолы не извращали слова Святого Духа, я предпочту скорее отойти от общего мнения толкователей, нежели обвинить Павла во лжи. Ведь подлинный смысл пророческих слов также вполне соответствует цели апостола. Если даже самые мудрые становятся безумцами, когда Господь забирает у них здравомыслие, то как можно доверять обычной человеческой мудрости? Кроме того, коль скоро привычное мщение Божие – поражать слепотою тех, кто привержен собственному разуму и чрезмерно много мудрствует, нет ничего удивительного в том, если плотские люди, восстающие на Бога, чтобы подчинить Его вечную истину своей дерзости, становятся глупцами и изнемогают в собственных умствованиях.
Теперь понятно, сколь уместно пользуется Павел пророческим свидетельством. Исаия возвещает, что Бог отомстит людям, почитавшим Бога выдуманным ими самими способом, отомстит тем, что у их мудрецов исчезнет всяческая мудрость. Павел же уместно приводит данное свидетельство, желая доказать, что мудрость мира сего преходяща и ничего не стоит, поскольку превозносится над Богом.

стих 20

Где мудрец? Где книжник? Этот выпад добавлен для дальнейшей иллюстрации свидетельства пророка. Вопреки общепринятому мнению Павел не цитирует здесь Исаию, но говорит от своего лица. Ибо место из Isaiah 33:18, на которое обычно указывают, не имеет ничего общего с обсуждаемым вопросом. Пророк обещает иудеям избавление от ига Сеннахирима, и чтобы еще больше восхвалить благодеяние Божие, упоминает о том, сколь несчастны люди, угнетаемые чужевластием. По его словам, они терзаются постоянным беспокойством, думая о том, что над ними властвуют книжники, квесторы, сборщики налогов, люди, составляющие описи (descriptores turrium). Он говорит, что иудеи были стеснены подобными тяготами для того, чтобы само воспоминание о них вызывало у них благодарность за избавление. Итак, ложно мнение о том, что Павел цитирует здесь пророка.

Слово «век» надо присоединить не только к последнему слову, но и к двум предыдущим. Апостол зовет мудрецами века тех, кто мудрствует не по слову Божию, не от просвещения Святым Духом, но уповая на одну лишь мирскую прозорливость. Книжниками же здесь, как и в других местах, зовутся учителя. Ибо слово ספר на еврейском означает «рассказывать». Отсюда происходит существительное ספר, означающее книгу или свиток. סופרים называют образованных людей, опытных в книжном деле. По этой причине словосочетание sopher regis часто указывает на секретаря или канцлера. Греки же, последовав этимологии еврейского слова, перевели какγραμματείς.

Спорщиками апостол называет тех, кто выставляет напоказ свое остроумие, задавая тонкие, запутанные вопросы. Таким образом, Павел уничижает человеческий разум в целом, дабы он ничего не значил в Царствии Божием. Его нападки на человеческую мудрость вполне обоснованны. Не поддается описанию, сколь трудно вырвать из людских душ превратное упование на плоть, дабы они не приписывали себе больше положенного. Ведь нетерпимо, когда люди судят о себе, даже отчасти полагаясь на собственную мудрость.

Не обратил ли Бог, и т.д. Под мудростью апостол понимает все, что способен постичь человек как своим природным разумом, так и с помощью опыта, обучения и знания разных искусств. Ведь мудрости мира апостол противопоставляет премудрость Духа. Посему, каким бы ни было разумение людей без просвещения от Святого Духа, все это включается в понятие «мудрости мира». И Бог, по словам апостола, обратил в безумие всю подобную мудрость, то есть – осудил ее в глупости. А это происходит двумя способами. Ведь всякое знание и разумение человека – чистая суета, если не опирается на истинную мудрость. Оно не более способно постичь духовное учение, чем глаз слепого – различать цвета. И то, и другое следует прилежно обдумать. Первое: знание всех наук – лишь дым, если отсутствует небесное познание Иисуса Христа. Второе: человек, со всей своей проницательностью, в постижении собственными силами тайн Божиих так же глуп, как и слушающий симфонию осел в ее понимании. Так обличается гибельное заблуждение тех, кто хвалится мудростью мира, презирая Христа и все спасительное учение, думая будто они блаженны, если полагаются на творения; а также гордыня тех, кто, уповая на собственный разум, дерзает проникать за самую завесу небес.

Одновременно дается ответ на вопрос: почему всякое знание без Христа Павел повергает наземь и как бы попирает ногами, хотя ясно, что оно – главный дар Божий человеку в этом мире. Ибо что в человеке благороднее разума, коим он превосходит всех животных? Какого почитания заслуживают свободные искусства, воспитывающие человека и делающие его воистину человечным! Кроме того, сколь многие и сколь великие плоды они приносят! Кто не станет самым возвышенным образом хвалить гражданское благоразумие, поддерживающее республики, княжества и царства? Не говорю уже обо всем остальном. Но ответ на заданный вопрос – в том, что Павел не осуждает полностью природную прозорливость человека или благоразумие, приобретенное из опыта, или образованность ума, происходящую от изучения наук. Он лишь утверждает, что все это ничего не значит по сравнению с небесной премудростью. Воистину безумен тот, кто, опираясь или на свою проницательность, или на помощь наук, попытается достичь небес, то есть, захочет судить о непостижимых тайнах Царства Божия или домогаться их познания. Ибо они сокрыты от человеческого разумения. Итак, отметим: сказанное Павлом о мирской мудрости следует ограничивать рамками обсуждаемого им вопроса, а именно: то, что прилепляется к земному, никак не может постичь небесное. Верно то, что без Христа знание всего и вся – одна лишь суета, и что суете подвержен тот, кто, будучи обучен всему, не знает при этом Бога. Но верно и то, что прекрасные Божии дары, как-то: здравомыслие, остроумие, свободные искусства, знания языков, – подвергаются некой профанации, если ими пользуются нечестивые.

стих 21

Ибо когда мир. Было вполне законно и правильно, что человек с помощью врожденного ему света природы, созерцая премудрость Божию, явленную в Его делах, мог прийти к познанию Бога. Но, поскольку порядок этот был извращен человеческой порочностью, Бог, прежде чем дать нам спасительное наставление, хочет сделать нас глупыми в собственных глазах. Кроме того, вместо прозорливости Своей премудрости Он предлагает нам некое подобие глупости. И людская неблагодарность вполне заслужила такого извращенного порядка вещей. Премудростью Божией апостол называет всю картину мироздания, яркий образчик и ясное доказательство мудрости Творца. Итак, в созерцании человеком творений Бог показывает нам чудесное отражение Собственной премудрости, дабы всякий созерцающий мир и прочие дела Божии неизбежно восхитился всем этим, если обладает хотя бы искоркой здравого смысла. Если бы люди, наблюдая дела Божии, шли к истинному познанию Бога, они познали бы Творца премудро, или собственным природным разумением. Но, поскольку явление премудрости Божий в творениях никак не помогло научению мира, Бог для наставления людей выбрал другой путь. Таким образом, в том, что мы достигаем спасительное познание Бога не раньше, чем отречемся от своего разума, следует винить нашу порочность.

Апостол делает уступку, называя Евангелие проповедью глупости. Именно таким его счи тают опьяненные ложным самоупованием μωροσόφοις, которые не боятся подвергать свя щенную истину Божию своему глупому суду. Действительно, для человеческого разума нет ничего глупее, чем слышать о ставшем смертным Боге, о том, что жизнь стала подвержена смерти, что праведность облеклась в подобие греха, что благословение покорилось проклятию, – дабы люди посредством этого были искуплены от смерти и стали причастниками блаженного бессмертия, чтобы они обрели жизнь, чтобы в них по упразднении греха воцарилась праведность, а смерть и проклятие уничтожились. Тем не менее, мы знаем, что Евангелие – тайная премудрость Божия, которая превыше самих небес и приводит в замешательство даже ангелов. Это – замечательное место, из которого явствует, насколько слеп человеческий разум, ничего не различающий даже при ярком свете. Верно, что этот мир подобен сцене, на которой Бог являет нам яркий образ Собственной славы. Но мы остаемся слепыми, когда перед нами развертывается подобное зрелище, и не потому, что откровение Божие неясно, но потому, что мы чужды всякого разумения. Нам недостает не только воли, но и способности к разумению. Как бы ясно ни являлся перед нами Бог, мы можем узреть Его только очами веры. Разве что в нас возникает слабое ощущение Его божества, делающее нас неизвинительными.

И то, что Павел отрицает здесь познание Бога из созерцания творений, разумей в том смысле, что таким образом не достигается чистота познания. И, устраняя всякую ссылку на неведение, апостол говорит: все люди настолько преуспевают в школе природы, что испытывают какое-то ощущение божества. Но они не знают, каков Бог на деле. Больше того, они тут же изнемогают в собственных помышлениях, и свет как бы сияет для них во тьме. Из этого следует, что люди заблуждаются не столько из-за неведения, сколько из-за презрения, небрежения и неблагодарности. Дабы исполнилось сказанное: Бога знают все, но при этом не воздают Ему хвалу. С другой стороны, под водительством природы никто никогда не преуспел настолько, чтобы познать Бога. Если же кто в качестве возражения приведет в пример философов, отвечаю: в их лице мы видим самое яркое свидетельство нашей природной немощи. Ибо среди них нет никого, кто не уклонился бы от упомянутого мною принципа познания Бога к посторонним и ошибочным умствованиям. Ведь, по большей части, философы безумствуют паче выживших из ума старух. Сказанное апостолом о спасении верующих соответствует предыдущему положению о том, что Евангелие есть сила Божия ко спасению. И верующих, число которых невелико, апостол противопоставляет ослепшему и неразумному миру. Он говорит, что нас не должна смущать их малочисленность, поскольку Бог отделил их от мира для спасения.

стих 22

И Иудеи требуют знамения. Эта фраза объясняет предыдущее положение. Апостол отвечает на вопрос, почему евангельская проповедь считается глупостью. Хотя он не только объясняет, но и усиливает свое утверждение, ибо говорит: мало того, что иудеи презирают Евангелие, они еще и гнушаются им. Они, по его словам, хотят иметь перед глазами свидетельство божественной силы. Греки же любят то, что связано с остроумием и этим льстит человеческому разуму. Но мы, – говорит Павел, – проповедуем Христа распятого, в Котором, на первый взгляд, одна лишь немощь и нелепость. Итак, для иудеев Христос служит соблазном, поскольку они смотрят на Христа, как на покинутого Богом. Для греков же возвещаемый в Евангелии способ искупления подобен басне. Под эллинами (на мой взгляд) апостол имеет в виду не просто язычников, но тех, кто облагорожен знанием свободных наук и отличается возвышенным умом. Хотя посредством синекдохи эта фраза охватывает и всех прочих язычников.

Между иудеями и эллинами апостол различает так: первые, набрасываясь на Христа из-за неразумной ревности к закону, в полном исступлении восстают на благовестие (что и делают обычно лицемеры, сражаясь за свои суеверия); греки же, надмеваясь своим высокоумием, презирают его как безумное.

Требование чудес иудеями Павел приписывает их порочности. Но не потому, что требование чудес само по себе – зло. Он имеет в виду связанное с этим нечестие. Ведь настойчиво прося у Бога совершать чудеса, иудеи неким образом подчиняют Его своим законам. Из-за грубости своего восприятия они с помощью явных знамений как бы желают потрогать Бога руками. И, пристрастившись к чудесам, они как бы цепенеют, переставая замечать что-либо другое. Наконец, они не довольствуются никаким количеством чудес и без конца жаждут все новых и новых. Ибо никто не порицает Езекию за то, что тот охотно позволил удостоверить себя с помощью чуда. Не осуждает Гедеона, попросившего двоякого знамения. Скорее осуждают Ахаза, отказавшегося внять совершенному пророком чуду. Итак, чем же согрешили Иудеи, требуя чудес? Тем, что требовали их не для доброй цели, не соблюдали в своем желании умеренности и неправильно ими пользовались. Чудеса должны помогать вере, а иудеи желали их лишь для того, чтобы остаться в неверии. Не подобает предписывать Богу законы, а они давали полную свободу своим неуемным желаниям. Чудеса должны направлять нас к познанию Христа и духовной благодати Божией, а для иудеев они, наоборот, служили препятствием. Именно по этим причинам их и порицает Христос. Превратное поколение требует чудес, – говорит Он в Mark 8:12. Ибо их любопытству и настойчивости не было предела. И всякий раз как они получали просимое, это не приносило им никакой пользы.

стих 24

Иудеев и Еллинов. Такое разграничение показывает следующее: Христа принимают так плохо не по Его вине, и не потому, что таковой изначально была человеческая природа. Причина лежит в извращенности самих людей, лишенных божественного света. Избранным же Божиим, будь они иудеи или язычники, ничто не мешает придти ко Христу, дабы обрести в Нем надежное спасение. Силу апостол противопоставляет соблазну, происходящему от уничиженности Христа, премудрость же противопоставляет глупости. Итог сказанного таков: я знаю, – говорит апостол, – что упорство иудеев может уступить лишь чудесам, а гордыню греков может ублажить только суетная мирская мудрость. Однако нам не следует обращать на это внимание. Поскольку, как бы наш Христос со Своим крестным смирением ни оскорблял иудеев и не был смешон для греков, для всех избранных, из какого бы народа они ни были, Он как сила Божия ко спасению преодолевает все соблазны, а как Его премудрость устраняет всякое самолюбование.

стих 25

Ибо немудрое Божие (Потому что глупость Божия). Если кажется, что Господь ведет Себя с нами глупо и не выказывает Свою премудрость, то то, что нам представляется Его глупостью, все равно превосходит всякую людскую мудрость. И там, где кажется, что Бог, скрывая Свою силу, проявляет немощь, то, что представляется Его бессилием, все же сильнее всякой человеческой силы. Однако эти слова надо рассматривать как уступку. Ибо всякий понимает, сколь неуместно приписывать Богу глупость и немощь. Подобная ирония была необходима для обуздания безумного плотского превозношения, без всяких колебаний готового лишить Бога присущей Ему славы.

стих 26

Посмотрите, братия. Поскольку по-гречески наклонение глагола нельзя установить однозначно, а контексту больше подходит повелительное, чем изъявительное, пусть читатель выберет сам, что ему больше нравится. Смысл же в обоих случаях одинаковый: если выбрать вариант «вы видите», то апостол взывает к коринфянам как к свидетелям чего-то общеизвестного и как бы напоминает о том, что творится у всех перед глазами; если же выбрать вариант с повелительным наклонением, то Павел как бы пробуждает их ото сна и обращает их внимание на суть дела.

«Призвание» же можно понять в собирательном смысле как множество самих призванных. Смысл будет следующим: вы видите, каких людей Господь призвал из вашей среды. Но я скорее склонен думать, что Павел указывает здесь на причину призвания. Тогда эта фраза представляет из себя очень весомый довод. Ибо из нее следует, что, если коринфяне презирают смирение креста, они неким образом делают недействительным свое призвание. Ведь Бог призвал нас таким образом, чтобы полностью упразднить человеческую мудрость, силу и славу. Итак, апостол без слов обвиняет их в неблагодарности за то, что, забыв о благодати Божией и о самих себе, они гнушаются Евангелием Христовым.
Хотя здесь надо отметить два обстоятельства. Первое: примером коринфян апостол подтверждает истинность сказанного им ранее. Второе: он учит их, что, если они подумают о способе своего призвания Господом, то полностью отбросят всякую гордыню. Павел говорит о постыжении мудрых и благородных, об упразднении существующего. Причем и то, и другое вполне справедливо. Ведь мужество и мудрость исчезают там, где возникает стыд. Их сущность в этом случае полностью упраздняется. Говоря же об избрании нищих, глупых и незнатных, апостол имеет в виду, что Бог предпочел их великим, премудрым и благородным. Ведь для обуздания плотской гордыни было бы недостаточно, если бы Бог всех просто уровнял. Посему Он прошел мимо тех, кто казался выдающимся, дабы воистину поставить их на место.

Далее, глупым будет тот, кто выведет отсюда, будто хваление плотью упразднено Господом для того, чтобы лишить надежды на спасение великих и благородных. Некоторые глупые люди под этим предлогом не только набрасываются на знатных, словно на отвергнутых Господом, но и совершенно их презирают. Однако будем помнить: это было сказано коринфянам, которые, хотя и не слишком возвышались в этом мире, тем не менее, беспричинно собой надмевались. Итак, Бог, постыжая сильных, разумных и великих, тем самым не призывает гордиться немощных, невежественных и отверженных, но сразу и заодно смиряет их всех. Посему, презренные в глазах мира люди должны думать про себя так: какая же требуется скромность от нас, если даже прославленные в этом мире ничего не значат? Если затмевается свет солнца, то что станет со звездами? Если погаснут звезды, то что произойдет с тем, что само по себе лишено света? Сказано же это к тому, чтобы призванные Господом, будучи никчемны в глазах мира, не использовали слова Павла как повод для гордости, но, помня о его увещевании (Romans 11:20): ты стоишь верою, смотри: не возносись в душе, но бойся, – со страхом и смирением ходили перед Богом.

Впрочем, Павел не говорит здесь, что никто из знатных и сильных не призван Богом; он говорит, что призваны лишь немногие. И указывает на цель: Господь, предпочитая презренных великим, низвергает тем самым плотскую славу. Но Тот же Самый Бог устами Давида увещевает царей поклониться Христу (Psalms 2:12). Устами же Павла Он возвещает (1 Timothy 2:4) о том, что хочет, дабы все спаслись, и что Христос предложен всем: жалким и великим, царям и простым людям. И Бог Сам дает нам доказательство сказанного: сначала ко Христу призываются пастухи, но затем за ними следуют философы. Сначала высочайшую честь получают невежды рыбаки, но затем в их школу принимаются цари, советники, сенаторы и риторы.

стих 28

Ничего не значащее. (Не существующее). Похожими словами апостол пользуется в Romans 4:17, но в другом смысле. Ибо там, описывая всеобщее призвание верующих, он говорит, что мы – ничто до своего призвания. И это следует понимать в отношении нашего истинного положения перед Богом, даже если в глазах людей мы и кажемся чем-то. Упо мянутая же апостолом οϋδένεια должна относиться к мнению людей, что явствует из вто рой части предложения, где Павел говорит: дабы упразднилось существующее. Ибо чемто значительным мы являемся только по внешнему виду, а сами по себе – воистину ничто. Итак, слово «существующее» толкуй как «кажущееся», дабы этот отрывок соответствовал изречениям: воздвигает от земли нищих, отверженных возвышает, – и им подобным. Отсюда явствует, сколь сильно безумствуют те, кто думает, будто избрание Божие предваряют какие-то заслуги человека или его достоинства.

стих 29

Никакая плоть не хвалилась. Хотя под словом «плоть» здесь, как и во многих местах Писания, разумеются все смертные, в этом отрывке оно несет особый оттенок. Говоря о людях презрительно, Дух Божий тем самым обуздывает их гордыню, как и в Isaiah 31:3: Египтянин – плоть, а не дух. Замечательное утверждение! Нам не остается ничего, чем бы мы могли хвалиться. В глазах мира многие на миг наслаждаются ложной славой, но она тут же исчезает подобно дыму. Впрочем, этими словами заграждаются уста всех смертных, когда они предстают пред Богом, согласно речению Аввакума (2:20): да молчит перед лицом Господним всякая плоть. Итак, все, что заслуживает какой-либо похвалы, следует возводить к одному лишь Богу.

стих 30

От Него и вы. Дабы коринфяне не думали, будто что-то из сказанного их не касается, апостол теперь обращается непосредственно к ним. То, что коринфяне являются чем-то и что-то представляют из себя – происходит только от Бога. Поэтому ударение падает здесь на слово «существуете». Павел как бы говорит: начало ваше от Бога, Который призывает несуществующее, пройдя мимо того, что кажется существующим. Все же существование ваше основано на Христе, поэтому у вас нет причин для гордыни. Причем апостол говорит не только о творении, но и о духовной природе, к которой мы возрождаемся по благодати Божией.

Который сделался для нас. Поскольку многие, не желая открыто отходить от Бога, все же что-то ищут вне Иисуса Христа, словно Он не содержит в Себе все, апостол мимоходом говорит о том, какими и сколь многими сокровищами наделен Христос, и одновременно указывает, каким именно способом верующие существуют во Христе. Называя Христа нашей праведностью, апостол косвенно противопоставляет Его нам, в ком нет ничего кроме греха. Он хвалит Христа тремя фразами, выражающими всю Его силу и все обретаемые в Нем блага.

Во-первых, Павел говорит, что Христос сделался для нас премудростью. Этим он хочет сказать, что во Христе мы обретаем все совершенство премудрости. Ибо в Нем нам в полноте явился Небесный Отец, дабы мы не желали знать что-либо, кроме Христа. Похожее место мы находим в Colossians 2:3: в Нем сокрыты все сокровища премудрости и знания, – о чем более подробно будет сказано в следующей главе.

Во-вторых, апостол говорит, что Христос стал для нас праведностью. Этим он хочет сказать, что Бог принимает нас ради Христа, поскольку Он своей смертью изгладил наши грехи, и послушание Его вменяется нам в праведность. Коль скоро праведность по вере состоит в отпущении грехов и незаслуженном принятии Богом, и то, и другое мы обретаем через Христа.

В-третьих, апостол говорит об освящении. Он имеет в виду следующее: мы, будучи скверными по природе, возрождаемся Духом Христовым к святости и служению Богу. Отсюда вывод: нельзя оправдаться даром только верой, не живя при этом свято. Ибо эти два вида благодати связаны между собой неразрывно. И тот, кто пытается их разделить, неким образом разделяет Самого Христа. Посему, желающий оправдаться незаслуженной благостью Божией через Христа пусть подумает о том, что он может сделать это, лишь приняв Христа, в том числе и ради собственного освящения; то есть, чтобы возродиться Его Духом к невинной и чистой жизни. Тех же, кто клевещет на нас, будто мы, проповедуя незаслуженную праведность по вере, отваживаем людей от добрых дел, достаточно опровергают слова апостола. Ибо вера включает в себя возрождение во Христе не меньше, чем прощение грехов. С другой стороны, эти два служения Иисуса Христа соединены так, что одновременно остаются различимыми. Итак, не подобает смешивать то, что явно разграничивает Павел.

В-четвертых, Он учит, что Христос дан нам ради искупления. Апостол имеет в виду, что благодеяние Христово избавляет нас как от всякого рабства греху, так и от происходящего из этого несчастья. Таким образом, искупление есть первый дар Христа, потому что оно начинается в нас, и последний, потому что оно же достигает в нас совершенства. Начало спасения в том, что нас извлекают из лабиринта греха и смерти. Между тем, мы, желая искупления, воздыхаем вплоть до дня всеобщего воскресения, как сказано в Romans 8:26. Если же спросить о способе, которым Христос дан нам ради искупления, отвечаю: Христос искупил нас тем, что отдал Себя в качестве цены искупления.

Наконец, будем же искать во Христе не половину или часть всех перечисленных выше благ, а всю их полноту. Ибо Павел не говорит, что Христос дан нам как восполнение или вспомоществование в праведности, святости, премудрости или искуплении, но уверенно приписывает Ему полную действенность всего вышеперечисленного. Поскольку же в Писании едва ли какое другое место точнее описывает все виды служения Христова, из этого отрывка прекрасно уразумевается сила и природа веры. Поскольку собственным объектом веры является Христос, всякий знающий, каковы ниспосланные нам благодеяния Христовы, также научен тому, что представляет собой вера.

стих 31

Хвалящийся. Вот цель, ради которой Бог во Христе дарует нам все. А именно: чтобы мы не присваивали что-либо себе, но все приписывали Богу. Бог лишает нас всего, но не для того, чтобы оставить голыми. Ибо затем Он Сам облекает нас в Собственную славу, но с тем лишь условием, чтобы мы, желая хвалиться, хвалились тем, что находится вне нас. Итог таков: пусть человек, ставший в собственных глазах ничем, и признавая, что благо заключено в одном лишь Боге, оставив стремление к собственной славе, желает только возвеличивания славы Божией. И это еще яснее видно из слов пророка, у которого Павел позаимствовал данное свидетельство. Ибо у пророка Господь, отказав всем смертным в мужестве, мудрости и похвале богатством, велит им хвалиться только познанием Самого Себя. Он хочет, чтобы, познав Его, мы одновременно усвоили, что именно Он творит суд, справедливость и милость. Ибо такое познание рождает в нас и упование на Него, и страх перед Ним. Итак, всякий имеющий подобный душевный настрой ничего не приписывает самому себе, желает возвышения одного лишь Господа, полагается на Его благодать, видит в Его отеческой любви все свое счастье, и, наконец, довольствуясь одним лишь Богом, воистину Им одним и хвалится. Говорю «воистину», потому что и лицемеры ложно хвалятся Господом (как свидетельствует Павел в Romans 2:17), когда, надмеваясь Его дарами или превозносясь в нечестивом плотском самоуповании, или злоупотребляя Его Словом, тем не менее, прикрываются Его именем.